Безразличие и смертельная тоска заполняли душу, и уже не радовало предстоящее возвращение в Крепость. Он нашел в строю роты Антона и пристроился рядом. Тоха повернул к нему лицо и понимающе кивнул, в темноте Андрей смог разглядеть его печальную улыбку. Огненные шары продолжали беззвучно плыть в вышине над их головами.
– Арвиндж разносят, – полувопросительно проговорил Андрей.
– Или хотят перепахать место боя на всякий случай? – задумчиво протянул в ответ Антон.
Андрей тряхнул головой, отгоняя тяжелое видение – вжимающиеся в камни тела между вспухающих огненных столбов разрывов, – и побрел дальше. Они подходили к мосту.
– Пошли к нашим в кубрик, к минометчикам – предложил Володька. – У них места побольше, а пехота здесь очень тесно живет. Там зема мой должен быть. Чарса пыхнем, пожрем чего-нибудь, а?
– Пошли, – вяло согласился Тоха.
– Пойдем, Андрей, – позвал Володька.
Андрей тупо оглядывал территорию точки. В темноте неясно проступали несколько низких каменных строений. Ближайшее из них, видимо, служило кухней, под навесом виднелся очаг с неяркими остывающими углями. При мысли о том, что недавно здесь готовили еду, тошнота подступила к горлу. Андрей отвернулся.
Две бээмпэшки из батальона подошли вскоре после того, как рота перешла мост и зашла на «точку». Тоха с Андреем подошли было к бронегруппе, надеясь встретить приятелей, но, увидев на машинах бортовые номера второй роты, ото шли в сторону. Дело было не в том, что бойцы второй роты были чужими для них. Просто сейчас не хотелось ни о чем рассказывать, отвечать на вопросы: «Кто? Какого призыва?» – и чувствовать облегчение во взглядах людей, узнавших, что убитый не их призыва, что это всего лишь молодой боец, колпак, которому и положено погибать первому, защищая дедов и дембелей. Поэтому они не стали помогать грузить в машину тело солдата, а ушли подальше во двор, где их и нашел Володька.
По двору бродили солдаты, слышались негромкие голоса, скрипели двери кубриков. Рота оставалась на ночлег. Капитан и взводные уже ушли в офицерский блиндаж, приказав напоследок бойцам располагаться на точке.
– Какого черта нас-то не везут домой? – зло спросил Андрей.
– А я тебе говорил, Андрюха, что операция намечалась на двое суток. Во всяком случае, на две ночи. Видать, никто планы не стал менять из-за того, что Андрей Полевский не может справиться с расшатанными нервами, – нехотя ответил Антон. – И вообще, не пофиг ли, где ночевать? Сейчас курнем и спать завалимся. Пошли в кубрик, хоть вещи бросим.
Андрей поплелся следом за ребятами. В кубрике минометчиков было тепло и тесно. Большую часть этой маленькой комнатки занимала грубо сколоченная из кругляка двухярусная лежанка. На небольшом самодельном столике в углу чадила заправленная солярой керосиновая лампа. Обстановку дополняли две грубые скамейки. На нарах спали, не снимая сапог, несколько человек.
Володька взял со стола лампу, подошел к спящим и попытался разглядеть их лица.
– Серега, – позвал он, – Серега, ты где? Вставай, земеля. Это я, Вовка. Мы вот с ребятами в гости к вам.
– Какие, нах, гости, – раздалось с нар. – Дайте спать! Серега! Трунов! Скажи своему земе, что я щас встану и так приму гостей, что мало не покажется! Ложитесь и спите, нах.
– Володь, ты, что ли? – Один из спящих сел на нарах, протирая глаза. – Вы чего тут шаритесь? Спать негде? Один может сюда залезать, место есть. А остальные – только на пол у.
– Серег, мы с горы спустились, нам бы пыхнуть. Есть что-нибудь? Ребята устали и голодные… Потащиться бы, – как-то жалобно попросил Володька.
– Ты щас у меня потащишься, понял, чмо, – проворчал снова голос из угла лежанки. – Трун, бери своего дружка и идите отсюда нах, на улице базарьте. Людям спать надо, нах! Они за нас пост тащить не будут.
– Да пошли они в жопу, Володь! Пойдем отсюда. Воняет тут, как у параши, – громко и злобно проговорил Тоха. – А свистеть будут, я щас стрельну в потолок, ваще хрен кто поспит, по тревоге будут летать, – добавил он.
– Я те стрельну, чмо! – раздалось с лежанки. – Приперлись тут…
Тоха щелкнул предохранителем и передернул затвор автомата. Голос смолк.
– Мне вообще по фигу, что ты говоришь, козел! – заорал он. – Вякни у меня еще раз!
– Ну вы чего, мужики! Хорош собачиться. – Серега слетел с нар и попытался обхватить Тоху за плечи. – Пошли на улицу, покурим, а?
Тоха со злостью сбросил его руку. Потом повернулся и молча пошел из кубрика. Андрей посторонился, пропуская его к двери. «И это называется, у меня нервы расшатались, – с удивлением подумал он, глядя вслед приятелю, – а ведь казалось, Тоха совсем отошел после горы… Может, конечно, и надо было влепить этому жлобу, но зачем такой кипеш поднимать?» Еще больше удивился он, когда на улице увидел, что от злобы Антона не осталось и следа. Возле навеса кухни друг Тоха сосредоточенно мастырил сигарету при тусклом свете углей в очаге. Улыбнувшись Андрею, он нараспев проговорил:
– Сейчас мы пыхнем… Да, Серега?
– Чего у вас там случилось-то. – обратился Серега к подошедшему Андрею. – Долбали целый день в горах, мы на стреме сидели, в готовности. Командир весь день на связи с батальоном торчал. Под вечер думали уже, что нас на гору погонят. У вас раненый, что ли? За кем броня приходила?
– Да ладно, Серега. Давай до завтра разговоры отложим, – нехотя ответил Андрей.
– А ну, погнали, мужики! – возбужденно проговорил Антон, протягивая сигарету Володьке. – Взрывай!
Володька прикурил, сделал глубокую затяжку, передал сигарету. Затянувшись, Андрей сразу почувствовал привычный приход – со лба на глаза накатила мягкая тяжелая волна, в голове что-то перевернулось, и, когда он, передав сигарету Тохе, глянул на мир, тот был уже другим. Тихая южная ночь, полная крупных звезд, ласково обнимала уютную «точку», где остановилась на ночь усталая рота. Мирно мерцали угли в очаге под навесом, отбрасывая тусклый красноватый отблеск на лица друзей, стоящих рядом. Тоха, сосредоточенно и глубоко затягиваясь сигаретой, смотрел на Андрея понимающим взглядом, слегка тронутым улыбкой. Андрей снова принял обошедшую круг сигарету, но на этот раз дым показался ему злым и противным. Закашлявшись, он отошел от ребят и присел на землю, привалившись к холодным камням стенки. От чарса веселее не стало, только ломило левый висок и добавляло мрачной безысходности мыслям. «Вот и пришли. Живы на этот раз. Убит всего один. Много или мало? А сколько еще таких разов предстоит впереди? Кто…» Но дальше эту мысль думать было нельзя. Никто никогда не предупреждал его об этом, но он почему-то сам твердо знал, что такую мысль нельзя пускать в голову.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
