— Бизон — это фамилия? — совсем по-следовательски, строго спросила Татьяна.
— Нет, это кличка. Бизяев его фамилия, зовут Георгий.
— Где живет?
— В Юго-Западном районе. Дома я у него не был, но подвозил во двор, знаю номер квартиры.
— А Серега этот с Вадиком где живут? Где этот гараж?
Игорь рассказал.
— Машина точно наша?
— Ваша. Потому и пришел.
Некоторое время все молчали.
— Ну что же, — Татьяна совсем по-мужски, резко, чиркнула спичкой, закурила. — Мерзавцы эти за все мне ответят, за все! Я им это так не прощу!
— Ты вот что, Игорек, — снова заговорил Петушок. — Покажешь мне этот гараж, где машина, понял? Мы потом подумаем с Татьяной Николаевной…
— Андрюша, сынок, не надо, я сама! — тут же возразила Татьяна.
— Нет, сами вы с этой бандой не справитесь. Это не игрушки, — спокойно возразил Петушок. — Они с вами долго разговаривать не станут.
— Таня, может, все-таки в милицию заявить? — подала несмелый голос Изольда. — Известно же, где машина.
— А милиция и без нас ищет. И пусть ищет, — думая о своем, ответила Татьяна. — А мы сами с ними поговорим. Ты, Лиза, не переживай и не вмешивайся, мы с Андрюшей что-нибудь придумаем, раз он хочет мне помочь.
— Таня, я тебе тоже помогу, ты не думай! — стала горячо говорить Изольда. — Узнать там чего, сходить проверить, проследить. Я это умею, я когда-то помогала милиции, дружинницей была. Мне это нравилось, я даже в милицию собиралась идти работать.
— Ну ладно, Лиза, ладно! — Татьяна глянула на нее с благодарностью. — Ты, главное, не переживай. Тут надо все спокойно делать. Хочешь мне помочь — помоги. Я никого не принуждаю.
Она выбросила окурок сигареты в открытую форточку, подошла к Игорю, глянула ему в глаза.
— Сынок, Игореша, ты же понимаешь, что нельзя этих извергов прощать. За мужа своего я должна им отомстить. Понимаешь?
— Понимаю, — согласным эхом отозвался Игорь. — И я помогу, крестная. Я больше всех знаю.
Глава четырнадцатая
…Марийка ни за что не хотела брать из рук Татьяны с неба свалившиеся миллионы. Стыд по-прежнему жег ее душу, она почти не поднимала глаз на добровольную свою мать-защитницу и этого парня, Андрея, который приехал помогать ей и скромно стоял сейчас рядом, слушая их сбивчивый, деликатный разговор.
— Татьяна Николаевна, но я… вы ведь сами все сделали, — Марийка глазами показывала на пакет с деньгами, который Татьяна настойчиво всовывала ей в руки. — Мне бы это и в голову не пришло.
— Ладно. Давай мы так поступим. — Татьяна щадила чувства девушки. — Во-первых, уберем с глаз долой эти деньги, — она сунула пакет в сумку Марийки. — Во-вторых, поедем ко мне, там обо всем и поговорим. Решили?
Они вышли из здания главпочтамта, взяли такси и минут через десять были на месте.
— Вот здесь мы и живем, заходи, — радушно пригласила Татьяна, открывая дверь и пропуская Марийку первой. — Располагайся, дочка. А ты, Андрюша, раздвинь пока стол, посидим, пообщаемся. И Изольда должна скоро прийти. Это моя квартирантка, — пояснила она Марийке.
Петушок занялся порученным ему делом, улыбнулся ей, Марийке, совсем по-дружески, запросто.
«Кажется, он и Татьяна Николаевна, моя названная крестная, совсем не придают значения тому, что со мной случилось, — с заметным облегчением думала Марийка, отправившись с Татьяной на кухню и занявшись нехитрым женским делом — помогала хозяйке собирать на стол. — Конечно, они славные люди, ринулись выручать меня, совсем незнакомого человека, помогли, как сумели. И, кажется, совсем не осуждают меня, расценили все по-человечески».
Появление в своей жизни Морозовой Марийка в душе восприняла с ликованием — на одного хорошего человека в ее жизни стало больше. Ей действительно повезло, случай (а может, Всевышний?) послал ей в знакомые такую очаровательную женщину, которая не раздумывая предложила ей свою помощь и дружбу, и даже назвала крестной дочкой. Конечно, поступить так может исконно русская женщина, близко принимающая к сердцу чужое горе. И как не ответить ей взаимностью — расположенностью и вниманием? Как не оценить по справедливости и достоинству ее душевный порыв, не понять, что в городе у тебя появился друг и защитник?
В Придонске Марийка жила и работала четвертый год, после окончания Щукинского театрального училища, родных у нее в городе не было, жилось ей несладко. Она, правда, довольно быстро стала в театре одной из лучших актрис, ей поручали главные женские роли, и авторитет ее в коллективе и в прессе был довольно высок, но эта история с вечеринкой… как все обернется? Рука помощи, протянутая Татьяной Николаевной, конечно, оказалась кстати, и она, Марийка, очень благодарна этой женщине, но все же никак не могла избавиться от тревожных и совестливых мыслей. Поначалу, чего греха таить, она заподозрила Морозову в корысти, поразмышляла на эту тему: почему бы, в самом деле, Татьяне Николаевне не подзаработать? Случай вполне подходящий, хотя она никаких условий не ставила и ни на что не намекала. Но в следующую минуту Марийка устыдилась своих мыслей, даже повинилась в душе перед названой крестной, вспомнила, как вела себя Морозова с самых первых минут знакомства, какое искренне-человеческое участие приняла. Как Марийка любовалась этой женщиной и хорошо о ней думала. Да, ничего дурного Татьяна Николаевна не сделала и не сказала, наоборот. В чем ее можно подозревать? Городецкий и Дерикот, эти коты-спонсоры, конечно, постарались бы избавиться от нее, Марийки, с минимальными потерями. Все карты им спутала Татьяна Николаевна, спасибо ей. Вон как лихо все дело повернула. С другой стороны, вся эта история с деньгами попахивает… вымогательством, что ли? Или шантажом? И Марийка хотя и пассивно, но тоже участвовала в нем. С третьей стороны, она сама не хотела скандала в театре, послушалась совета Татьяны Николаевны — ей возместили моральную компенсацию, хотя она в данном случае отказалась от своих законных, юридических прав, закрыла глаза на преступление, на надругательство над собой…
Боже, как все гадко! Как мерзко на душе! И как ей не хочется даже прикасаться к этому пакету с деньгами.
Можно ведь сказать: тебя купили за эти бумажки, поигрались, унизили, бросили кость — ешь! Грызи! Радуйся! Ты взяла деньги, ты за эту сумму продала свое тело. А сумма-то! Ого-го! Да любая проститутка тебе только позавидует. Сколько башлей за одну ноченьку! И ты еще о чем-то думаешь, терзаешься? Дура да и только.
— …Идем, я тебе их фотографии покажу, — Татьяна пригласила Марийку в спальню, где висели в хороших рамках большие снимки ее мужчин — сына и мужа.
Марийка, печальная, стояла перед фотографиями, молчала. Что тут скажешь?
— Не верится даже, что их нет, — тихо говорила Татьяна. — Лягу спать, а сама жду. вот-вот зашуршит ключ в замке — Алеша с работы пришел. А Ванечка не звонил, он тихо так стучал, не хотел отца будить, он у нас рано спать ложился, жаворонок. Слух у меня хороший, я каждый шорох на лестничной площадке слышу…
— Неужели милиция не может найти убийц вашего мужа, Татьяна Николаевна? — Марийка все же разволновалась, спазм давил горло, душил. Ей еще не приходилось так близко, напрямую, встречаться с горем. Знала, что существуют преступления, кого-то грабят и даже убивают, насилуют, но жизнь до сегодняшнего дня оберегала ее. С миром преступников она не сталкивалась. В ее представлении они все выглядели угрюмыми, с низкими лбами дебилов, с лицами, лишенными всякой мысли, вечно пьяными, грязными… А теперь она знает, что эти люди могут выглядеть по-другому — высокообразованными, с прекрасными манерами, умеющими красиво рассуждать, говорить обворожительные комплименты, дарить цветы… бр-р-р-р… Суть-то все равно одна — скотство, цинизм, мерзость. Вот она стоит сейчас рядом с женщиной, чье горе не перескажешь обычными словами, не сыграешь с предельной достоверностью на сцене. Какие надо иметь силы, чтобы пережить гибель самых близких людей и не сойти с ума?! Что может быть страшнее?
— Да ищут, — слабым безнадежным эхом отозвалась Татьяна, вытирая ладонью мокрые щеки. — Я же тебе рассказывала. Голову Алексея нашли, а больше ничего. Люди в зверей превратились, и человеческого языка уже не поймут. Хотя любой зверь такого делать не станет… Ладно, дочка, пойдем в гостиную, вон, кажется, и Лиза пришла, звонят в дверь.
Нет, звонила соседка, попросила консервный нож (свой куда-то запропастился), вернувшись, Татьяна продолжила прерванный разговор:
— Мы должны друг дружке помогать, дочка, иначе нам не выжить. Как прутики на венике нас поодиночке поломают. Я тебе от чистого сердца решила помочь, ты не думай ничего плохого. Вижу: сидишь, ревешь. Значит, обидели человека, и он не знает, как быть. Я понимаю, Марийка, тебе тяжело. Ты не такая, как нынешняя молодежь, я это поняла. И деньги я тебе посоветовала взять, а не таскаться по милициям и судам. Ты тут одна, никто за тебя не заступится. Можно, конечно, и завести уголовное дело, только тебе тут жить не дадут, уезжать придется. Я знаю людей, пожила. Что делать? Приходится, вот, утереться и дальше жить. С обидой в душе, я понимаю, с оскорблением и позором. Но — потерпи, осмотрись. Отомстить никогда не поздно. Ты думаешь, я убийцам мужа прощу? Никогда в жизни!
