– Пятеро! – Подполковник поднял вверх палец. – Пятеро, и одним и тем же триппером!
Из чего у него, подполковника Белобородова, родился вопрос: одну и ту же женщину бравые солдаты любили впятером или разных? И далее его, полковника Белобородова, интересует, как именно это происходило: одновременно или же все-таки, как и положено, по очереди?
Вызванные молчали, батальон смеялся так, что с деревьев, окружающих плац, сыпался снег.
Далее подполковник развивал логическую цепочку, по его словам, всю состоявшую из парадоксов.
– Дело в том, – говорил он, – что названные пятеро курсантов, представляющие один экипаж, выполнили поставленную перед ними на учениях боевую задачу на «отлично». Экипаж по результатам учений был назван лучшим в полку. Поставленная задача требует от экипажа слаженной и напряженной работы, во время выполнения которой не может оставаться времени ни на что другое.
В связи с вышесказанным комбата интересовало, где они нашли время и за сколько они бы управились с боевой задачей, если бы еще и на женщин не отвлекались? Поскольку он таки надеется, что женщин было несколько, а не одна и, по всей видимости, у них, женщин, больных триппером, в районе деревни Куличи, гнездо…
– А ведь их же, женщин, еще и надо уговаривать, и на это тоже сколько-то минут должно уйти… – Он задумался и продолжил: – Ну, минут хотя бы пять-шесть.
Потом он объявил заболевшим (по окончании цикла лечения из двадцати уколов в жопу) по пять нарядов вне очереди и остановился перед Омельченко.
– А вот радисты, – повернулся он к батальону, – заботятся о своем здоровье.
На этих словах он на глазах у батальона вынул из кармана уже известную упаковку, рассказал о ее происхождении и торжественно вернул владельцу, объявив тому за правильное отношение к своему здоровью два увольнения в город.
У Емели, получившего назад злополучные презервативы, от всего происходящего что-то, видимо, переклинило в голове. Потому что он машинально пересчитал полученные презервативы и абсолютно по-идиотски спросил:
– А… остальные? – В пачке не хватало нескольких штук.
– Чего? – переспросил комбат.
Омельченко молчал. От ужаса у него расширились глаза.
Подполковник нахмурил лоб, потер перчаткой кончик замерзающего носа и переспросил:
– Что вы сказали, курсант?
Омельченко, моментально осевшим голосом, вынужден был повторить:
– А остальные?..
– Курсант, говорите громче, что у вас голос как у девушки! – рявкнул подполковник, опять не понявший вопроса.
– Не хватает… товарищ подполковник… было… больше… – Омельченко был готов хлопнуться в обморок, только представив себе последствия.
Батальон затих.
Комбат постоял несколько секунд, потом посмотрел на растерянного командира роты радистов – и сложился пополам от смеха. Он смеялся так, что из глаз выступили слезы…
Когда все затихло, и хохотом батальона сорванные с веток вороны, недовольно каркая, стали слетаться обратно, подполковник отправил курсанта обратно в строй с обещанием обязательно поинтересоваться у командира роты судьбой остальных презервативов.
Ротаподъем!
– Рота, подъем! Первый взвод, подъем!! Второй взвод, подъем!! Третий взвод, подъем!! Четвертый взвод, подъем!!! – Все это выпаливается в полсекунды.
Сержанты, похожие на цепных собак, орут, соревнуясь, кто громче и жестче выкрикнет.
Первые утренние секунды Ярик помнил смутно.
Он почему-то помнил свои ноги, одетые в белые подштанники, помнил ступни, опускающиеся на стриженую голову Емели, спящего внизу, потом воспоминания его становились обрывистыми, как выхваченные из фильма фрагменты.
Вот он, застегивает пуговицу на штанах, – пальцы судорожно пытаются ускориться еще, но только больше путаются.
Вот он выбегает на центральный проход, наступая сапогами на чьи-то каблуки и утыкаясь руками в чью-то спину.
В проходе между койками тесно.
Вот удивленное и обиженное лицо Сапожникова. У него всегда такое лицо утром.
Всё.
Построились.
– Тааак рота… Не хотим просыпаться, да?! – Сержант по кличке Зверек кусает губы от злости. Он говорит тихо, но внятно. Глаза колючие. Невозможно поверить, что это нормальный человек. Что-то будет дальше.
– Рота (пауза), отбой! – лает сержант.
Бам…
Топот из тишины, опять чья-то спина. А за окном снег. Темно еще и, наверное, – холодно. Пахнет мастикой. Опять пальцы… сапоги. Носком на железный край кровати и к себе, наверх. Все.
– РОТАПОДЪЕМ!
Хлоп – затылок Емели, практически на его спине выезжаешь в проход, брюки, пуговица, портянки, сапоги, бегом, вылетаешь в проход, становишься, толкотня – все занимают свои места. Встали. Только встали:
– РОТАОТБОЙ!
Стук: кто-то сшиб коленкой стул и свалился, через него. Опять ступни, которые закрывает синее одеяло. Быстро. Быстрее многих.
– Ротаподъем!
– Ротаотбой!
– Ротаподъем!
Проскакивает мысль: «АТФ». Что такое АТФ?
Опять затылок Емели. Здоровая какая все ж таки у него шея. Мышцы прям от ушей. Перед глазами опять спины.
Центральный проход.
– Ротаотбой!
АТФ. Что же такое АТФ?
Всё снимаешь машинально. К себе на второй этаж ласточкой. Одним движением и замер. А вдруг чудо и еще пару часов поспать? Уютно так. Кровать твоя. Одеяло твое.
– Ротаподъем!
Беготня…
– Так, рота… – Зверек говорит тихо, как никогда. – Не хотим, значит, работать над собой? Забиваем на сержантов? Сержант стой тут, как дурак, командуй. Ничего, что он раньше вас встает… и есть хочет. Это нам плевать. Мы тут артачимся. Хорошоооо…
– Ротаотбой!
Подлетая к своему стулу, на который надо положить одежду, успеваешь подумать, что просто так это не кончится…
– Рота! Строиться на центральной части с тумбочками!
Резко – ноги вниз. Верхняя тумбочка твоя – хвать…
зубы щелкают. Спиной, в проход. Направо, на центральный проход… Мешаются где-то внизу стулья… Стоишь. Все.
– Рота, отбой!
Между тумбочками, к себе, в проходе между кроватями свободней, но радоваться нельзя… Синее одеяло на ноги. Замер.
– Рота! Строиться на центральном проходе с постельными принадлежностями! Время пошло!
В голове спокойно-спокойно.
Ну и что? Все равно больше чем до завтрака гонять не будет. Пусть бесится. Лица у ребят тоже такие – никто не переживает. Всем понятно. Запланированная дрессировка.
– Рота, тумбочки на место!
– Постельные принадлежности на место.
– Рота! Отбой!
– Рота! Подъем!
– Рота! Отбой!
Замерло. Тихо. Сержант скрипит досками пола, идет вдоль казармы.
– Так, рота. Я вижу, мы плохо понимаем. Веселье у нас какое-то. Ладно.
– Рота, подъем! Через сорок секунд перед казармой на зарядку. Время пошло!
А ведь четвертый этаж… Топот. Все в дверь. Вниз, по лестнице. Через ступеньки. Вон – другие роты уже с зарядки. И по той же лестнице. Кирзой пахнет. Лица у тех, кто навстречу, с мороза. Холодно, видать. И тоже – бегом. И всё молча. Только топот. Топот. Дверь – черным проемом на улицу, мороз под одежду. Замерли.
– Рота! Это что?! Бунт?!! Непослушание?!! Я сказал, через сорок секунд, а не через сорок две! Ну все, рота, вы меня довели! Рота, через пятьдесят секунд вижу вас всех в постели. Рота – отбой!
Нам-то что? Нам все равно.
Все равно когда-нибудь он хотя бы говорить устанет.
Есть, правда, еще другие сержанты – вон они стоят кучей. Говорят о чем-то. Да плевать. Не век же так прыгать.
– Рота, подъем! Строиться на центральной части!
– Так, рота, совет для идиотов. Не надо второму взводу лезть быстрей первого в дверь из казармы. Уж если вы такие тупые, что надо объяснять. Через тридцать пять секунд вижу вас внизу, по стойке смирно, и чтоб никто не шелохнулся! Время пошло!
Повернуться, побежать, ступеньки, этажи мимо, на втором кто-то с зубной щеткой стоит…
Дверь темным провалом – хлоп.
Где мороз? Вот он. Лезет, стоит только замереть.
– Рота, бегом, марш!
Побежали? Неужели? Да. Всё когда-нибудь кончается… Воистину. Лицо рыжего рядом:
– Рыжий, рыжий, сколько время? Шесть тридцать всего? Я уж думал, часов восемь…
Мысль в голове: «Кто бы мог подумать: всего шесть тридцать, а уже сколько успел сделать».
Смешно.
А на улице снег. Не снежинками, а маленькими кристаллами. Как искры в воздухе. И мороз. Градусов двадцать. Ноздри на вздохе как склеивает.
Ужас по спине.
Вспомнил!
АТФ – это аденозинтрифосфорная кислота. О боже! Но что это?
Шкурный опыт
Осенью 91-го года, в октябре месяце, подошло время моей демобилизации. Ну, думаю, надо тулуп офицерский купить – белый такой, теплый, овчинный… Подошел как человек, не к прапорщику-завскладом, а прямо к зампотылу. Полковник у нас был, как же его… то ли Желудев, то ли Желонкин… не помню. Вроде неплохой мужик, ко мне хорошо относился… Не разрешил!
Правильно, не нужен я ему резко стал – весь его отдел учил-учил, переводил с бумажек на компьютеры, корпел… ясное дело, а как дембель – шиш.
