А все эти изобретения — чугунные, равнодушные батареи парового отопления — чужды человеку.
Но странно — вот он думает об огне, но мысли эти как бы вторичны, внешние, что ли, мысли, громкие, а внутри тихо и беспрестанно он продолжает думать о Даше, только о ней, о той щемящей близости, что нахлынула на него там, на заливе, под маленькой жесткой, будто костяной, луной.
И Санька думал о том, как ему неслыханно повезло, что он ее нашел в этой безбрежной, сложной, суетной жизни.
И теперь уже не отдаст никому, не потеряет, потому что во второй раз человеку не бывает такой удачи.
Он обернулся к Даше. Лицо ее горело с мороза, а глаза глядели странно и немножко отчужденно, настороженно.
Будто она пытается заглянуть ему внутрь, в самую его сердцевину, в тайное тайных, и пытается понять, какой он есть человек.
Санька почувствовал это и понял, что помочь он ей все равно не сумеет, потому что слова сейчас ничего не значат, а только что-то неуловимое, идущее вовсе не от мысли, не от головы, может ответить на безмолвный ее вопрос. И Санька просто сделал то, что ему захотелось сделать в этот миг. Он легко погладил ее по щеке и улыбнулся.
И вдруг увидел, что глаза Даши вновь стали прежними, понятными и настороженность ушла из них,
И Санька понял, что сегодня, сейчас, может быть сию минуту, он выдержал какое-то важное испытание, а какое — он и сам не знал.
Даша медленно поднялась со стула.
Встал и Санька. Он обнял ее, под его ладонью чутко вздрогнула ее спина. Даша крепко прижалась к нему. Они долго стояли с закрытыми глазами, и Санька чувствовал, что шалеет с каждой минутой от любви к ней.
По потолку бегали розовые блики живого огня.
Синели примороженные окна.
И Санькина жизнь была прекрасна.
ГЛАВА IX
Санька получил повышение — стал прорабом, но жизнь его не изменилась.
Зима шла на убыль. Припорошенный сажей снег осел, стал ноздреватым и пористым, как швейцарский сыр.
В ясную погоду солнце заметно припекало. От сложенных в штабеля досок шел пар, верхние были совсем уже сухие и теплые.
В обеденный перерыв ребята ложились на них, подставляли лица солнышку и блаженствовали.
А в безветренном закутке между штабелями было просто жарко — хоть скидывай опостылевшие за зиму ватник и свитер и загорай. Но земля была еще проморожена, она окоченела, смерзлась до крепости бетона высокой марки почти на метр в глубину, и Балашов знал, что оттает она не раньше середины апреля, а то и до мая продержится.
Экскаватор, даже мощный «Ковровец», только царапал зубьями ковша поверхность, скрежетал, оставляя на земле белые гладкие, как отполированные, полосы.
Машинист матерился и орал, что запорет машину.
Казалось бы, чего проще: чтобы вырыть котлован для очередного колодца под задвижку, расколоти шаром-бабой мерзлоту и копай себе спокойно дальше.
Эта мысль, естественно, и пришла в голову Балашову.
Привезли пятитонную ржавую бабу, подвесили на стальном тросе к стреле экскаватора и стали долбить.
Шар-баба медленно поднималась на пятиметровую высоту и с тяжким, тупым звуком шмякалась оземь.
Земля ходуном ходила.
Балашов стоял рядом с экскаватором, наблюдал за работой, когда прибежал весь белый, трясущийся от ярости прораб строящейся неподалеку насосной станции.
Балашов знал его. Хоть и работали они в разных управлениях и даже трестах, но, так как объекты их были рядом, частенько приходилось выручать друг друга то механизмами, то материалами. По мелочи, конечно, и взаимообразно.
Дядька он был ничего, спокойный вроде, а сейчас его просто колотило от злости.
— Ты что ж это делаешь, хулиган? — даже не закричал, а прошипел он.
И тут же сорвался на визг:
— Ты... ты, так-перетак, вредитель чертов! У меня сейчас здание рухнет! Перегородка трещину дала! Ты у меня под суд пойдешь! Из своего кармана за ремонт заплатишь!
— Стоп! — крикнул Санька экскаваторщику и обернулся к прорабу: — В чем дело?
Балашов начал злиться. Он не любил, чтобы на него кричали, да еще при рабочих.
— В чем дело, я спрашиваю? Что за вопли? — холодно переспросил он.
Прораб судорожно хватал ртом воздух и тряс кулаком.
— Вопли? — заорал он. — Вопли? Я тебе покажу вопли! Мальчишка! Всю перегородку перекладывать придется! За твой счет, имей в виду, за твой счет! Вот такую трещину дала!
Балашов уже понял, что виноват, что прораб в общем-то правильно злится и впереди возможны крупные неприятности, но «мальчишку» он простить ни в коем случае не мог.
И потому как можно спокойнее, четко выговаривая слова, сказал:
— А перегородки надо делать на совесть, покрепче надо их делать. Плохо работаете, друг мой! Халтурите.
И небрежно махнул рукой машинисту экскаватора:
— Давай.
И сразу же бухнула шар-баба.
Прораб задохнулся от гнева. Он стоял мгновение, будто превратившись в соляной столб, и Санька даже пожалел его, раскаялся в своем нахальстве, ему показалось, что прораба сейчас хватит кондрашка.
Но тот усилием воли вышел из столбняка, хрипло выкрикнул какое-то непонятное слово и громадными прыжками побежал прочь. К телефону, конечно, — жаловаться.
Балашов тут же приказал машинисту прекратить. Тот и сам уже все понял и стукнул всего пару раз, и то легонько, для виду.
Балашов обернулся. Рабочие побросали свои дела и с интересом поглядывали на него, ухмылялись.
Конечно же, интересное зрелище — начальство переругалось.
Санька почувствовал, что им довольны, как же: наш дал прикурить ихнему — ишь как тот помчался, ровно скипидаром намазанный, видать, клюнул его в одно место жареный петух.
Санька видел по их глазам, по улыбкам, что они так и думают, только Травкин неодобрительно покачал головой и отвернулся.
И Балашову стало нестерпимо стыдно вдруг.
«У-у, остолоп! — подумал он. — Действительно мальчишка! На публику ведь сработал, скотина! Ведь будь с этим прорабом один на один, просто извинился бы, объяснил, что не подумал, что ошибся, — и дело с концом. А тут фокусы выкидывать начал, позер несчастный, человека унизил!»
Так Санька поносил себя и терзал, когда к нему подошел Филимонов.
Тот открыл было рот, но, приглядевшись к Саньке, видно, передумал и сказал не то, что хотел сказать сначала:
— Ну, брось ты, Константиныч, не переживай, с кем не бывает. Да и сам он первый, я же слышал, веселыми словами тебя крыть начал. С первого же залпа.
— Не в этом дело, Сергей, — тихо ответил Санька. — Он ведь прав, а я действительно как мальчишка, гонор свой показывать начал... В позу встал... Ах ты, черт, как нехорошо вышло, перед ребятами неудобно.
Балашов украдкой поглядел на рабочих, но те уже не обращали на него внимания, занимались своими делами, а может быть, и обращали тайком, да показывать не хотели.
— Ладно, перемелется, — буркнул Филимонов, — а вот что нам с мерзлотой делать? Отбойными молотками рыхлить — это дня три угробить, как пить дать, — пока компрессор пригоним, пока расковыряем... Придется отогревать. Выпиши коксу со склада килограммов сто. Сперва дровами раскочегарим, потом коксу сыпанем и оставим на ночь под корытами — на складе есть, специальные, с продухами. Выпиши их тоже, кстати.
Они не успели еще обговорить до конца этот вопрос, когда снова появился прораб со своим главным инженером и инспектором технического надзора. И где он их только раздобыл так быстро!
— Вот он! Видите — стоит руки в брюки! Работать, говорит, надо лучше, нахал!
— А он, знаете ли, прав — действительно надо, — неожиданно вступился за Саньку инспектор.
Прораб осекся, оторопело захлопал ресницами и обернулся к своему главному.
— Но позвольте, это же чистое хулиганство — применять шар-бабу в такой близости от строящегося здания, — холеным баском зарокотал тот.
Но инспектор, тощий, насквозь прокуренный, ироничный дядька с длинным, острым носом и насмешливыми глазами, упрямо дернул головой.
— Какую марку цемента клали в раствор? Сколько процентов извести? — деловито спросил он.
Прораб и главный переглянулись, и Балашов понял, что в этом его спасение, — уж очень тревожным был у них вид. И еще он понял, что между этими двумя и инспектором существуют какие-то неведомые ему счеты и что у инспектора нет никакого желания топить его, Балашова.
Впятером (Филимонов присоединился к ним) вошли в помещение насосной станции. Действительно, по тонкой, всего в полтора кирпича, перегородке змеилась трещина толщиной в палец.
— Мда-а, — протянул инспектор, — вы, молодой человек, ваша фамилия Балашов, не правда ли, так вот, вы, товарищ Балашов, несмотря на то что дали товарищам необычайно ценный, я бы сказал, даже драгоценный совет, все же малость схулиганили, тут уж ничего не скажешь. Придется составить акт.
Инспектор обернулся к Саньке и неожиданно подмигнул ему.
— Но, — он поднял палец, — но в акте придется также указать, что в данной перегородке проектом предусмотрена толщина в два кирпича.
