огнём, сгорая в котором, Кри прошептала:
«Нет… – Чувствуя, что силы оставляют её. – Нет, только не это».
Собака бросила взгляд вслед «уезжающей» машине, помялась и сделала маленький шаг к девушке. Она ещё не решила, какая игрушка интереснее.
– Уйди, – через силу попросила Криденс, чувствуя, что вот-вот разрыдается. – Пожалуйста, уйди.
Собака сделала ещё один шаг.
У Криденс зашевелились волосы.
Маленький шаг.
И Кри не выдержала – развернулась и бросилась прочь.
Выбивая каблуками лихорадочную дробь панической атаки.
Пытаясь кричать о помощи, но задыхаясь.
Кри знала, что бежать нельзя ни в коем случае – это признание поражения и путь к гибели. Знала. Но не могла оставаться на месте, под тяжеленным взглядом чёрных глаз чёрной собаки. Бросилась прочь, зная, что маленькие шаги закончились и сейчас ужасная собака молча мчится следом. А когда собака молчит, она точно знает, что будет делать.
И вот тогда Криденс закричала. Закричала громко. Отчаянно громко, стараясь привлечь внимание всех, кого не было на улице. Закричала так…
Что проснулась.
И долго лежала на спине, невидяще глядя в тёмный потолок и не желая признаваться себе в том, что этот сон не случайно приснился ей именно сейчас.
двадцать лет назад
В тот год им исполнилось по шестнадцать.
И чем старше они становились, тем реже вспоминали детские страхи. Подступающий к забору ельник – мрачный, тёмный – теперь казался досконально знакомым, ведь уже с двенадцати лет они стали ходить в него за грибами и просто гулять. Сначала – рядом с калиткой, вдоль ограды посёлка, затем – в смешанный лес, который начинался с той стороны ельника, то есть метрах в трёхстах от посёлка, а в то лето, когда им было по тринадцать, впервые добрались до старого шоссе, проложив к нему «свою» тропинку длиной больше километра. Они, конечно, помнили рассказанные родителями истории – «жуткие и страшные», но теперь те сказки вызывали у друзей улыбки.
Все те сказки, кроме одной – про ведьму. Потому что каждый год на одном и том же месте мрачного ельника появлялся абсолютно ровный круг из ядовитых поганок, и они точно знали, почему это происходит.
Поэтому тёмный лес, хоть и стал знакомым, продолжал вызывать у друзей недоверие, и, оказываясь в нём, они всегда испытывали лёгкое беспокойство. Не признавались в этом друг другу, но испытывали. И всегда старались пройти его как можно быстрее, чтобы поскорее оказаться в густых, но гораздо более приятных, «тёплых» зарослях смешанного леса. Ельник продолжал смущать, поэтому Ада стала ходить в него одна: или бродила среди деревьев, правда, не приближаясь к «ведьминому кругу» и заставляя себя свыкаться с не самыми приятными ощущениями, или вовсе брала с собой книгу, расстилала пенку и оставалась в ельнике на два-три часа.
Ада всегда много читала – с тех пор, как мама научила. Читала не «запоем», забывая обо всём на свете, но много больше подруг и одноклассниц. Читала книги «по возрасту», плюс школьную программу, но в тот год девочка по-настоящему открыла для себя русскую классику и ушла в неё с головой. Причина, по которой это случилось, была грустной – умерла бабушка, оставив после себя отличную библиотеку, разбирая которую, девочка и зачиталась. Или вчиталась. Да так увлеклась, что упросила родителей заказать в её комнату два шкафа и несколько полок – для новых книг – и стала обладательницей собраний сочинений Антона Чехова, Михаила Пришвина, Фёдора Достоевского, Константина Паустовского, Ивана Тургенева, Михаила Шолохова, открыла для себя Афанасия Фета и Фёдора Тютчева. Но при этом Ада не превратилась в замкнутую «тургеневскую барышню», как боялся отец: наслаждение русской классикой не мешало ей общаться с одноклассниками и сверстниками, болтаться в Сети, играть в компьютерные игры и быть душой компании. Кроме того, увлечённость книгами не переросла в желание заниматься литературой, девочка не собиралась становиться ни писателем – не чувствовала в себе творческого начала и не собиралась его искать, – ни филологом. Ада решила пойти по стопам матери – стать врачом – и целенаправленно готовилась к поступлению в медицинский.
А читала для удовольствия.
В год, когда им исполнилось по шестнадцать, Ада оказалась в «Сухарях» на пару недель раньше ребят, отчаянно скучала и потому бывала в ельнике чаще обычного – книги помогали справляться с одиночеством. И тот день – сначала – ничем не отличался от остальных. Ада позанималась на террасе йогой, приняла душ и отправилась в ельник. Только без книги – просто побродить по тёмному лесу, и каким-то образом, девочка не смогла бы объяснить, как так получилось, – оказалась возле «ведьминого круга». Не испугалась, конечно, – ей ведь уже не шесть, но и радости особенной не испытала. Сначала хотела пройти мимо, но заставила себя остановиться и постоять, разглядывая серые поганки. Разного размера, но одного вида, создающие идеальный круг.
«Ведьма…»
Да, ей уже не шесть, но старую соседку Ада продолжала звать ведьмой. И считать ведьмой. И сомневалась, что когда-нибудь это отношение изменится – слишком сильными были детские впечатления, а Розалия ничего не делала, чтобы их развеять. Только усиливала – угрюмостью, высокомерием и злостью. А ещё – волосами, которые не собирались седеть.
– Ты всегда будешь ведьмой, – прошептала Ада. – И здесь всегда будет «ведьмин круг». Всегда, пока ты не сдохнешь.
Она криво улыбнулась, с трудом поборола желание растоптать поганки – несмотря на возраст, девочка по-прежнему верила, что это навлечёт на неё беду, – повернулась, собираясь продолжить прогулку, и замерла, едва сдержав испуганное восклицание.
Перед ней стояла большая чёрная собака.
Не рядом, шагах в пяти, преграждая путь к посёлку. Стояла и смотрела на девочку чёрными, ярко блестящими глазами. Абсолютно чёрная собака от кончика носа до кончика хвоста. Только клыки – сахарно-белые. А язык – кровавокрасный.
Мара.
Большую чёрную собаку звали Мара, и она верно служила старой ведьме. Ада знала, что Розалия никогда не выходит в лес, у неё даже калитки не было, и, разумеется, не выпускает собаку. Но Мара – судя по грязи на шкуре – ухитрилась отыскать какой-то проход и обрела возможность покидать опостылевший участок, чтобы побегать на свободе. И надо же такому случиться – встретились.
– Дай пройти, – очень тихо попросила Ада.
Мара не ответила и с места не сдвинулась, хотя наверняка поняла просьбу. Продолжила стоять неподвижно, не сводя с девочки взгляд и, кажется, тоже не знала, что делать.
«Что делать?»
Бежать в лес? Нет, если в лес, то нужно идти медленно, делая вид, что продолжаешь прогулку, и больше не обращать на собаку внимания. Встретились – разошлись. Это был самый логичный выход из положения, однако Ада сомневалась, что сумеет сохранить спокойствие и уйти достаточно медленно. Она не чувствовала в себе силы даже на один шаг. Так что, стоять и дожидаться, когда собака уйдёт? А когда она уйдёт? Когда Маре надоест играть с девочкой в «гляделки» и она побежит по своим делам?
«Я её боюсь!»
И в это мгновение всё сложилось: мрачный ельник, в который она ходила, чтобы приучить себя его не страшиться, не ощущать колдовской тяжести; «ведьмин круг», который её смущал и будет смущать всегда; и чёрная собака, бывшая для неё олицетворением сил Зла, которыми повелевала старая ведьма.
«Если здесь появится Розалия, я умру от разрыва сердца».
Девочке отчаянно хотелось кричать – громко, испуганно, чтобы прибежал папа и спас её, – и она почти закричала, но собака её опередила.
Большая чёрная собака сделала то, чего Ада совсем не ожидала и от чего крик не родился: припала на передние лапы и склонила голову. И оказалось, что Мара не скалится, а улыбается широкой собачьей улыбкой. И ещё она тявкнула. Не залаяла, а именно тявкнула. Продолжая улыбаться широкой собачьей улыбкой.
И Ада поняла, что её приглашают играть. Что быть компаньонкой старой женщины скучно и утомительно, и Маре нужно куда-то девать энергию. Для этого она сбегает в лес. И поэтому так обрадовалась, встретив девочку.
И Ада засмеялась.
Сначала от неожиданности, потом от облегчения, а потом от радости, от того, что страшная чёрная собака оказалась совсем не страшной и сама предложила дружбу. Ада засмеялась, сделала обманный шаг влево, резко остановилась и побежала направо. Мара подпрыгнула на месте, радостно взвизгнула и бросилась следом. А когда она почти догнала, девочка вновь остановилась и поменяла направление, вызвав у собаки очередную бурю восторга.
Они бегали до тех пор, пока Ада не устала, после чего уселись под елью – рядышком, девочка гладила собаку, а та лизала ей лицо. Потом снова бегали –
