— Месье Шарль, полагаю, наша хозяйка преуменьшила ваши достоинства. С ее слов, вы вот-вот получите состояние, а вы ведь, по всем признакам, успели еще сделать блестящую военную карьеру.
Ответом на эту реплику становится (как и ожидалось) озадаченный взгляд жертвы. Тогда Кролик замечает — настолько сухо, насколько позволяет врожденная трусость:
— Ведь у вас на сапогах шпоры?
Задрав ногу, Шарль с неподдельным изумлением взирает на обувь (сапоги на нем чужие).
— Шпоры! И в самом деле!
— Вы, наверное, кирасир, — продолжает Кролик. — Надеюсь, когда-нибудь вы поведаете нам истории о выигранных сражениях.
Безмятежно улыбаясь, Шарль отвечает:
— У меня раньше был пони.
Легкая пауза. В игру вступает Ростбиф.
— А это точно был пони, месье? Судя по виду вашего жилета, он целиком из ослиной шкуры.
— Так оно и есть, — опять удивляется Шарль.
— Скажите, месье, вы не в темноте одевались?
Бесконечно далекий от того, чтобы возмутиться, Шарль поглощает этот вопрос, как поглощает моллюск песчинку, обволакивая ее.
— Одеваться в темноте, — повторяет он. — Как здорово! Давайте завтра будем все одеваться в темноте!
На лице Ростбифа проступает гримаса недовольства, и я понимаю, что произошло чудо. Те самые качества, которые делают Шарля незащищенным, исключают и возможность провокации. Недоумевающие студенты на несколько минут погружаются в молчание. Его нарушает Рейтуз — их главный.
— Знаете, месье, мне кажется, ваша челюсть представляет собой нечто выдающееся.
Кто-то громко вдыхает — это я. Но так уж было угодно судьбе, что я переоценил проницательность Рейтуза, ибо он тут же добавляет:
— Я как раз вчера видел такую в сумасшедшем доме. У одной хорошенькой леди. Правда, она не может сама ни есть, ни одеваться, зато челюсть приходится как раз кстати, в нее капает слюна.
Шарль морщит лоб и задумчиво сообщает:
— У меня был пес, его ранили в челюсть. Его звали Троли.
Рейтуз кладет вилку — верный признак готовности броситься в атаку — и в ту секунду, как я делаю движение, чтобы кинуться ему наперерез, кто-то останавливает меня.
Моя мать.
Кладя салфетку на стол, она торжественно провозглашает:
— Попрошу оказывать уважение всем гостям этого дома.
Она сама настолько потрясена собственным поступком, что щеки у нее раздуваются, как у богини ветра. Она склоняется над тарелкой, и среди многих вопросов, безмолвно витающих в эти секунды над столом, явственнее других звучит мой:
«Почему она никогда не заступалась так за меня?»
В предназначенной Шарлю комнате прежде жила вдова генерала. В свое время, спасаясь поспешным бегством, она оставила кровать с прекрасным узорчатым балдахином камчатного полотна, а также серебряную косметичку и пятна пудры повсюду. Последние напоминают гипсовую пыль и издают запах столь женственный, что всякий раз, заходя в комнату, я борюсь с настойчивым желанием поклониться.
— Комната немного… Простите, пожалуйста, Шарлотта займется этим, самое позднее, завтра…
Я ставлю его саквояж на кровать и, поскольку Шарль не предпринимает никаких действий, начинаю сам его распаковывать. Рубашки, брюки, полосатые льняные подштанники и большой сафьяновый колпак из тех, в которых катаются на санках шестилетние мальчишки. В общем и целом запас одежды на три дня и никакого подарка на память. Ни за что не подумаешь, что человек получил наследство.
— Что ж, — разложив вещи по полкам в шкафу, я нарушаю молчание, — так, пожалуй, сойдет.
— Здесь водятся скорпионы? — спрашивает он.
— Скорпионы… здесь? Насколько мне известно, нет.
— Тогда мне тут понравится.
Устроившись на краю кровати, он в задумчивости бьет пару раз кулаком по матрасу.
— А где вы спите, Эктор?
Впервые он обращается ко мне по имени.
— Наверху. В мансарде.
— А, понятно. Пора ложиться?
— Вы можете спать, когда пожелаете. На этот счет у нас нет правил.
— Ясно. — Он робко улыбается. — Тогда, Эктор, вы должны знать, что я никогда не ложусь, если со мной не посидят. Это очень легко, пожалуйста, поверьте мне. Вам не обязательно что-то говорить. Если уж на то пошло, лучше, если вы будете молчать. И, пожалуйста, не надо мне читать, потому что от этого я начинаю вертеться. Все, что нужно, — это посидеть рядом, и я сразу усну.
Мне даже в голову не приходит возражать. Моя рука уже придвигает кресло.
— А месье Тепак тоже сидел с вами? — спрашиваю я.
— Ну, конечно. Иногда Агата, но у нее кости скрипят, а кость ведь не попросишь замолчать, а если попросишь, то это все равно не поможет.
— Пожалуй, вы правы.
— Но вы же еще молодой, — весело замечает он. — Вы-то наверняка не скрипите.
— Нет. — Стараясь не издать ни звука, я опускаюсь в кресло. — Я постараюсь не скрипеть.
Некоторое время мы сидим, молча глядя друг на друга.
— Может, вы приготовитесь ко сну… — начинаю я.
— О! — Он оглядывает свой костюм, ранее принадлежавший убитому. — Вы правы. Ну-ка…
Он неумелым рывком пытается снять сапог. Еще рывок — опять неудачный, — и он мгновенно приходит в полную растерянность. Теперь, когда я вспоминаю эту сцену, то больше всего поражаюсь отсутствию всяких колебаний с моей стороны. Дело в том, что я бросаюсь к нему. С совершенно конкретной целью — опуститься перед ним на колени и стянуть эти несчастные сапоги. Но меня останавливает надтреснутое тремоло. Оно исходит от дверей.
— Вот вы где! — восклицает Папаша Время.
Он вовсе не похож на человека, собирающегося ложиться спать. Напротив, одет как для прогулки. Даже жеваный галстук и старый сюртук выглядят так, словно знают — перед ними открываются новые возможности.
— Я подумал, вы пожелаете пойти со мной, — говорит он. — Я отправляюсь в Булонский лес.
— Профессор, но ведь сейчас… поздно.
— Я знаю. Но дело в том, что я только что вспомнил местонахождение архива.
— Архива…
— Того самого, которым вы интересовались! В нем материалы, связанные с вашим батюшкой. О том времени, когда он лечил сами знаете кого, сами знаете где. О, добрый вечер! — приветствует он Шарля, внезапно попавшего в поле его зрения. — Право, я такой невоспитанный. Не желаете ли прогуляться, месье?
Глава 26
В КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ЭКСГУМАЦИЯ
— Кого-то хороните?
Мы стоим на углу улицы Ульм и улицы Посте, и кучер, с высоты козел, подозрительно косится на Папашу Время — последний же при разговоре то и дело, точно ягненка, поглаживает лопату.
— Что вы! — заверяет он. — Мы все в отличной форме. Хотя, что касается меня, уверенности, конечно, нет. Не будете ли вы столь любезны отвезти нас в Булонский лес? Мы станем вашими вечно преданными вассалами.
— Толку от них, от вассалов, — хмыкает возница. — Вот вознаграждение придется в самый раз.
Опешив от такого неожиданного заявления, Папаша Время медленно оборачивается ко мне.
— Послушайте, мой мальчик, у вас…
Я не успеваю ничего придумать в ответ, как в разговор встревает Шарль:
— Ну конечно! Тот человек, от него еще так сильно пахнет, отсыпал ему целую кучу золотых.
Ничего не остается, как извлечь из кошелька один из этих золотых и вложить его в заскорузлую мозолистую ладонь кучера. Тщательнейшим образом изучив монету, тот прячет ее в бездонные глубины своих штанов, откуда, подобно отдаленному бою колоколов, доносится прощальное позвякивание.
— Что ж, господа, — довольно заключает он. — За такие деньги можно и десяток похоронить.
Весна на кладбище разгулялась. Вот-вот настанет полночь, и в радостный многоголосый хор сливаются разнообразные звуки жизни. В эту музыку вносят свою лепту все: коноплянки, воробьи… одинокая бабочка цвета молодого сыра… а пуще прочих любовники, в спешке раскидывающие одежду — чу! полетели ботинки, следом жилетка и шелковый чулок. Из малинника доносятся стоны и шорохи, а тем временем мы, под предводительством Папаши Время, продвигаемся от городской стены к Лак-Инферье.
Метров триста не дойдя до парка Багатель, Папаша внезапно останавливается. Принюхивается, осматривается.
— Знаете ли вы, господа, как выглядит липа?
— Tilia cordata, — сердито сверкнув глазами, уточняет Шарль.
— О боже! Я вижу, что встретил собрата — последователя Линнея! Достойный друг, будьте любезны, объясните Эктору, что нам следует искать.
— Липы цветут до самого июня. Но мне всегда казалось, что их запах правильнее всего называть апрельским. Вообразите, Эктор, жабу, ее жизнь. Сиди себе день-деньской в сене, ни о чем не заботься. Вот на это похож запах липы. Кроме того, в коре липы легко заметить отверстия, их проделывают гусеницы бабочки Chrysoclista linneella. Если хотите, я их вам нарисую…
