«Все будет уничтожено, пока же…»
Все будет уничтожено, пока жеМы любим, самой смерти вопреки,И пальцы детских ног на летнем пляже,И голубя на глине коготки.
И многое еще… Но только малоВсей прелести земной, чтоб пересталоИз этой жизни влечь всего сильнейВ то смутное, что кроется за ней.
Так долго мы искали, как умели,Для мира объяснения и цели
И научились только день за днем(Не разрубив узла одним ударом)Довольствоваться тем, что вот — живем,Хотя и без уверенности в том,Что надо жить, что все это недаром.
На западе оно заходит
На западе оно заходит. С югаНа северо-восток по радиусу круга,Пути не замечая, — мысль мояМеня перенесла в гранитные краяТвои, пустынная и чудная столицаНедавних грозных лет: и голоса, и лицаТаких-то (Гумилев, и Блок, и Сологуб)Не только узнаю, но различаю губ,Читающих стихи, такие-то движенья…
Их больше нет в живых, но для меня ониЖивые. Все, чему дарили в оны дниМы сердце, воскресает. ПродолжаюИ в Царское Село оттуда попадаю,И гимназических товарищей моихВстречаю, и они со мной среди живых.На западе оно заходит… ИменаСвященные, которыми она,Европа, и сама священная, богата,Всем говорите вы о там-то и тогда-тоРодившихся и живших. Только ихНикто из нас, еще сейчас живых,Не мог живыми видеть. Отчего жеИ эти с нами до конца, и тожеУчаствуют во всем, чем мы живем…Я Дюрера люблю, и на его любомРисунке отдыхает взор духовный.Он этого хотел, не правда ль? И любовнойЯ благодарностью обязан двум другим:Творенье вновь сотворено однимВ капелле той на потолке и стенах…А станцы, где другой в достойных сценахТак (о бессмертии) восстановилБеседу мудрецов, что умереть забыл…Все живо, что любовь к себе и восхищеньеУмеет (даже в нашем поколеньеИзмученных чудовищной войнойИ революцией, а главное — собой)Свободно вызывать. Прими спокойноВсе то в себя, что победить достойноЗабвение. Восток и Запад… И закатЧудесен, и восход, и в жизни, как возвратСветила щедрого, и принял я твоюЖизнь драгоценную… К чужому бытиюНе только не ревнуешь ты — стократыУсиливаешь свет чужих заслуг. БогатыОсобенных людей прекрасные дела,Ты для меня всему какой-то придалаНеобходимости и благородстваПоследний блеск… Недаром нет и сходстваСегодня у меня с тем, чем я раньше был:В душе, как бы очищенной, вместилЯ все, что в ней тогда не находило места.Мне мир в приданое ты принесла, невеста.
«Когда лиловый дым вечерний…»
Когда лиловый дым вечернийПронзает ранняя звездаИ тихо с пастбища ОверниУходят сытые стада,
Когда с Лимани, не с лимана,Как там, в Венеции, с полей,Со дна сухого океанаВзлетает стая голубей,
Когда лазури, как Грааля,Не видишь… что-то, где-то там, —Тогда на родине ПаскаляБлуждает дух, не он ли сам?
По тихой улице, по домуСкользит голубоватый свет,И слышно спящему сквозь дрему:«Ты должен верить — смерти нет!»
Но как при жизни голос дивныйЗвучит сомнением таким,Такой тревогой непрерывной,Что мучиться ты хочешь с ним,Еще не веря… Все обманет,Прохладой утренней потянет,И постепенно от того,Что пело и сияло где-то,Не уцелеет ничегоПеред лучами жизни этой.
«Я и ты исчезнем: повторен…»
Я и ты исчезнем: повторен,Вновь и вновь достанется лишь вечныйВ новых лицах подвиг и уронНа примерах темноты сердечной.Огненная будет добротаВновь и вновь, тоскуя, убеждаться,Что не нужно было и креста:Что божественного здесь боятсяИ не дух господствует, а плоть…Святость жжет (не может побороть).
«Себя от общества я отлучил…»
Себя от общества я отлучилНе потому, что я на всех в обиде,А потому, что сам себе не милВ эпохе, тонущей подобно Атлантиде.
Но есть другая жизнь под боком у меня:Вся жертва и сознание и смелость,И сколько раз от этого огняВ ничтожество мне спрятаться хотелось.
И, чувствуя союзника во мне,Возненавидели дурные людиНе то, что им тождественно вполне,А ту, которая меня от смерти будит.
И в тонущей эпохе все ко днуМеня влекут, но я благословляю,Моя безумная, тебя однуИ первородный грех тобою искупаю.
Биография души
Я сегодня время созерцаю,Как свою деревню старожил,Словно я в минуту пережилЖизнь, которой нет конца и краю.
Странно видеть мне в себе самомДо конца раскрытую природу,Я гляжусь в неясное потом,Вечную предчувствуя свободу.
Если это лишь случайный взлет,Разве это счастье, разве милость?Нет, в сознанье что-то просочилосьИ когда надвинется, найдет
Вновь такое после перебоев,После грубых безвоздушных дней, —Я пойму себя еще ясней,Первое видение усвоив.
Бедные биографы, увы,Факты и года нагромождая,Разве описать могли бы вы,Как минута ширится такая.
Нет, поверить никогда нельзяВами разогретому герою —Ведь души неровная стезяМимо вас проходит стороною.
Как она, незримая, жила,Вы узнать, увидеть не хотите,Вам бы только громкие дела,Ложь и скудость видимых событий.
Муза, ты свидетель, запиши,Как таинственная зреет сила,Чтобы наша летопись душиХронику никчемную затмила.
1935–1939
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
