– Ну какой ты рядовой, сынок? – печально произнес он. – Ни выправки, ни боевого духа. Только ненависть, которую ты испытываешь каждую секунду своей жизни.
– Товарищ капитан, все, кто был мне дорог, погибли там, на Земле. Что еще я должен испытывать?
– Мы все потеряли близких, рядовой, – покачал головой капитан. – У меня был сын, твоего возраста. Работал на опреснении Средиземного моря, когда эти твари прилетели. Думаешь, я не хочу выжечь их всех до единого? – он сделал паузу, словно ожидая от меня ответа. Но я промолчал. – Каждый, кто остался жив, носит это желание в своем сердце. Но ты и сам наверняка уже понял, что тебе не место на передовой. Ты психанешь и убьешь своих же.
– То есть, вы хотите выгнать меня? – от обиды у меня на глаза навернулись слезы. Быстро же закончилась моя война. Тренировки, жуткий бой, пожизненное увечье – и всё это для того, чтобы какой-то человек сказал тебе «Извини, сынок, это не твое». А за слезы капитан еще и бабой обзовет. Но я ошибся. Он этого не сделал. Я совершенно не ожидал, что он встанет из-за стола, подойдет ко мне и по-отцовски обнимет за плечи:
– Я не выгоняю тебя, сынок. Просто хочу, чтобы ты занимался тем, в чем силен. Ты ведь был корабельным инженером?
– Так точно! – улыбнулся я, начиная догадываться, к чему клонит капитан. – Специализировался на пеленге и биосканировании!
– Подходит, – раздалось откуда-то сзади. Оказывается, всё это время в комнате находился еще один человек. Он сидел на стуле в нише возле входа, поэтому я его не заметил. Средних лет, хотя седина уже тронула виски. Белый форменный комбинезон выдавал в нем принадлежность к Исследовательскому Корпусу, к едва ли не самой привилегированной касте в среде военных. Служащие Корпуса проводили испытания опытных образцов оружия и различных технических средств, используемых армией, нередко подкидывали ученым идеи для разработок. Попасть туда было мечтой любого уставшего от просиживания штанов в казарме солдата, только не всякого брали в Корпус. Отличники учебы, рационализаторы с производств, просто хорошие специалисты своего дела – вот кто мог носить белую форму. И для меня предложение капитана было лучшей альтернативой заливанию горечи утраты синтетической водкой.
– Так точно! – радостно крикнул я и, расчувствовавшись, обнял капитана. Тот недовольно закряхтел, но выговаривать не стал.
С тех пор много воды утекло. Объединенное Правительство Человечества недолго протянуло без поддержки Земли. Так ненадолго сплотившиеся, люди снова разбились на два лагеря, Содружество Колоний, под знаменами которого были практически все колонисты, и Протекторат Афродиты, в чьих рядах стояли жители второй Земли и нескольких близлежащих планет. До открытой конфронтации пока не дошло, но некоторые особенно резвые солдаты, несшие службу на условных границах территорий Содружества и Протектората, без зазрения совести стреляли в тех, кто приближался к постам на расстояние выстрела. Это неотъемлемая черта нашего рода: вместо того, чтобы объединиться против общего врага, мы воюем друг с другом. Потому что так проще. Потому что, стреляя в такого же, как ты, человека, ты знаешь, куда стрелять и сколько раз, чтобы он умер. А стрелять в неведомого противника намного труднее. Наш корпус принадлежал Содружеству, хотя для меня это не имело никакого значения. Я знал, что не буду убивать себе подобных только из-за того, что так решил какой-то жирный кот, жаждущий абсолютной власти. У моего врага нет человеческого лица. И вообще никакого лица нет.
Последние три года мы тесно работали с учеными, занимавшимися проектом «Сонар». Суть разработок была в том, чтобы создать сеть сенсоров, могущих обнаружить присутствие Могильщиков в системе. Для того чтобы воевать с ними в космосе, а не на поверхности, когда воевать уже поздно. До сих пор Могильщики оставались невидимыми для всех доступных человечеству систем обнаружения, и это создавало серьезную проблему. Они отняли у нас еще двенадцать планет, и снова никто ничего не мог сделать во время вторжения. Они передвигались вне всякой логики, появлялись в одном секторе, потом исчезали и умерщвляли планету на противоположном конце Галактики. Философский Хаос в его материальном воплощении. Некоторые ребята искренне верили, что Могильщики были ничем иным, как демонами. Но мне такие мысли были неприятными. Я предпочитал думать, что имею дело не с мистической чепухой, а с реальным противником, которого можно победить оружием, а не распятьями. Это помогало мне выполнять свою работу. Моя команда – а я уже успел дослужиться до лейтенанта и собрать вокруг себя толковых парней – провела сотни полевых испытаний, некоторые из них увенчались успехом, но большая часть не дала никаких результатов. Мы смогли обнаружить некий след в тех системах, где Могильщики уже побывали. Очевидно, высасывая жизнь из планеты, они выбрасывали в космическое пространство некий побочный продукт этого процесса. И этот продукт увидела четвертая по счету модель «Сонара». Однако мы тогда этого не знали и приняли необдуманное решение: выбили из Правительства Содружества средства на оснащение каждой принадлежащей ему системы данной моделью прибора. Надо ли говорить, что когда Могильщики пришли снова, на этот раз в систему Добровольского, «Сонар» никак не реагировал до тех пор, пока пришельцы не приступили к уничтожению заселенного колонистами мира, Сварога. Разразился небывалый скандал, нас всех приговорили к расстрелу, и только ходатайство Приходько, теперь уже майора, позволило нам избежать казни. Меня и еще троих активистов группы в качестве наказания били по спине металлическими прутьями до изнеможения, а после этого окатили холодной водой и оставили в темной камере на неделю. Никто из ребят не проронил ни звука. И я тоже молчал. Потому что знал, что наказание справедливо.
Вскоре ученые отдали нам на испытание очередную модификацию «Сонара». Успех четвертой модели дал им направление для дальнейшей работы, и, вполне возможно, что на этот раз у них получилось. Вот только проблема была в проведении полевых испытаний. Как мы уже выяснили, сканировать системы, где Могильщики уже побывали, было бесполезно. А на повторное оснащение приборами обитаемых систем никто средства теперь не выделит. Оставался один вариант. Модернизировать уже установленные «Сонары». Затея, конечно, была той еще авантюрой. Простейший ремонт в космосе превращается в адский труд, а тут надо было осуществить переделку почти с ювелирной точностью. И не один, а добрую сотню раз. Пришлось разделить группу на пары, но всё равно на каждую пару работы было прилично. Но нас это не пугало. Мы работали по шестнадцать, двадцать часов в сутки, под глазами у всех были круги. Спать хотелось каждую минуту, но мы кололи себе кофеин, руки были синими от инъекций. Так продолжалось около трех недель, а может быть и месяцев. Пока, наконец, пара Павлов-Демьяненко не закрутила последний винт последнего прибора. Впечатленные проделанной нами работой, командиры дали нам увольнительную на три дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
