Вывод напросился сразу - моя подопечная решила поиграть в няшку.
Ну пусть.
Женщина же.
Хочется ей играть, я поддержу. Поиграю. А заодно проверю порог допустимого…
Например, сейчас дико хочу ее выебать опять, как ночью. В рот и вкусную круглую попку.
Вот и посмотрим, насколько далеко она позволит мне играть…
Юрка свалил, пусть и ненадолго, моя Чертовка может всласть поорать. А я кайфану…
Ей белая простынь идет, подчеркивает черноту влажных волос и белизну кожи.
Вкусная, пирожное кремовое… Облизать, нагнуть прямо тут, на колени поставить… Ух!
Но тут она указывает мне на стол. Там стоят чайник, чашки и высыпаны мятные пряники в миску.
И тут что-то во мне дёргается, рвётся и с треском падает. Разбиваясь на куски. Она меня ждала, она накрыла на стол. А я, блядь, опять о сексе.
Животное.
Я – животное, мне всегда было это в кайф, но не теперь. Откуда-то совесть сигналит. Вспоминаю, как переоценил силу воли и стойкость Марты. Хотел испытать, кинул в чан. Вода в чане для меня всегда была теплой, а ей прохладная оказалась.
Губы синие!
И взгляд такой беззащитный…
Не играла ведь в тот момент! Точно не играла!
Идиота кусок, чуть не заморозил!
Животное.
Нет, всё просто. Я забыл, что можно любить не только своего сына, заботиться и беспокоиться, но можно так же о своей женщине думать постоянно. Любить разучился.
— Буду знать, что ты любишь к чаю,— шепотом говорит она, чуть заметно пританцовывая.
Вот она играла, вот она влюбленная. Как погода северная: то холодная, то жаркая. У моей Марты и в июне снег может выпасть.
Да, забыл я, какие они… Интересные.
— Согрелась? — подмигиваю ей.
— Да, — улыбается, — тут чай Юрий сделал. Ты любишь липовый?
— Люблю, — получается как-то двусмысленно.
Сажусь на стул. Она, немного помявшись, двигается на противоположную сторону стола, но я резко вытягиваю руку, ловлю её, сажаю себе на колени.
Ахнув, пытается сесть ровнее. Попка елозит. Член встаёт.
И Марта это все, естественно, просекает. Попробуй тут не просечь, когда уже ломит внутри, ноет и в мозг бьет с дикой силой.
Вдыхаю запах её длинных волос, тереблю пряди.
— И что? Даже не поговорим? — с нескрываемой обидой спрашивает она.
Животное, ты способно говорить? Да, я хотел узнать о её шрамах. Но как справиться с желанием взять ее опять прямо сейчас?
Глава 25
Глава 25
— Ты хочешь… говорить? — судя по многозначительной паузе и еще более многозначительной твердости под моими ягодицами, разговоры – вообще не то, чем сейчас планирует заняться Кирилл.
Это понятно и, наверно, даже не обидно. Наверно. Но во мне волей-неволей прорываются обидчивые, такие инфантильные нотки… Бабские. Которых сама не люблю и никогда не думала, что такое буду ощущать.
Но вот ощущаю.
Желание… Ну, не знаю… Быть понятой? Или просто, чтоб мужчина, к рукам которого почему-то привыкла в такой рекордно короткий срок, что самой не по себе, пожалел… На эти самые руки взял и унес в даль далекую…
У каждой женщины подобный атавизм зашит в голову. А те, кто думает по-другому, просто еще не встретили того, к кому хотелось бы на руки. Или встретили, но не распознали…
Вон, Светка своего полкана тоже не сразу распознала… Долго присматривалась. Даже, когда спать с ним начала, все равно в душу не пускала. Может, потому он и закусился настолько сильно, что даже на развод пошел, только чтоб ее удержать рядом.
А я вот - не Светка.
Я - сразу влипла. И наглухо. Возможно даже, что и не сейчас, а еще год назад, в номере отеля, когда незнакомый мужчина впервые положил мне на плечи тяжелые ладони, присваивая себе. Пусть на ночь. Но до дна. Полностью.
Сегодня - крайне насыщенный день, столько событий! Столько неприятных открытий. И о себе в том числе.
Я намеревалась играть, я - играла. Так почему сейчас обидно? Ведь все идет по плану? Ведь мужчина ведется? Делает то, что мне нужно? А я - не могу эмоций сдержать…
Он хочет секса.
А я иррационально и глупо хочу эмоций.
— Давай… — ощутимый толчок снизу, тяжелая рука давит на живот, прижимая к каменно твердому телу, не позволяя шевелиться, горячее дыхание на шее будоражит и подчиняет, и я бессильно поворачиваю голову так, чтоб ему было удобно целовать. Покоряюсь. — Поговорим… Расскажи про шрамы.
А вот этого не надо! Словно ушатом воды холодной облитая, прихожу в себя мгновенно.
Вздрагиваю, выпрямляюсь, буквально в струнку вытягиваюсь и даже, безотчетно, делаю попытку вырваться.
Но не пускает. Опять чуть-чуть обозначает движение снизу, опять ладонью – по животу – уже выше, к груди, нащупывая те самые шрамы, про которые спрашивает, трогая их довольно грубо, но не больно. Словно пытаясь создать свою, тактильную историю событий. А я почему-то всхлипываю. И удивленно замираю, поражаясь своей реакции. Про шрамы никто никогда не спрашивал. Тот парень, лицо которого навсегда перед глазами моими будет, просто убрал руки, пробормотал что-то невразумительное, встал и убежал прочь.
А я в тот день впервые задумалась о смерти. И о том, что, возможно, лучше бы погибла в той аварии. Проще все было бы.
— Авария, да? — урчит мне в шею большой, опасный зверь, а пальцы опытно проникают под полотенце, узел слабеет, развязывается, концы ткани опадают вниз, оставляя меня голой. Беззащитной. Вздрагиваю, пытаюсь прикрыться, но не пускает. Как-то очень легко отклоняется назад вместе со стулом, разворачивает меня на себе, заставляя сесть верхом.
Очень неоднозначная ситуация: я – полностью голая и почему-то сейчас особенно ощущаю свою беззащитность, уязвимость, невольно пытаюсь прикрыться, но Кирилл силой убирает мои руки, изучает покореженную, бугристую кожу под грудью и на животе, пальцы его продолжают скользить, исследовать, внимательно и неожиданно осторожно.
А я, невольно вздрагивая от настойчивых жадных прикосновений, изучаю его лицо. Ищу на нем признаки недовольства моим уродством. Понимаю, что такой реакции, как с тем, другим мужчиной, не будет, потому что Кирилл уже все видел совсем недавно, да и в первый раз тоже. Изучил, рассмотрел и даже целовал… Ох… Воспоминания о нашей первой ночи предсказуемо заставляют зажечься, непроизвольно изгибаюсь, словно сама упрашивая потрогать, посмотреть… Ничего не могу с собой поделать, это инстинкты просто.
— Авария, — выдыхаю, наконец, получается почему-то одновременно жалко и горячо. По крайней мере, глаза у Кирилла темнеют все больше, а ноздри подрагивают возбужденно, — на трассе… Лопнуло колесо… Переворачивались несколько раз…
— А водитель? — пальцы продолжают скользить, вычерчивая историю моего уродства, и это так тонко бьет по нервным окончаниям, которых там, в рубцах, и быть не должно, что я вздрагиваю каждый раз.
— Водитель… Ох… — сложно сосредоточиться, да и нет необходимости.
Обычно я, вспоминая аварию, напрягаюсь, реальность давит, бьет по голове, закрывает страшной , черной бедой, но сейчас это все смазывается, теряет свою актуальность. Просто авария. Да. Была. И все.
— Водитель отделался синяками… А я… Не была пристегнута.
Это все было. Это все прошло. Вспоминать не страшно и не больно. Никак. Гораздо важнее то, что пальцы не останавливаются. Не тормозят, погружая меня в эротический транс. А еще подключаются горячие губы, они скользят по плечам, потом - ниже, к груди… И это практически больно! Эта сладкая боль вытесняет ту, другую, черную. Фантомную.
Десять лет назад я поехала отдыхать. Со своим женихом, на машине, в Калининград…
Глава 26
Глава 26
Десять лет назад я поехала отдыхать. Со своим женихом, на машине, в Калининград.
Мы должны были пожениться в сентябре, а в отпуск рванули в августе. Я не особенно любила автомобильные путешествия, хотела лететь, но Марат уговорил, расписывая прелести неторопливого роуд-муви, где мы должны были останавливаться во всяких красивых местах, купаться в речках, валяться на чистых простынях самых лучших отелей, гулять по милым улочкам старинных городов… Я была влюблена, планировала свадьбу и нашу совместную веселую и счастливую жизнь… Папа был против, и, наверно, еще и это послужило дополнительным стимулом для моего согласия.
