— Наш брат, — ворчал он, — всю жизнь кусок у себя норовит урвать, папаша за неделю никогда цельной кружки пива, бывало, не выпьет, только чтоб какой-нибудь грош для дома сберечь. А продал как-то два воскресенья подряд рыбу у нас на базаре возле святого Петра, так дома что радости было! Мама новый, чистый передник надела, чтоб папаше почет оказать… А этот знай разбрасывает золото полными пригоршнями, не знает, куда девать, всяким незнакомым пастухам дарит. Какой-то зобастый сморкач, — ну и пускай бьется, как наш брат! Сколько лет по свету брожу, — видит бог, иной раз по три ночи глаз не смыкал, зубы на полку, — все во славу чаши! Денег нет как нет. А малость заведется — так, оказывается, против господа бога… А это панское племя туда-сюда пошвыривает себе денежки, будто голыши у нас на Влтаве, которыми ребятишки играют…
Так роптал Матей Брадырж и в конце концов объявил:
— С нонешнего дня, сударь, ни геллера вам не одолжу, и за бритье платить мне извольте! Потому вы не на то меня наняли, чтоб вас бесплатно стричь и брить, а комендинеру не обязательно уметь с бритвой обращаться, и я хоть малость сберегу, а вы доставайте, где хотите, мне все равно, — я домой поеду, чтоб разора этого глаза мои не видели!..
Но Ян насмешливо глядел перед собой, прищурив и карий и голубой глаз, полуслушая речь Матея и не осаживая нескромного слугу, только посвистывая.
Отправив епископу Марцеллу письмо епископа пассауского, в котором последний рекомендовал Яна Палечка как своего друга и благодетеля, Ян получил от епископа Марцелла приглашение.
В эти дни старичок был страшно встревожен. Маргерита лежала в постели и с утра до вечера плакала. Она потеряла отцовский подарок — жемчужное ожерелье.
Маргерита очень любила жемчуг. Не потому, что сама носила имя Жемчужина, а потому, что он шел к ее смуглой груди Поэтому она все время плакала и грозилась до самой смерти не смотреть ни на одного мужчину и вести добродетельный и богобоязненный образ жизни, если только ее жемчуг найдется. Что она отслужит двадцать две обедни, по числу лет, прожитых ею на свете, а может, даже уйдет в монастырь, лишь бы только к ней вернулся ее жемчуг. Она заперлась у себя, и никто не мог к ней войти, даже новый ее любовник, расшитый золотом купец из Генуи, по имени Лионелло, состоявший при ней вот уже три месяца, пивший и пировавший так, что, глядя на него, от изумления глаза на лоб лезли.
За эти дни трех служанок пять раз подвергали пыткам — в надежде вырвать у них признание, куда они спрятали украденный жемчуг. Девять камердинеров сидели в тюремных подвалах, и им грозила смерть через повешение, если они не скажут, куда девалось ожерелье. В конце концов донна Маргерита затопала ногами и потребовала, чтобы к ней привели ее старенького отца. Князь-епископ приковылял к ней, такой сухонький, с раскрасневшимся от волнения морщинистым лицом. Маргерита повернулась лицом к стене, показав отцу свою очаровательную спину, которая заставила епископа вспомнить ее мать. Уронив набежавшую слезу, он попросил дочь сказать ему, чего она желает.
— Созови всех чертей, пускай приколдуют мне мой жемчуг! Скликай сыщиков со всего света, чтоб обшарили каждый уголок. Подай мне мой жемчуг, а то утоплюсь.
Она заплакала навзрыд. Этого епископ не мог выносить. Еще с той поры, как была жива мать. Он взял ее за руку и дал торжественное обещание все обыскать, всех обезглавить и повесить, а найти жемчуг.
— Новый куплю тебе, хоть бы для этого пришлось продать все церковные сокровища!
— Я хочу мой! — заявила Маргерита, легла ничком и уткнулась лицом в подушку…
Поэтому, приглашая к себе во дворец приезжего из чешской земли, старенький епископ был весь взбудоражен. Он чуть не разрыдался, когда рыцарь Палечек стал превозносить вдохновенными словами красоту, мир и тишину, царящие в управляемой им области.
— Вы говорите: мир и тишина, милый юноша… — возразил епископ. — О, как вы ошибаетесь! Я очень несчастен в эти мрачные дни…
И он рассказал во всех подробностях, как это обычно делают старики, о несчастье, постигшем его родственницу, донну Маргериту. Что речь идет о его дочери, это он скрыл. Но Ян уже знал от других.
— По мере сил постараюсь помочь вашему преосвященству в этом столь трудном положении, — сказал Ян.
— Ты получишь, милый юноша, все, что пожелаешь!
— Мне довольно двух жемчужин, сударь. Я большой любитель жемчуга!
На другой день Маргерита, сразу вдруг выздоровевшая, созвала всех обычных своих гостей. За стол сели двенадцать мужчин и восемь женщин. Тринадцатым был рыцарь Ян Палечек, которого посадили возле хозяйки.
Пир был роскошный и веселый. Все время играли скрипки и флейты, слуги приносили на высоко поднятых руках бесконечные яства и наполняли бокалы, пажи подавали душистую воду для омывания рук, а Маргерита сияла. В полночь она поднялась с места, и объявила:
— Вы познакомились с храбрым и прекрасным гостем из чешской земли, рыцарем Яном Палечком, который направляется в Падую для занятии науками. Но человек этот обладает способностью, о которой вы еще не знаете. Я скажу вам о нем нечто такое, что граничит с чудом: он читает по глазам.
У женщин захватило дух от наслаждения. Их стало мучить любопытство: ведь чаровать им всегда по душе. Мужчины вежливо рукоплескали.
Тогда встал рыцарь Ян.
— Наша хозяйка слишком любезна. Я не совершаю чудес. Я только понимаю, что мне говорят человеческие глаза. Поэтому извините, если я почитаю и у вас в глазах. Было когда-то одно жемчужное ожерелье, и украшало оно шею донны Маргериты. Это ожерелье пропало. Я говорю вам: вы все спите. Вы спите здесь, за столом, а я смотрю в ваши открытые, но спящие глаза. И в этих спящих глазах отражается правда. Среди вас есть один, который знает, где скрывается ожерелье донны Маргериты. Скрывается много дней, бедное, и соскучилось по свету. Я зажигаю свет. Где ты, жемчуг? Ты не на дне морском, не в сердце раковины, а, конечно, где-то в сумраке, в темноте. Ты должен сиять на груди своей хозяйки. Что же ты прячешься?
Тут рыцарь Ян произвел обеими руками несколько движений, как будто надевая ожерелье Маргерите на шею. Потом провел глазами по лицам всех присутствующих. Подошел к Лионелло, молодцеватому купцу из Генуи. Минуту глядел на него, потом властно промолвил:
— Сударь, встаньте и дайте мне руку. Все останутся здесь, а я пойду с мессиром Лионелло пройтись.
Выйдя с ним в прихожую, он велел Матею взять светильник и идти впереди. Они спустились в сад епископского дворца. Лионелло, которого Ян держал за руку, шел твердым шагом по дорожке между газонами. Потом они пошли по газону, Лионелло подвел Палечка и Матея к садовой ограде. Там он показал пальцем на землю.
— Копай рукой! — приказал Ян.
Молодой купец принялся копать. Ян стоял над ним, Матей светил. Вскоре Лионелло выкопал металлический ларчик.
— Открой его! — приказал Ян.
Лионелло открыл. Там лежало ожерелье. Тогда Ян снова взял Лионелло за руку. А ларчик у него отобрал. Так они вернулись во дворец. Но Ян пошел не прямо в залу, а сперва в караульную.
— Отведите этого человека в тюрьму, — сказал Ян стражникам. — Он только что был вынужден вернуть жемчуг, который украл у донны Маргериты. — И прибавил, обращаясь к Лионелло:
— Пойдешь с ними и проснешься в тюрьме!
Потом Ян в сопровождении Матея вернулся в залу. Там его ждали, как он велел, — не трогаясь с места: такие могучие чары таились в глазах чужеземца.
— Донна Маргерита и милые гости, — сказал Ян. — Проснитесь. Скоро день. А ты, донна Маргерита, наклони голову. Я надену тебе на шею твой жемчуг!
И все встали с кресел и приблизились к Яну, надевавшему ожерелье на шею владелице. Теперь, когда жемчуг был уже на ней, Маргерита широко открыла глаза и устремила на Яна счастливый взгляд. Потом поглядела на свое ожерелье и потрогала его. Это был ее ненаглядный пропавший жемчуг!
Склоненные ресницы задрожали, и из-под них выкатились две слезы. Донна Маргерита не вытирала их. Глядя на Яна, она промолвила:
— Что ты хочешь, рыцарь, за свою находку? Я достану тебе все, что в моих силах!
— Я хочу две жемчужины, как было условлено!
И, наклонившись к Маргерите, снял губами обе слезы с ее щек. А потом поцеловал ее в глаза.
XIX
Ах, Пульчетто, Пульчетто!
Так начинаются почти все падуанские песенки. А не начинаются, так кончаются. Потому что наша почтенная Падуя с ума сошла. По одному человеку, одному студенту, которого зовут вовсе не Пульчетто и который совсем не так мал, как пальчик, и даже вовсе не похож ни на первый, ни на пятый палец руки. А целый год тут только и слышно: Пульчетто да Пульчетто! Пульчетто здесь, Пульчетто там, Пульчетто в аудитории, Пульчетто перед церковью и за церковью, Пульчетто перед школой Святого и перед дворцом правосудия. Пульчетто на очаровательных Евганейских холмах, среди виноградных гроздей и разрушенных алтарей богу Амору, Пульчетто — днем, когда портики полны народа, продающего и покупающего, Пульчетто — ночью, когда на площади не встретишь ни души, так как академическое начальство следит, чтобы студенты не бродили по городу в часы, отведенные для сна и законной супружеской любви («Что тоже случается», — сказал бы наш общий друг, каноник собора святого Марка в Венеции, о чьих исповедальных способностях идет слава по всему Авзонийскому полуострову). Короче говоря, Пульчетто у всех на устах!
