На вечер у всех были планы. Мать собиралась на вечеринку в Рае – такой подарок ей сделали на Рождество. Родители Марка купили билеты в оперу. Они намеревались переночевать в отеле и вернуться только назавтра, поэтому, хотя Марк был наказан и не имел разрешения выходить из дому, он настоял, чтобы мы все равно повеселились. Сказал, что ему это необходимо, и когда я повторил ему мамину фразу: «Нельзя же допускать, чтобы мир веселился без нас», он рассмеялся и согласился. Я был рад, что не придется проводить вечер в одиночестве. Я словно набирал обороты и не хотел, чтобы меня что-то тормозило.
Я мог бы начать праздновать уже в середине дня, но Марку сначала пришлось заехать домой и дождаться, пока уедет его мамаша. Взять машину он не рискнул – Майк мог проверить километраж. Мы условились встретиться на полпути между нашими домами, на спортплощадке начальной школы Кулидж, и, поскольку мне нечем было заняться, я пришел раньше его и спрятался в одном из бетонных блоков для лазания. Были уже сумерки, и я смотрел на небо через квадратное отверстие в крыше. Фонари школьной парковки освещали площадку слабым серовато-оранжевым светом, но я все равно видел тусклые звезды в квадратной раме над головой. Их блеск был слабым и прерывистым, казалось, я вижу, как они медленно плывут в сине-фиолетовой бездне. Я смотрел, как другие звезды появились и замигали среди прежних. Грустно было думать о расстоянии, разделявшем их и меня, потому что я знал: хотя бы одна из звезд, которые я видел в ту ночь, уже мертва и свет – это все, что от нее осталось. Я прикурил одну из сигарет, которые взял у матери, и между затяжками поднимал ее к небу, стараясь зафиксировать свою собственную оранжевую точку в огромной пустоте над головой.
Я почти докурил, когда Марк просунул голову в отверстие. Я не мог разглядеть его лица, но знал, что это он.
– Эй, – сказал он, – ты что делаешь? Подаешь дымовые сигналы?
– Ну да, – ответил я. – Кто-нибудь наблюдает?
– Нет, – успокоил меня Марк, – только я.
Он влез через дыру и, сев рядом со мной, громко засмеялся. Эхо в бетонном кубе усилило его смех. Я попросил его быть потише – вдруг кто-нибудь пройдет мимо – и передал ему пластиковую бутылку из-под газировки, наполненную ромом Донована-старшего. Марк взял бутылку и покачал головой:
– Что за фигня, я уже набрался, чувак. – Он сделал глоток и вытер губы. – Черт возьми!
Я отпил из собственной бутылки – словно взял в рот не тот конец горящей сигареты.
– А еще говорят, хороший напиток, – проворчал я. – Видимо, это дело привычки.
– Как и все остальное в этом дебильном мире, – отозвался Марк. Он отвел взгляд и улыбнулся своим мыслям. Минуту мы молчали. – А почему нет? – сказал он наконец, будто мы продолжали беседу.
Его глаза налились кровью, но он все равно забил косяк. Мы вместе выкурили травку, и я достал сигарету, чтобы не было запаха. Мы сидели в тесном кубе очень тесно, и я встал, наполовину высунувшись в отверстие, чтобы докурить.
– Эй, ты мне весь обзор закрываешь, – сказал Марк, потянув меня за штанину.
– Ты уже какой-то взвинченный. Давай-ка расслабимся. – Я присел, снова скрывшись в кубе, и выставил ногу в открытую заднюю стенку.
– Да, – согласился Марк. – Извини. В последнее время мысли одолевают.
Общаясь с Марком, я успел усвоить, что когда человек пьян, он не заканчивает фраз. Марк озвучивал примерно половину своих мыслей, позволяя мне самому создавать отсутствующие связи в его логике.
– Не важно, под каким углом я смотрю на вещи, – я все равно оказываюсь в одном и том же проклятом месте.
– Ты это о чем? – Марк лишь покачал головой. – Да ладно тебе, не может быть, чтоб все так плохо. Ты же вон выжил, когда я ушел от вас после Нового года. Я тоже это пережил. Сидим же мы здесь сейчас.
– Ага, – кивнул Марк.
– Жаль, что нас нашли в таком виде. Не помню, как я отрубился.
– Да нет, это вообще полная задница. Ты тут ни при чем.
Мы снова замолчали, и я услышал, как машина проехала по улице возле школы. Я знал, что тот, кто за рулем, не может разглядеть площадку за деревьями, но все равно немного занервничал. Марк вроде ничего не заметил. Он был занят своими мыслями.
– От меня ждут больших свершений, – добавил он, очнувшись.
– Помню.
– Чтобы я стал кем-нибудь идеальным.
– Знакомо. Этого от всех ждут.
– Мои предки считают, что ты далек от совершенства.
– Ну, не только они…
– Но они говорят, что ты – дурная компания. Типа, мне нельзя с тобой водиться, потому что ты плохо повлияешь на мое будущее.
– Погано.
– Я уже ничего не понимаю. Они ведь и половины не знают. – Он снова замолчал, ушел в свою скорлупу. Мы снова отпили из бутылок, и он продолжил: – Люди заявляют, что верят в то-то и то-то, но поступают совершенно иначе, делают то, что противоречит всему, что они говорят. – Он вытащил из кармана коротенький косячок и прикурил. – Если бы меня поймали за тем, что я делал хотя бы на тот же Новый год – ну, сел пьяным за руль, – меня бы реально убили. Черт побери, если меня реально застукают, меня точно прикончат. – Он затянулся своим мини-косячком и предложил его мне, но я отказался. Он снова затянулся и продолжал: – Сегодня в классе мы говорили об «обувном террористе», и я все думаю… Знаешь, почему джихадисты в конце концов победят? Потому что они во что-то верят. Искренне. Они искренне во что-то верят. А мы нет, поэтому мы и в заднице.
– Я так не считаю, – заявил я, подтянув колени к груди.
– Ну да, как же, – насмешливо сказал Марк и отпил еще глоток. – Папаша выписал чек кампании Драгоценнейшей Крови Христовой по сбору средств. На десятку. Сказал, не хочет отставать от твоего отца, пусть ты и псих ненормальный. Он, видишь ли, думает, что твой отец гадит золотыми слитками. Короче, отправил он им этот чек, при том что порог церкви в последний раз переступал не помню когда. Как это понимать?
– Никак. Брось, парень, забудь об этом.
Марк покачал головой и снова затянулся. Я снова жестом отказался от протянутого косяка. Он докурил, отбросил окурок, потер глаза и достал флакон «визина». Капли помогли, но не особо.
– Я вот уже давно не был в церкви и не собираюсь. Мой папаша тоже туда не ходит, но ему хочется считать нас частью общины. Типа, нужный значок. Членство в этом клубе – галочка! Членство в том клубе – галочка! Членство в религиозной организации – галочка! – Марк встал, выпрямился и через квадратное отверстие в кубе оглядел в темноте спортивную и бейсбольную площадки. – Я всю жизнь стараюсь угодить другим, стать тем, кем меня хотят видеть, но своих-то идей у меня нет. Мне никто не мешает стать тем, кем я хочу, я просто не знаю, кем я хочу быть. Я никем не хочу быть. Разве не странно?
– Нет.
– Я привык считать, что у других идеи удачнее, что они лучше знают, как мне следует поступать. Мне раньше не приходило в голову, что они такие же, как я, – они все тоже притворяются. Мы же предоставлены сами себе. – Он вдруг нагнулся ко мне и схватил меня за плечи. Он смотрел на мой синяк, и на секунду мне показалось, что он хочет меня туда поцеловать. У меня оборвалось все внутри, и я застыл в знакомой неподвижности. – Чувак, – произнес Марк, – одиночество – такое паскудство… – Он покачал головой, выпрямился и вытер нос.
Мне вдруг показалось неловким находиться с ним вдвоем в тесном кубе. Я вытянул ноги в открытую заднюю стенку и спрыгнул на песок.
– Пошли, – сказал я. – Нечего здесь торчать. Мы слишком громко разговариваем. В конце концов нас услышат и поймают.
– Черт, я не знаю, – отозвался Марк. – Может, меня уже пора поймать? По-настоящему? Может, этого мне и надо?
– Не сходи с ума!
– Ладно, – согласился он, глядя на школу. Ладонью он прикрыл глаз, как щитком, заслоняясь от света фонарей на парковке. – Я знаю место, где нас никто не услышит. – Он выпрыгнул из куба и пошел через спортплощадку к деревьям, росшим сбоку от школы.
Здание формой напоминало сглаженную, тупую устричную раковину: задний фасад узкий, а передний веером расходится вдоль улицы. И этажей спереди больше, чем сзади – крыша наклонная. Пожарная лестница зигзагом шла по боковой стене, ближе к задней части школы, далеко от спортплощадки и света фонарей. Марк подвел меня к железной лестнице и быстро поднялся к запасному выходу.
