И от того, что я говорю это совсем тихо шипящим, тревожным голосом, Кирилл замирает. В полутьме поблёскивают его большие глаза, и он кажется мне нереально красивым… Хотя, он и есть такой. И я запомню, я нарисую его вот так, в полумраке, полуобнаженным, с мерцающими жесткими глазами и серьезным лицом… Нарисую и повешу над своей кроватью. И никогда не стану искать себе другого мужчину. Потому что так хотеть, это свою душу отдать, сердце раздарить и остаться ни с чем, когда бросит.
А он бросит…
Кирилл тянется ко мне за поцелуем.
И нет у женщины сил, чтобы сопротивляться мужской воле...
Зато есть вредность и брезгливость.
— Я не буду заниматься любовью в воде, где плавали мои грязные кроссовки, — шепчу ему в губы. — Это не гигиенично!
— Понял, — тут же отвечает Кирилл и выпрыгивает из чана.
— «Выполняй», — мысленно приказываю я.
Глава 22
Глава 22
Парилка большая, с двумя рядами широких лавок. На полу плитка, сверху - деревянные щиты. Печь красивая, кованная. Камушки, как с картинки, греются в специальной сетке. Ушат, тазики, ковшики - всё из дерева. Жара, под потолком - фонарик круглый, как в мареве, светит неярко.
А я в одежде мокрой. Мерзну.
Специально не хотела же выбираться из чана, терпеливо ждала, когда Кирилл вернется. Дождалась… И, похоже, переоценила себя. Сейчас трясусь, не согревает совсем баня.
Кирилл не медлит больше и не разговаривает, нетерпеливо раздевая меня одной рукой, а другой кидает полотенца на лавки.
Куртка падает, штаны, нижнее бельё. А мне всё холодно, я к тёплому, твёрдому телу мужчины льну изо всех сил.
Зуб на зуб не попадает, вот честно! Я не специально, я замерзла просто!
Кирилл садится на полотенце и меня тянет на себя.
— Попарим тебя, чертовка? — мурлычет мягко-мягко, и это такой контраст с его прежним поведением, что я поддаюсь.
Мне уже не хочется играть, хотя что-то внутри сопротивляется, верещит тревожно о том, что надо придерживаться прежней линии, что надо еще как-то покомандовать, мягко и нежно, но продавить свое…
Но руки Кирилла такие внимательные, а губы - горячие, что я поддаюсь.
Нет, совсем я не борец, что бы он ни думал, как бы меня ни называл… Не Чертовка, вообще.
Овечка, скорее, покорная, или кошка блудливая. Ее погладили - она и прогнулась…
Стыдно про такое думать, страшновато осознавать себя в подобном качестве… Но куда деваться… если это правда?
Решаю пустить ситуацию на самотек, тем более, что сделать-то все равно ничего не смогу сейчас, да и не хочу ничего делать.
Кирилл сажает на себя, он голый, мокрый уже от пара, мои ладони пугливо скользят по каменным плечам, невольно раскрываю губы, потому что воздуха не хватает. Жарко так, жарко становится!
Вот как так? Только что было холодно, трясло всю, а теперь - плавлюсь от жара, с ума схожу.
А Кирилл добавляет, еще и еще! Губы скользят по коже, словно угли горячие обжигают до сладкой боли.
— Замерзла совсем, чертовка моя, — бормочет Кирилл, непрестанно гладя, тиская, целуя так часто, так основательно, что я соображать перестаю, — дурак я, забыл, что мне в чане вода - самое оно, а тебе - холодная… Холодная была?
— Д-да… — получается у меня вполне в стиле игры, жалобно и няшисто. Еще и носом трусь о его висок, голова кружится от запаха мужчины, дуреет. Сладко так, волнительно.
— Сейчас согрею, сейчас горячо будет…
Ощущаю, как меня чуть-чуть приподнимают за бедра, мягко сажают на член. Замираю, немного прогнув спину, и от этого угол проникновения еще сильнее, еще глубже.
Ах… Это так… Так горячо…
Голова летит, руки скользят, не в силах ухватиться за гладкие скользкие плечи, и опора мне - только сильный, каменный мужчина подо мной – без спешки, но очень жестко загоняющий член в готовое к такому безумству тело.
Черт, я всегда для него готова, похоже…
Я расставляю еще шире ноги, коленками его бёдра зажимаю.
Теперь я - наездница.
Прикрывая глаза от удовольствия, медленно сама наседаю, скольжу вверх и вниз. Кирилл дает мне полную свободу.
Это ведь что-то новенькое, новый уровень наших отношений. Я веду!
Что хотела, на самом деле, играя?
Увидеть его другим.
Чтобы вот так, как сейчас, гладил, целовал нежно и прижимался, носом ведя между моих грудей. Чтобы пальцы его в моих волосах, и не властно сжимал их в кулак, а страстно собирал, не дёргая, а словно направляя чуть вниз, подсказывая, что нужно мне шею подставить для его колючих поцелуев.
И чтоб тоже хотел иного.
Иного секса, где я сверху, где раскрылась, как жадная, жаркая любовница и желаю его… Мужчины, оказывается, любят, когда их хотят, это всё бредни, что им всё равно. Хрупкие и ранимые, желающие ласки и внимания существа… Даже гадский солдафон стонет, когда я, чуть подрагивая бедрами, насаживаюсь плотнее на его член и глажу, трогаю, целую. Он отвечает…
Он так отвечает!
Я же растворюсь в нём! Пропаду, если так дальше пойдет!
Он мне грубым, жёстким нравится очень, а таким, как сейчас, открытым, нежным, просто поглощает моё сердце, мою душу, я в нём, я полностью его. И о чем бы в момент невероятного возбуждения не попросил мой жаркий любовник, я бы всё для него сделала. И плохо то, что секс закончится, а желание принести себя в жертву останется.
Влюбилась. Хорошо бы, если б он тоже, вот так же сильно, что рыдать хочется, прижимая с силой его голову к своей груди.
Прорывается голос, все внутри собирается в комок, дрожит, сил нет двигаться, но и остановиться невозможно!
Насаживаюсь грубее, быстрее.
Толчки резки, член проникает так удачно, что глаза сами собой закатываются, я вцепляюсь с силой в своего любовника, внутри всё напрягается, трепещет. И освобождение приходит бешеной волной, одновременно сладкой и болючей. Я гнусь, крича от яркого, острого оргазма. По телу дрожь, волна за волной. Неостановимо.
А Кирилл не выпускает, держит, плотно на себя насадив.
Двигаюсь еще разок, натертый клитор касается его паха…
И второй оргазм… Вот это ново. Я воздух горячий порциями хватать начинаю, лечу в пропасть, потеряв на время слух и зрение, и в итоге скручиваюсь на Кирилле, склонив голову ему на плечо и чуть ли не плача, продолжаю извиваться в его руках, на его члене.
— Хорошая девочка, — слышу его хриплый голос.
Он за ягодицы приподнимает меня и снизу вверх делает несколько толчков. В этот момент член , кажется, ещё сильнее увеличивается, достав внутри меня странно-болезненные, сладкие точки, и я, продолжая пребывать в ослабленном… да ладно - охренненном состоянии, продолжаю трястись от удовольствия. Чувствую, как пульсирует внутри меня Кирилл, как я сама ему в такт сжимаюсь и разжимаюсь. Рыдаю, натурально, только беззвучно, потому что голос всё так же пропадает.
Кирилл отыскивает моё лицо во влажной копне иссиня-чёрных волос. Настойчиво, горячо целует.
— Срывает крышу от тебя, чертовка! Сил нет, — он аккуратно снимает меня со своего ещё бодро стоящего члена, немного морщась, видимо я хорошенько попрыгала. Не всё коту масленица, любишь наездницу сверху, терпи натёртый член. — Попарю тебя, завтра голос прорежется.
Говорит устало, закидывая меня на верхнюю полку. Я, покачиваясь, сажусь. Это в первый и последний раз у меня секс в парилке. Тяжеловато. Я уже согрелась и, похоже, перегрелась.
— Сейчас, как бы жарко не было, глотаешь пар ртом, вдыхаешь полной грудью. Кашель – хорошо. Давай.
Он подкидывает на разогретые камни воды из деревянного ковша. Лицо палит клубом пара. Я тут же глаза закрываю и вдыхаю, как велено. Пар пропитан запахом хвои. Похоже, добавлено пихтовое масло. Или веники тут из пихты…
Это должно помочь. Поэтому я перестаю изображать немощную мышь и через “не хочу”, дышу-дышу, лишь бы вернуть голос.
— Как?
Я открываю глаза, глядя на румяного довольного мужчину, который, уперев руки по обе стороны от меня, стоит ниже, поэтому ртом дотягивается губами до моего правого соска , распухшего от ласк и пара. Я откидываю его влажные волосы со лба назад и запрещаю себе ласкаться. Даже в таких диких условиях я его хочу. Опять хочу. Только что кончила, так кончила сильно, как никогда раньше… И снова все. Кошмар какой-то, ужас…
