Все трое оставались сверхурочно на службе и теперь, заработав по четыре дня отгула, наконец-то собрались в путь.
Электричку брали штурмом.
Саньке всегда было немножко странно видеть, как нормальные вроде люди, добродушные, вовсе не злодеи, отцы и матери семейств, вдруг стервенеют при посадке в поезд, в автобус, в трамвай.
Они прут вперед, как танки, не видя ничего и никого вокруг, и, кажется, упади кто-нибудь на их пути — пройдут прямо по человеку и не поморщатся.
Санька всегда в такие минуты представлял себе кораблекрушение.
Как же, наверное, страшно, когда теряет голову толпа, когда речь уже идет не о захвате обычной вагонной скамьи, а о жизни.
Но вот вагонная, а потом автобусная духота и давка миновали, и они добрались к началу второго этапа своего путешествия — до Черной речки.
Отсюда начиналось шоссе на Выборг. Санька, Вячек и Генка поднялись на вершину пологого холма, заняли исходную позицию у обочины шоссе и стали ждать попутную машину.
Это была Генкина идея.
Он ни в коем случае не соглашался ехать на выборгском автобусе, кричал, что это пижонство, что никакого смаку в этом нет, а надо ехать обязательно на случайной попутке, лучше на грузовике, с ветерком.
Они свалили в кучу тяжеленные свои рюкзаки с палаткой, надувными матрасами, едой, сложили акваланги и блаженно развалились на теплой траве.
Позиция их была очень удобна.
Пока машина ползла по длинному подъему-тягуну, они успевали разглядеть ее и решить, стоит останавливать или нет.
Они лежали уже больше получаса, пропустив десятка полтора разнокалиберных автомобилей, когда появилось наконец то самое, что было надо: старенький «газик» с выборгским номером. А когда оказалось, что кузов его до половины заполнен свежим, пахучим сеном, они просто завопили от восторга.
Санька и Генка завопили, Вячек только улыбнулся.
Шофер оказался молодым, веселым парнишкой. Белобрысым, в плоской замасленной кепчонке. Он с любопытством оглядел акваланги, выспросил, куда и зачем они едут, и, удовлетворив свое любопытство, царственным жестом разрешил им забраться в свою колымагу.
В кабине рядом с шофером сидела ветхая старушка с беленьким козликом на коленях. Сено было ее. Она везла его из Ушкова в Высоцк.
Оказалось, что сын подарил ей козлика ко дню рождения, чтоб не было ей одиноко и скучно, а заодно накосил и сена — козлиной еды.
А шофер тоже был родственником, каким-то троюродным внучатым племянником, Санька так и не смог разобраться в этом сложном генеалогическом вопросе.
В общем, путешествие начиналось прекрасно. Друзья развалились на мягком, едва провяленном солнцем сене, погрузились в дурманящие, удивительные запахи его и покатили.
Разморенный Санька уснул. Проснулся от толчка, машину тряхнуло на ухабе.
— Долго еще? — спросил он у Генки.
— Скоро! — проорал тот. — Уже скоро!
Генка вдруг вскочил и забарабанил кулаком по крышке кабины.
«Газик» взвизгнул тормозами и остановился.
Шофер помог выгрузить барахло и ужасно разобиделся, когда ему Генка, смущаясь, попробовал сунуть в карман ковбойки трояк.
— Эх вы! — сказал он. — Знал бы — пешком топали б у меня! Я к ним по-человечески, а они мне трояк!
— Ну, извини, старик, слушай, не злись. — Генка был от смущения пунцовый, как помидор. — Я, понимаешь, это... пошутил я!
— Ишь ты, шутник! — Шофер сплюнул и полез в кабину.
Подошел Вячек.
— Слушай меня, — сказал он. — Это Семиозерье, так?
— Ну?
— Так вот — мы будем на четвертом озере, справа. Захочешь — приезжай к нам на уху. Ну и еще кое-что имеется. Только поторопись, а то это «кое-что» может быстро кончиться. У нас тут есть специалисты.
Он взглянул на Саньку и Генку, подмигнул.
Шофер заулыбался. Тоже неумело подмигнул — двумя глазами сразу.
— Вот это другой разговор! Смогу — обязательно приеду. А с этой штукой, — он показал на акваланг, — дадите разок нырнуть?
— Нырнешь, коли не сдрейфишь.
Шофер снова подмигнул:
— Не таковские, сам не дрейфь. Ну пока, обормоты! Ловись рыбка большая и маленькая.
— Пошел к черту, — дружно сказали все трое и сплюнули.
И «газик» укатил.
Снова впряглись в раздутые рюкзаки и в акваланги, нырнули в зеленоватую, оглушающую тишиной прохладу леса.
Под ногами то чавкал сырой изумрудный мох, то хрустел песок, то шелестел пахучий сиреневый вереск.
Лямки больно врезались в плечи. На подъемах ребята сгибались так, что почти касались руками земли.
Но Вячек упрямо все шел и шел, и Санька начал уже потихоньку чертыхаться.
Прошли три прекрасных, вытянутых цепочкой друг за дружкой озера.
По узкому перешейку вышли к четвертому, на вид ничем не лучшему, только вода в нем была, пожалуй, еще голубей, чем в первых трех.
— Видали водичку? — спросил Вячек. — Самое прозрачное озеро на Карельском. Это, да еще есть одно — в Орехове. Видимость — тридцать метров.
— Сколько еще идти-то? — прохрипел Генка.
— А, интеллигенция заговорила! Взмокли-с, уважаемый доцент? А кто-то, помнится мне, просился на волю, в пампасы, про марш-броски толковал!
— Издеваешься, змей! Не у всех же спина лошадиная. — Генка уже сипел от усталости. — Долго ты еще нас мучить будешь, Сусанин чертов?
— Долго, — ответил Вячек.
Санька помалкивал, хоть и чувствовал, что ноги начинают уже противно дрожать. Это у него-то, который весь день на ногах.
А каково Генке, сидячему человеку?!
— Хочу, чтоб вы, суслики, почувствовали всю сладость отдыха, привала, так сказать. — Вячек явно над ними посмеивался. — Топайте, голубчики, топайте. Любишь кататься, люби и саночки возить.
— Чтоб тебя черти взяли, бычина, — просипел Генка, — на тебе бы воду возить! Ты трактор, а не человек.
— Профессор! Прошу без грубых выпадов, а то еще километрик накину.
— Вячечка, миленький, ты хрупок и строен, как хрустальный бокал, только остановись скорей, чертов ты сын!
— Ладно уж, хлюпик, считай до двадцати и будь счастлив, что тебя подпустили к настоящим мужчинам. Санечка, как считаешь, сжалимся над академиком?
— Братцы, помираю! — простонал Санька.
Вячек расхохотался. И Генка тоже. Остановились.
Сбросили опостылевшие рюкзаки, акваланги. Повалились в густую траву, блаженно вытянулись до сладкого хруста в суставах.
— Все, братцы! Здесь будет город заложен, — сказал Вячек. Он приподнялся и тут же перешел на шепот: — Красотища-то какая, ребята! Да оглянитесь вы, ради бога!
Перед ними лежало удивительной красоты, небольшое, ярко-голубое, почти синее озеро. Оно было правильной формы, будто кто специально воткнул в землю гигантский циркуль и начертил круг.
Опрокинутые вниз макушками сосны плавно покачивались в синеве, и отражение было такое четкое, подробное, что казалось, лес и впрямь растет под водой, вниз головой.
Санька нарубил лапника, навалил его ровным слоем. На лапник поставили палатку, брезентовое дно ее мягко пружинило. Колышки заколотили так, что оттяжки туго звенели.
В просторной, оранжевого цвета полярной палатке был прохладный красноватый полумрак.
Пока Вячек и Санька возились с палаткой, Генка развел костер, подвесил над ним котелок с водой, и скоро запах гречневого концентрата растекся по берегу.
Выкупались, поели и завалились спать.
Санька проснулся от негромкого шепота и некоторое время не мог понять, где он находится. Вокруг было темно, и только где-то справа, внизу, подрагивало красноватое расплывчатое пятно.
Потом память медленно вернулась к нему, и он счастливо заулыбался в темноте.
Он длинно, томительно потянулся, ощутил до последней малой жилочки свое крепкое, натруженное, сладко побаливающее тело и тихо засмеялся.
Ему было так хорошо, так спокойно и радостно, что он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком редкое это счастливое состояние.
За полотняной стенкой послышался шепот Вячека:
— Пусть поспит еще малость. Ему знаешь как достается на работе? Мне Даша рассказывала. Вкалывает, как вол.
Санька расслышал нежность в этом шепоте, и на него нахлынуло такое острое чувство признательности к друзьям, к этим обормотам Вячеку и Генке, за грубоватостью, язвительностью, иронией которых всегда, с детства еще, прятались верность, внимательность и забота.
Санька удивился такой своей умиленности, засмущался сам перед собой.
«Ишь, нюни распустил, бревно! Этого еще не хватало», — подумал он.
— Ого-го, голубчики, попались! — заорал он вдруг на весь лес. — Небось всю водку втихую без меня вылакали!
— Фу ты, шизофреник, перепугал до смерти, — пробормотал Генка, — чуть котелок в костер из-за тебя не вывернул. Вылезай, засоня, чай пить.
— А водочку?
Санька проворно выполз из палатки, как заправский пьяница, щелкнул себя по кадыку и потер руки.
— Можно и водочки, — сказал Вячек, — только тогда посидишь на берегу. После водочки акваланг не дам.
