______________
* Речь идет о моей книге "Музы города".
Мы часто беседовали с писателем о топографии романа "Преступление и наказание", об образе Петербурга в творчестве Пушкина, Достоевского, Блока, Ахматовой и других. Наконец, о роли топографии Киева и Москвы в романе "Место". Например, я заметила, что герой романа Гоша Цвибышев накануне своих "наполеоновских" грандиозных начинаний рассматривает южный город с высокой точки, чувствуя себя как бы вознесшимся над суетой городской жизни точно так же, как в романе "Война и мир" Наполеон пытался охватить взглядом панораму Москвы, стоя на Поклонной горе.
Опять же, вспоминала я пьесу "Бердичев" - неповторимый гимн городу юности писателя. В одной из наших бесед, я вспомнила и последние страницы романа "Место", посвященные Петербургу: "XX веку так и не удалось покорить этот город, и когда посмотришь из окна на его вид, на его знаменитые и не знаменитые, но столь строгие строения, то создается впечатление, что нынешнее поколение здесь не господствует, как в Москве и иных городах, а лишь присутствует проходя мимо, чтоб лет через пятьдесят исчезнуть в небытии". Фридрих незаметно для себя, вскоре тоже увлекся берлинским "гением места" и настолько "включился" в работу, что стал охотно ездить с нами по городу, разыскивая те или иные памятные адреса. Любопытна была его реакция на надпись на надгробии Генриха фон Клейста.
Гибель Клейста можно было бы назвать "берлинской трагедией", так как вряд ли в истории литературы найдется сюжетная аналогия этой драмы. Кажется, что Клейст стал жертвой собственного романтического идеала, что он случайно оступился и перешагнул невидимую грань, отделяющую реальность от литературной фантазии. Романтик избрал место для своей гибели, следуя своему художественному принципу - это был один из самых живописных уголков в окрестности Берлина, казалось бы, повторяющий знаменитые пейзажи Клода Лорена. В уединении меланхолического парка с видом на озеро Ванзее поэт, по соглашению с любимой женщиной Генриеттой Фогель, застрелил ее, а затем себя. На месте самоубийства оба были похоронены поздно вечером, в темноте 22 ноября 1811 года. Однако на памятнике было высечено только имя поэта. Горенштейн возмутился: "Почему немцы не написали, что Генриетта Фогель здесь с Клейстом похоронена. Какое безобразие! Она ведь человек!" Казалось, что эти его слова на могиле Клейста были услышаны: в ноябре 2002 года берлинским Сенатом было принято решение высечь рядом с именем великого поэта имя Генриетты Фогель, возлюбленной Генриха фон Клейста в последний год его жизни.
Как оказалось, Горенштейн очень хорошо знал город, хотя вряд ли проникся к нему настоящей любовью, и кажется, что Берлин так и остался городом, который приснился герою рассказа "Последнее лето на Волге", городом со странным названием Чимололе, городом мечты и обмана. Да, полно! Существует ли этот город на самом деле?
Наступает вечер, и Фридрих выходит на балкон. Улица, как всегда немноголюдна и кажется, что она превращает в тени редких прохожих, а тени превращаются в людей. Вот и хорошо, вот и прекрасно: беспокойный ночной город "падает на душу", как сказал бы Андрей Белый, и мучает ее "жестокосердной праздной мозговой игрой". Пожалуй и одинокому русскому писателю здесь достаточно места для творчества, поскольку город сей "заколдованное место" не только для похождений героев Гофмана.
Позади Киев, Москва, о которых он писал когда-то много. Судьба занесла его в Берлин. Что ж, Берлин, так Берлин.
В двадцатые годы "русский Берлин" располагался в основном в районе между Прагерплатц и Ноллендорфплатц, то есть практически там, где жил Горенштейн. На этом сравнительно небольшом пространстве находились многочисленные русские издательства, парикмахерские, книжные, галантерейные и продовольственные магазины. Тогда повсюду в Европе, где собиралось сколько-нибудь значительное число русских эмигрантов, и, прежде всего, в Берлине возникали русские газеты и журналы, печатались альманахи и книги (количество русских издательств в Берлине достигло немыслимой цифры - 87), которые тут же, на прилавках магазинов (не только книжных) и продавались. Едва ли можно назвать какого-либо известного русского, который не появился бы в то время хотя бы раз в Берлине.*
______________
* Среди них - В. Набоков, В. Шкловский, В. Ходасевич, Н. Берберова, Н. Тэффи, А. Ремизов, М. Алданов, Г. Ландау, С. Маковский, Н. Минский, П. Муратов, И. Соколов-Микитов, Саша Черный, С. Волконский, Н. Оцуп, И. Шмелев и многие другие. Сюда на "гастроли" приезжали и посланцы Советской республики В. Маяковский и С. Есенин. Русская интеллигенция проявила в этот трагический период своей жизни замечательную жизнеспособность. Берлин стал не только центром русской культуры, но и местом переосмысления переломных событий 1917 года.Берлинская русскоязычная пресса тех лет полна сообщениями о литературных новостях, об открывающихся курсах по изучению языков и освоению новых профессий и о постоянно прибывающих знаменитостях. Так например, газета "Накануне" 7 мая 1922 года в разделе "Литературная хроника" сообщает: "В середине мая в Берлин приезжает Валерий Брюсов", "В двадцатых числах мая из Флоренции в Берлин прибывает П. Е. Щеголев, отвозивший на Флорентийскую книжную выставку образцы изданий Госиздата", "Борис Зайцев приезжает в Берлин 15 мая", "От петербургского ордена "Серапионовых братьев" получен в Берлин целый ряд рукописей (стихи и беллетристика)".
Здесь можно было купить эмигрантские газеты различных политических оттенков - кадетскую ежедневую газету "Руль" или же эсеровские "Дни", монархическую газету "Грядущая Россия", просоветскую "Новый мир", а также ориентированную на советскую Россию "Накануне". В Берлине издавалось большое количество русских журналов, свидетельствующих об интенсивной идейной и духовной жизни эмигрантов. Это были: "Эпопея" Андрея Белого, "Новая русская книга" под редакцией А. С. Ященко, "Беседа", основанная по инициативе М. Горького.*
______________
* Журнал "Беседа," издателем которого был С. Г. Каплун, просуществовал недолго - с 1923 по 1925 год и выпустил всего семь номеров, однако сумел опубликовать таких крупных зарубежных писателей, как Дж. Голсуорси, Ж. Ренана, Р. Роллана, С. Цвейга, М. Синклера, Л. Пиранделло, М. Ганди. Среди русских авторов были опубликованы А. Блок, Ф. Сологуб, А. Белый, В. Ходасевич, А. Ремизов, Л. Лунц, Б. Шкловский, Н. Берберова, Вл. Лидин, Н. Оцуп, Н. Чуковский, С. Черниховский, переведенный с идиша Ходасевичем. Журнал предназначался для России, но не был туда допущен.
Обилие всевозможных русских заведений, как будто бы обособленных, отгороженных от остального мира в самом центре Берлина, создавало особый городской колорит и должно было, по всей вероятности, производить на коренных берлинцев впечатление гофмановской фантасмагории. Причем, как отмечал В. Набоков, эмигранты, находясь в этом вольном зарубежье "в вещественной нищете и духовной неге", как будто бы и не замечали проходящих мимо берлинцев. В романе "Другие берега" Набоков называл коренных жителей Берлина туземцами и "призрачными иностранцами", в чьих городах русским изгнанникам "доводилось физически существовать".
"Все это было пока еще далеко от "государства в государстве", вспоминал редактор газеты "Руль" И. В. Гессен, - но навязывалось сравнение с опытом, который был показан в гимназии преподавателем физики и произвел впечатление замечательного фокуса: опущенное в чуждую ему жидкость масло собиралось в шарик и в таком виде независимо держалось".
Какова же была ситуация с "русским Берлином" в начале 80-х годов, когда в том же районе - между Прагерплатц и Ноллендорфплатц - поселился Горенштейн? Он писал:
"Я тогда, в первые свои эмигрантские годы, много публиковался в "Континенте" у В. Максимова, так же, как и в журнале "Время и мы" у В.Перельмана...
Ныне, когда эмиграция по сути перешла в эвакуацию, даже самые мелкие общины ведущей русскоязычной нации имеют свои газеты, где-то тиражем в 150 -200 экземпляров, не говоря уже об органах общеберлинской, общенемецкой русскоязычной печати, таких, как "Европацентр" (о качестве газет ничего сказать не могу - я их не читаю. В данном случае речь идет о количестве). А тогда количество было равно нулю".*
______________
* Ф. Горенштейн, Товарищу Маца.
В самом деле, только к середине 90-х годов русская эмиграция в Германии достигла "критической массы", что ознаменовалось появлением множества газет, журналов, литературных альманахов на русском языке. Горенштейн никогда в русскоязычных немецких газетах не публиковался и вообще мало обращал на них внимания. Некоторым газетам с большими амбициями это не нравилось. Так, газета "Русский Берлин", вероятно, для привлечения к себе внимания, затеяла в 1998 году скандал на своих страницах, оскорбляя писателя. Он, якобы, в одном своем интервью газете "Berliner Zeitung" очернил еврейскую эмиграцию, заявив, что многие приехали в Германию с фальшивыми документами. И вот, "Русский Берлин" обвинил Горенштейна, который "неизвестно по какой линии" приехал в Германию, в антисемитизме, "защищая" честь еврейских эмигрантов. Ответ "защитникам" состоялся в "Зеркале Загадок". Горенштейн писал: "При Холокосте отдельные праведники, такие, как Корчак и иные, шли вместе с евреями в газовые камеры. Подобных праведников было очень мало. Во много раз больше тех, кто вместе с евреями идет сейчас к немецким кассам, гораздо, кстати, более скупо отпускающим евреям немецкие деньги, чем раньше отпускали евреям немецкий газ в газовых камерах. Вот к этим-то скупым компенсациям за прежние массовые удушения и убийства пристраиваются мошенники".*
