уметь поддержать беседу на любую тему, тем более – на животрепещущую.
Но при этом может оказаться чьим-нибудь осведомителем.
– Кровосос? – поморщился участковый. – Нет, что за ерунда, Антон? Где я и где Кровосос?
– А где ты? Ты в Москве. И Кровосос тут.
– Не в моём районе, – усмехнулся Мартынов, принимая кружку. – И даже не в моём округе.
– То есть Кровосос тебя не парит?
– Парит, конечно, мне из-за него выходные изгадили…
А вчера ещё мозги полоскали, типа, усильте бдительность и вообще посмотрите, не разводит ли кто-нибудь летучих мышей на балконе.
– Летучих мышей можно вырастить на балконе? – рассмеялся бармен.
– Откуда я знаю? Начальство велело смотреть, а не попытаться вырастить.
– Смотришь?
– Поглядываю. Ты ничего такого не замечал?
– Я бы в подвалах поискал, – выдвинул встречное предложение Антон. – Летучих мышей лучше там разводить, чем на балконах.
– Почему?
– Они же ночные твари.
Несколько мгновений участковый внимательно смотрел на бармена, после чего ответил:
– Я это знал. Но спасибо, что напомнил.
– Всегда пожалуйста. – Антон с удовольствием махнул бы шот – слегка расслабиться после воскресного дня, – но никогда не пил на работе, позволяя немного принять только после того, как за последним клиентом закроется дверь.
– Но если тебя не парит Кровосос, чего такой грустный? Что случилось?
– Ты не поверишь.
– А ты не поверишь, если я расскажу, чего тут наслушался.
– Пожалуй, я проиграю. – Мартынов хлебнул пива и рассказал: – Меня руководство из-за старушек прессует.
– Из-за старушек? – нахмурился бармен. – Что ты с ними делаешь?
– В том-то и дело, что ничего. А они мрут.
– Как мухи?
– Четыре одинокие старые женщины за три последних месяца.
– Это много?
– Для одного участка – да, очень много.
– Ну, может быть, – протянул бармен, решив, что беспокойство полиции по поводу повышенной смертности лучше равнодушия. – А тебе какое до всего этого дело? Пусть Департамент здравоохранения напрягается – это ведь у него статистика ухудшается.
– Я не знаю, что там в Департаменте здравоохранения со статистикой и ругают ли их, когда она ухудшается, а меня руководство прессует на тему, не завелась ли на моём участке банда «чёрных риелторов»?
– А она завелась?
– И ты туда же? – вздохнул инспектор.
– Я просто пошутил, – взял назад бармен. – Но получилось глупо, извини.
– Ладно… – Мартынов погонял полупустую кружку по столешнице, вздохнул и продолжил: – Короче, они меня прессуют, а я им документы в нос – ни одного случая подозрительного наследования. Все бабушки жили одиноко, но у всех были близкие родственники, у троих дети, у четвёртой – племянница, которым и досталась недвижимость. Причём в двух случаях ещё и завещания были написаны и в них указаны те же самые люди. И при вскрытии не обнаружено ничего подозрительного – все смерти по естественным причинам.
– И всё равно начальство напрягается?
– Угу.
– А ты чего думаешь?
– А мне что думать? – не понял Мартынов. – Я не врач, я понятия не имею, что за поветрие пошло, и выяснить не смогу при всём желании. Но если бабушки не перестанут умирать – буду и дальше получать по шапке.
– Сочувствую.
– Ну, тут я хоть отбрехаться могу. – Инспектор запрокинул голову, допивая последние капли пива, и едва не поперхнулся, столкнувшись взглядом со здоровенным чёрным котом, таращившимся на Мартынова огромными зелёными глазищами. – Чёрт! Бай!
Кот не пошевелился.
– Испугался?
– Забыл о нём напрочь. – Участковый поставил кружку на стойку и вновь посмотрел на кота. Кот ответил презрительно, всем своим видом показывая, что забыть можно о чём угодно, но только не о нём. После чего отвернулся.
«Большой кот, – вспомнил участковый слова Анны Вениаминовны. – К Валентине Александровне ходил большой кот, даже ночевать оставался. Интересно, какого он был цвета?»
С другой стороны – какая разница?
Мартынов отодвинул кружку и поднялся:
– Поеду, пожалуй.
– Хорошего вечера, – машинально отозвался бармен.
Бай помолчал, но дал понять, что «Скатертью дорога» – вполне уместная форма прощания.
– Криденс у себя или курит? Хочу попрощаться.
– Кри уже ушла. Сказала, что не очень хорошо себя чувствует.
– Ну, тогда пока.
– Спокойной ночи.
* * *
Но было неспокойно.
Фонари почему-то горели только на той стороне улицы. И горели через один. Как в девяностых годах прошлого столетия: тускло, редко и мрачно, а не ярко. Сама Криденс в те времена была ещё совсем маленькой, но хорошо запомнила рассказы отца о тёмных и грязных улицах – даже центральных, на которых женщины продавали себя, а в подворотнях валялись пустые шприцы и те, кто эти шприцы использовал. В этих же подворотнях могли ограбить, изнасиловать, избить до полусмерти и даже убить, и никто бы не рискнул прийти на помощь, даже милиция. В этих же подворотнях можно было купить наркоту, угодить в бандитскую разборку или попросту исчезнуть – навсегда. Возможно было всё. В подворотнях центральной улицы главного города страны, появившейся после распада сверхдержавы.
И сейчас, оказавшись в сгустившемся мраке летней ночи, Криденс вспомнила рассказы отца, и ей стало жутко. Знакомая улица, по которой она ходила бессчётное множество раз, и зимой, и летом, и днём, и ночью, неожиданно стала абсолютно тёмной. Но не отсутствием света, а из-за разлившейся тьмы. Именно разлившейся, а не опустившейся, потому что тьма имела плотность липкого тумана, неохотно расступающегося перед девушкой, и каждый шаг давался ей с усилием.
И нарастает поднимающаяся из глубины души дрожь.
Когда девушка только почувствовала тьму, у неё слегка задрожали пальцы, теперь же Криденс трясло, как от холода, и приходилось закусывать губу, чтобы не закричать.
До крови закусывать.
В ожидании плохого.
Тьма превращала знакомую улицу в отражение потустороннего кошмара, реальной в котором оставалась только вывеска «Грязных небес», дверь в которые она как раз закрыла. И постояла, раздумывая, не остаться ли в баре на ночь? Мысль показалась не такой уж глупой: в подсобке стоял диван, который девушка несколько раз использовала по прямому назначению – до знакомства с Вербиным, разумеется.
«Но почему так темно? Ведь ещё не слишком поздно, а уже темно… Может, пришли низкие тучи?»
Может, и пришли, однако приближение дождя никак не ощущалось: ни духотой, ни холодными порывами свежего ветра. Если тучи и пришли, то они принесли с собой лишь тьму. А жаль, потому что дождь с удовольствием смывает накопившуюся грязь. Хоть чуть-чуть, но смывает.
Однако эти тучи сделали Город темнее.
«Нет, оставаться не буду, дойду. Тут же совсем рядом».
Идти категорически не хотелось, но Криденс приказала себе собраться, закончила запирать бар, пару раз дёрнула ручку двери, сделала несколько шагов вниз по улице, почувствовала, что что-то не так, остановилась, посмотрела на ноги и с изумлением увидела, что обута не в привычные кроссовки, а в туфли на высоких каблуках.
«Когда я успела переобуться?»
Кри умела ходить на шпильках, но не любила. Эти туфли стояли в шкафу в её кабинете, но девушка не смогла вспомнить, когда, а главное – зачем? – она переобулась. Однако возвращаться и вновь надевать кроссовки было лень, Криденс продолжила путь и через несколько цокающих шагов увидела прижавшийся к тротуару «Chery Tiggo» в раскраске известной каршеринговой фирмы. Дверь багажника была открыта, и когда девушка поравнялась с машиной, стоящий около неё мужчина дружелюбно поинтересовался:
– Подвезти?
– С чего вы решили, что мне это нужно?
– С того, что слишком темно. – Мужчина кивнул на открытый багажник. – Забирайтесь.
– Нет, спасибо.
– Подвезу бесплатно.
– Обойдусь.
– Уверены?
– Мне близко, и меня встречает муж.
Криденс прошла мимо «Chery», но через пару шагов поняла, что абсолютно не запомнила водителя – ни лицо, ни одежду. При этом ей показалось важным запомнить, как он выглядит, поэтому девушка резко обернулась и увидела, что «Chery» медленно сворачивает в переулок.
«А почему нет прохожих?»
Да, время позднее, но на дворе лето, и никогда раньше Криденс не оказывалась на улице в полном одиночестве. Даже машины не показывались, только «Chery» и его водитель, но они исчезли, и улица окончательно замерла.
«Ну и ладно… – Криденс прибавила шаг и рассмеялась: коротко и нервно. – Наверное, день сегодня такой…»
Быстро прошла вдоль следующего дома и… и остановилась, услышав позади громкий собачий лай.
«Что?»
Криденс медленно повернулась и негромко вскрикнула, увидев бегущую по мостовой собаку. Большую чёрную собаку. Абсолютно чёрную. Она бежала так, словно преследовала медленно едущий автомобиль, зло на него смотрела и яростно облаивала.
Только вот никакой машины на улице не было.
Лай грохотал в абсолютной тишине погружённой во тьму улицы.
И бил прямо в сердце девушки.
Машина медленно «проехала» мимо застывшей Криденс, увидев которую, собака резко остановилась. И посмотрела девушке в глаза. Не оценивающе посмотрела – большая чёрная собака видела Криденс насквозь. Посмотрела как на жертву. Как охотник смотрит на добычу.
Как адский пёс – на свою собственность.
Чёрные глаза горели чёрным
