Теперь можно было не беспокоиться, как раз эти неуклюжие, способные плавать только по течению суда помогут решить поставленную кошевым атаманом задачу — сжечь склады Хлебного острова Гданьска. Естественно, интересовали Хмельницкого и посланного им Сирка не сами сооружения, а то, что в них хранилось — зерно, собранное в прошлом году в Польше. Точнее, та часть, которую удалось шведам сохранить, не отдав голландцам и французам — в Европе в последние годы возник серьёзный продовольственный кризис. Хорошо укреплённая крепость на острове, со специализированными для хранения хлеба помещениями подходила для сбережения продовольственного запаса идеально.
Уже при разработке плана этого рейда, изначально стало ясно, что взять штурмом крепость на острове можно будет только при невероятно большом везении. Хотя возглавили войско сразу два колдуна, Сирко и Васюринский, и один святой, строить расчёты на такую удачу — бога гневить. Об осаде и речи быть не могло, ставку сделали на ракеты с напалмом. Их невеликая, даже по меркам артиллерии середины семнадцатого века точность при пальбе по площади помешать не могла, зато запылай сразу несколько складов, гарантированно выгорят и остальные — застройка там была очень плотной.
Имей Малая Русь на Буге ракетные каторги, никаких трудностей не возникло бы. Проблема, делавшая рейд походом самоубийц, состояла в том, что с чаек запускать крупные ракеты не получалось — слишком неустойчивой платформой для этого был мелкосидящий в воде кораблик. А перетаскивать в Буг и проводить по мелководьям каторги опоздали безнадёжно. Вот и сделали ставку на захват в море более солидного корабля, перегрузке ракет на него и обстрела острова с трофея. Вероятность найти подходящую для этого цель на Висле в это время расценивалась как очень низкая, поэтому рассчитывали на проход в море, где возле Гданьска всегда присутствовали суда и возврат для обстрела, обратно в реку. Авантюра чистейшей, ничем не замутнённой воды.
Единственное, что давало шанс на удачу — отсутствие шведских боевых кораблей. Их в недавней войне датчане почти полностью уничтожили или захватили, а вновь построенные или купленные у голландцев держались своих берегов. В случае удачи рейда на Гданьск предвиделось резкое усложнение обстановки для всех армий Швеции вне метрополии. От дополнительных поборов и самые надёжные союзники взвоют, белокурым гуннам придётся вести войну, рассчитывая только на трофеи. В случае неудачи для гетмана невелики потери — полторы тысячи сечевиков, пара колдунов да давным-давно ставший неудобным Срачкороб. Само собой, участниками рейда были только добровольцы — после разграбления Царьграда казаки с легкой душой подписывались на любые авантюры.
Не раз при обсуждении мелькало сожаление, что весной глупо и мечтать о плывущих на север хлебных насадах. Их время — конец лета и осень, а не весна, да и какая, казалось бы, может быть торговля у беспощадно разоряемого юга Польши с прочно оккупированным севером? Разве что шведы недовывезенные осенью трофеи вздумают по Висле сплавлять, на это шанс имелся. Про себя именно на них Сирко рассчитывал. Правда, в этом случае предстоял бой с охраной вывозимого имущества, который наверняка заметили бы и на берегу. Заметили и могли сообщить в Гданьск — опередить медленно сплавляющуюся посудину всаднику легко.
Эта встреча кардинально меняла ситуацию, позволяла выполнить задание без запредельного риска, поэтому не то, что вслух, про себя радоваться наказной атаман не спешил — боялся спугнуть удачу, она, как известно, девка капризная.
Померяй кто характернику в этот момент температуру, частоту пульса и давление, то в двадцать первом веке его однозначно признали бы больным. Однако сам Иван об отвлечении на лечение даже помыслить не мог — казаку в походе приходится переносить все лишения, которые встретятся. Тех, кто не перенесёт, бросят в море или прикопают. Он жаждал увидеть скрывшиеся за мыском силуэты зерновозов, неуклюжих и медленных, но массивных, основательных, вместительных — очень удобных для размещения примитивных пусковых устройств, причём, привычного для охранников вида, никак не подозрительных для стражи Хлебного острова. Вслух, вроде бы, никто и не мечтал, а они вот, плывут себе неспешно в нужном направлении. Впрочем, в других направлениях эти насады не ходили — делали их для одного путешествия, до Гданьска, где и разбирали на доски, также востребованный в порту товар.
Насады не растаяли в воздухе и не ускорили свой ход. Первый с прежней неспешностью продолжал свой путь по реке, а экипаж второго — видимо совсем потеряв соображение от звуков казацких барабанов, задающих темп гребли — при неуклюжей попытке свернуть круто к берегу развернулся боком к течению. Судя по метавшимся по польским судам фигуркам людей, вопреки античным свидетельствам, бог Пан не погиб, а и в семнадцатом веке от Рождества Христова способен был мутить разум нестойких или недостаточно храбрых мелодией своей флейты. Или характерники придали стуку казацких барабанов, далеко разносящемуся над поверхностью воды сходное свойство?
Сирко решил атаковать насад, идущий первым, проскочив мимо совершенно потерявшего управление второго, оставив его для абордажа следующему следом кораблю. Увидев проходящую в непосредственной близости запорожскую чайку, кто-то из экипажа развернувшегося поперёк течения судна не выдержал и бросился в реку, пытаясь уйти от казаков вплавь. Учитывая температуру воды, это был, скорее всего, путь не к спасению, а на тот свет. Другой поляк продолжал бессмысленно метаться по судну, третий упал, и забился с громкими криками на палубе… от происходящего зримо веяло ужасом и колдовством. Хотя, в данном случае, волшебство творили не характерники, а казацкая слава. Жутковатая, прямо скажем, для всех окрестных народов.
Передового насада древнегреческая мелодия тоже достигла, но на нём нашёлся человек, сумевший противостоять ей и навести на там хоть видимость порядка. Впрочем, у трёх шляхтичей, размахивающих саблями, но благоразумно не стреляющих, и полутора десятка хлопов и мысли не возникло, драться с лезущими с чайки сечевиками. Не стали попусту палить и пошедшие на абордаж казаки. Деловито залезли на высокую, по сравнению с чайкой, палубу, быстро рассредоточились по ней, попутно сгоняя застывших в безвольном ужасе хлопов на нос. Оружие те сами побросали, попыток сопротивляться не делали. Разве что кого-то из них пришлось приводить в чувство стусанами — бедолаги стояли, застыв от страха, и смогли передвигаться только после энергичного внешнего воздействия.
— Йа протест! — решительно выразил своё отношение к происходящему наиболее богато одетый человек на зерновозе на родном польском. Невысокий, зато весьма объёмный, с огромным брюхом, тройным подбородком и обвисшими щеками, как у набившего защёчные мешки хомяка. Даже благородная бледность это лицо не украшала, впрочем, она имелась на судне и у явных хлопов — один вид толпы до зубов вооружённых сечевиков способствовал подобному облагораживанию. Зелёный кунтуш, красные шаровары голландского сукна, выглядывающая из-под верхней одежды жёлтая шёлковая рубаха, украшенные разноцветными камнями ножны булатной сабли и уверенность, с которой рука держала дорогое оружие — всё указывало на шляхетство и главенство этого человека здесь. Одетый в грязные, многократно чиненные тряпки Сирко, выглядел рядом с важным паном наглым оборванцем-попрошайкой, разве что, сабля — в не менее дорогих ножнах — и револьвер, висевшие на поясе казака, вносили диссонанс в такое понимание происходящего. Характерник заметил не только бросающиеся в глаза детали, но и умный, волевой взгляд поляка.
— И проты чого высокоповажный пан протестуе? — атаман спросил без малейшей издевки в голосе, не вынимая клинок из ножен и не хватаясь за револьвер.
— Це произвол! Се есть корабли ясновельможного пана Станислава Любомирского, коронного гетмана Речи Посполитой, вы не маете права… — без труда перешёл поляк на русинский.
— У Речи Посполитой дие одне право — право сильного. У пана е сумнивы (сомнение), що воно на моему боци?
— Але…
— Нияких але! Ци корабли мени потрибни (нужны) и я, атаман вийска запоризьского Иван Сирко, их реквизую.
При звуках имени казацкого главаря лицо предводителя дрогнуло, видимо до него дошла одна из баек о запорожских колдунах, в которой упоминался Сирко. Однако продолжить энергично и бессмысленно протестовать это шляхтичу не помешало.
— Це произвол! Не маете права! Я буду скаржиться (жаловаться) крулю!
— Маю, маю. В мене сабель бильше, — откровенно ухмыльнулся характерник. — Та й, высокоповажный пан не скаже, куды ци корабли плывуть?
Рука толстяка, сжимавшая саблю, побледнела почти до снежной белизны, глазки сверкнули молниями из-под скрывших их почти совсем слоёв жира. Отвечать на вопрос атамана ему не хотелось. Поставки продовольствия злейшим врагам могли серьёзно ослабить положение Любомирских и фатально аукнуться ему самому.
