– А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?
– Какие нравятся, те и лучше, – ответил Захаров.
– А вот не скажите, товарищ капитан, – не унимался Черных, – лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не неё и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.
– Помолчал бы, Дон Жуан, – вмешался в разговор Казаченко, – а то надоешь своей болтовнёй, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.
– Жене не надо, – в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, – уж лучше тёще, тогда точно мучиться недолго буду.
На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в своё время занималась пятиборьем, и, возникни у неё такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.
Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже выдал сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали «"наркомовские"» 100 грамм водки на человека. Удивлённые красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. «"Бери, не сомневайся"» – покрикивал тот на бойцов, – «"на войне положено, согласно приказа главнокомандующего"». И это невиданное в мирное время событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.
После завтрака комбат велел проводить учения «"без стрельб"». Расчёты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде «"воздух"». Пару раз над дорогой, действительно прошли какие–то самолёты. В этот момент на батареях всё замирало, расчёты зенитных пулемётов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолёты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических «"мух"» вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.
Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащпалатки у орудий и легли ждать. Кто–то тихо переговаривался, кто–то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто–то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.
Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:
– Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда? – Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался ещё больше:
– И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтёры, а другая половина их жёны.
– А дети как же? – поддержал Казаченко.
– А дети тоже будущие шахтёры, – не растерялся Казаков.
– А ты как же?
– А я по комсомольскому призыву, как ремесленное закончил, так повестка в училище и пришла. А дальше сам знаешь как. Партия сказала надо – комсомол ответил есть.
– А орден за что? – кивнул Казаченко на грудь пехотинца, украшенную «"Красной звездой"».
– За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. – Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. – Обошли мы его с моим взводом и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.
Неунывающий комроты балагурил всё время, создавая впечатление несерьёзного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьёзная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться ещё, если будет возможность.
Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.
– Запомните мужики, в бою самое страшное не обстрел или бомбёжка. Самое страшное – паника. Для её возникновения достаточно одного перетрусившего засранца. Увидит такой «"герой"» ползущий на него танк, взвоет от страха, и давай по окопам бегать и орать от ужаса, что мол обошли, предали, бросили. А от него зараза и к нормальным бойцам передаётся, глядишь, а вокруг уже не боевое подразделение, а стадо ополоумевших баранов. Так вот, приказываю: трусов и паникёров немедленно успокаивать прикладом по затылку, когда очухаются нормальными людьми станут. Если не получится прикладом, можно и пристрелить, война спишет. Самое главное, чтобы особист не увидел, а то обидится, что его клиентуру убираем. Следующее, на что обратить внимание – расход боеприпасов. Неопытный боец начинает лупить со всей скоростью, не успевая прицеливаться, лишь бы выстрелить. Так вот, автоматические и самозарядные винтовки таким не давать. Пусть у трёхлинейки затвор подергает, пока обойму выпустит, успокаиваться начнёт. Теперь о тех, у кого зуд геройства в заднице горит. Кидать гранаты по танкам разрешаю только из окопа. Бежать на них с геройскими криками запрещаю, по своему опыту знаю – ещё ни один не добежал.
– Для вас, лейтенанты. – Продолжил он, обращаясь к командирам взводов. – Поднимать людей в штыковые атаки по собственной инициативе запрещаю. Рукопашная – крайнее средство, и только в том случае, если враг подошёл вплотную. Вы мне нужны живыми, по возможности, до конца войны. Я не хочу вашим матерям похоронки писать. Слушайте своих помкомвзвода, они все с боевым опытом, дурного не посоветуют. – Он помолчал и добавил. – Ну вот, пожалуй, и всё. Всему остальному только на собственном опыте научиться можно.
Командиры стали расходится по позициям своих подразделений. На НП остались только Казаков с политруком. Комроты убрал с импровизированного стола из патронных ящиков, разложенные там, бумаги, выставил на него буханку ржаного хлеба и три кружки.
– Давай, «"бог войны"», помянем нашу мирную жизнь.
Политрук в это время открывал ножевым штыком от СВТ банку с мясными консервами, пластал хлеб. Комроты, подмигнув глазом, достал флягу, встряхнул её, довольно улыбнулся. Налил в кружки на треть, взял свою, поглядел на Казаченко с политруком и сказал:
– Давайте, мужики, за победу. Не знаю, доживём ли, война штука долгая.
Командиры выцедили свои кружки, зажевали коркой хлеба. Комбат спросил Казакова:
– А не боишься, что содержание твоего инструктажа особисту перескажут.
– Не боюсь, – отмахнулся комроты, – он у нас нормальный мужик. Вместе с нами под финскими дотами лежал, не брезговал.
– Повезло. – Сделал вывод артиллерист. – А наш бригадный, пока в городке были, таким героем ходил, а как на «"учения"» отправились, так он сразу в санчасть. Мы ещё удивлялись – чего это он? А как приказ о войне зачитали, сразу всё понятно стало.
– Тоже повезло, – вмешался в разговор политрук, – а если бы он сейчас под соседним кустом трусился и требовал себе блиндаж в три наката копать? Казаков налил ещё по одной:
– Давай мужики ещё по одной за то, чтобы мы живыми из боя вышли. Не успели командиры выпить чарку, как на НП вбежал боец:
– Товарищ старший лейтенант, кажется, подходят, по шоссе грузовики на всей скорости бегут.
– Вот же сволочи, – высказался политрук, – даже выпить спокойно не дают.
– Прощевайте, мужики, – подскочил Казаченко, – живы будем, свидимся!
Он быстро взбежал на холм, вдоль гребня проскочил на позицию своей батареи. У орудий уже царила лёгкая суета, бойцы убирали лишние вещи, наводчики прокручивали маховики наведения. Заряжающие с подносчиками вскрывали орудийные ящики, чтобы не тратить время на них во время боя. Комбат занял место на своём НП, осмотрел в бинокль дорогу. По шоссе в беспорядке бежали машины, легковые отчаянно сигналя обгоняли грузовики. Наконец, их поток схлынул. Но вот на шоссе из–за поворота выехали мотоциклы. На них, что–то горланя, сидела и лежала немецкая пехота. Мотоциклы, не соблюдая никакого порядка, беспорядочным стадом катились по дороге. Передний выписывал по всей ширине зигзаги, остальные пытались его обойти, когда это удавалось, всё начиналось заново уже с новым лидером. «"Веселятся"», – удивился Казаченко, – «"вот бы снаряд в эту кучу положить"». Но стрелять до взрыва моста категорически запретили, а мост, конечно, будут рвать только под танком.
