Вставать не хотелось, навалилась усталость за весь бесконечный и бессмысленный как оказалось день. Весь день они как глупые мыши грызли такой заманчивый и вкусный сыр, не догадываясь, что рядом облизывается довольная кошка, ожидающая, когда они поглубже вонзят свои мелкие зубки в приманку. Но вставать всё равно пришлось, ибо требовательный пинок в бок других вариантов действий не оставлял. Встав гауптман увидел русского солдата в светлозелёной форме с карабином наперевес. Тот весело кивнул ему в сторону дороги, там уже толпились оставшиеся в живых солдаты его батальона и уцелевшие после налеты водители. Русские торопливо сформировали из них колонну, выделили конвой и погнали в сторону леса. Шагая по лесной дороге, Мильке видел многочисленные колонны русских солдат, выдвигающихся к захваченному их танками мосту. «"Кажется, для меня война закончилась, может так и лучше"», – подумал он, – «"интересно, русские позволять написать матери, что я остался жив"».
Пограничники в доте по очереди забывались коротким и тревожным сном. Пытался задремать и капитан, но провалиться в спасительную темноту сна не давала запредельная усталость. Капитан прикрывал на минуту глаза, но тут же вскидывался ибо ему начинала сниться атака немецкой пехоты. Повторная попытка заканчивалась также. Тогда Гуляев бросил попытки задремать и устроился наблюдателем у амбразуры. Немцы укрылись в кустарниковом предполье лесополосы и тоже не подавали признаков активности. Так продолжалось почти час, давая надежду на то, что на сегодня бой закончился. Но вмешалось начальство немецкой пехоты, подъехали машины, из первой выбрался какой–то крупный чин, судя по числу сопровождающих. Он вышел за пределы кустарника и начал осматривать поле, представляя из себя отличную мишень, но всё же далековато для прицельной стрельбы из винтовки, а тратить последнюю ленту ДШК не хотелось. К тому же оставалась надежда, что немцы на очередную атаку не решаться. Но когда один из сопровождающих начальство офицеров начал готовить немцев к очередной атаке, капитан понял, что придется принимать ещё один бой. Он поднял своих бойцов, они заняли места у амбразур и застыли в тревожном ожидании. Наконец, немецкая пехота не торопясь двинулась вперёд и по её поведению пограничники поняли, что и эту атаку удастся отбить. Так и получилось. Симоняк из своей снайперской винтовки сделал только один выстрел по офицеру, да Сидорчук недлинной очередью прошелся по немцам, как они сразу залегли, не высказывая желания продолжать атаку. Капитан посмотрел на часы и решился показать этому напыщенному болвану у дороги, что значит воевать с советскими пограничниками.
– Иванов, сумеешь достать их, – он кивнул на группку немецких офицеров у дороги.
– Конечно, смогу, – радостно ответил тот, выставил расстояние на прицеле и открыл огонь. Длинная, почти на всю ленту, пятьдесят патронов, очередь выкосила немецкое начальство, не ожидавшее этого, достала машины на дороге, одна из них вспыхнула. Иванов откинулся от пулемёта, вытер пот и с довольным видом окинул своих товарищей.
– Ай да молодец, Иванов, – похвалил его капитан, – буду просить для тебя орден у командования, да и остальные тоже достойны. Теперь будем жить!
От полноты чувств он начал хлопать своих бойцов по плечам. Те тоже заметили выдвигающиеся к дороге танки. Немецкие машины попытались увеличить скорость, чтобы выйти из под удара, но над дорогой пронеслись штурмовики – и начался разгром.
С трудом открыв покорёженную осколками дверь дота, бойцы выбрались наружу. Чистый, по сравнению с духотой дота, воздух пьянил головы, холодил обнаженные тела, гимнастерки пограничники скинули ещё во время первого часа. Капитан побежал проверять другие доты. Через двадцать минут около первого дота капитан выстроил остатки своей заставы. Пятнадцать закопченных, измученных бойцов, покрытых своей и чужой кровью, грязными кое-как замотанными бинтами, по привычке ровняли строй, ожидая подхода начальства. Подбежал Иванов, на немой вопрос командира ответил:
– Лазарет цел, в нем живых двенадцать человек. Всего раненых восемнадцать.
Капитан кивнул, провел расчёты и вздохнул, бой обошелся его заставе очень дорого. Из шестидесяти четырех человек в живых осталось меньше сорока, из них способных держаться на ногах только семнадцать вместе с ним. Утешало то, что немцам он обошелся неизмеримо дороже, только с этой стороны заставы их лежало больше полусотни.
Подъехал бронеавтомобиль, из него вышел незнакомый генерал. Бойцы подтянулись, капитан шагнул навстречу и морщась от боли в плече, всё–таки зацепило осколком, начал доклад:
– Товарищ генерал, личный состав заставы построен. Командир заставы капитан Гуляев.
– Вольно капитан, – ответил генерал, подошел к нему и добавил, – дайка я тебя обниму, герой. Молодцы пограничники, какие же вы молодцы. Всех к наградам представлю и живых и тех кто погиб. Сколько вас капитан?
– Шестьдесят четыре, товарищ генерал, было. В живых осталось тридцать пять. Те кто ещё может двигаться, все перед вами.
Генерал кивнул и, пройдя вдоль строя, по отечески обнял каждого. Смахнул рукой предательскую слезу. Оглядел развалины заставы, усеянное трупами поле перед ней, развернулся и сел в броневик, у него было ещё много дел. К заставе подъехали санитарные машины, санитары кинулись вытаскивать раненых из дотов и блиндажей, две сестрички перевязывать ходячих. Капитан обессилено опустился на землю, он выполнил боевой приказ, но радости от этого не испытывал, мешала запредельная усталость. Он прилег на землю и забылся тревожным сном, который так долго бежал от него. К своему командиру подошел политрук и накрыл его плащпалаткой, сам присел рядом, охраняя его сон.
А мимо них шли колонны солдат, вдали громыхали танки, переходя через мост в Польшу. Красная Армия собиралась железным катком пройтись по тылам группы армий «"Юг"».
20 мая 1941 года.
Восточнее Владимира-Волынского.
Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащпалатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.
Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьёзневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли «"царице полей"», понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.
Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая–то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко поднялся, потянулся, разминая затёкшие от лежания на земле мышцы, и поспешил к стоящей внизу бочке с водой – умываться. К его удивлению там уже было довольно много народу. Оба взводных с его батареи, командир второго орудия сержант Усов и весь его расчёт, начальник штаба дивизиона капитан Захаров. Раздавался смех, как всегда балагурил командир второго огневого взвода лейтенант Черных. Поприветствовав комбата, он продолжил:
