Мишка и Жанна от меня не отходили. Полина улыбалась… как-то напряженно. И будто система сработала: тревога! Что-то в ней определенно изменилось.
Вечером мы легли в постель. Как я скучал по ней! Полгода! Секс для нас всегда был очень важным, необходимым, и за столько лет вместе это не притупилось. Может, в последнее время мы занимались им и не каждую ночь, но очень часто. А если мне приходилось оставаться на сутки в служебке, следующая ночь была как встреча после долгой разлуки. Когда ты изучил женщину до миллиметра, знаешь каждый ее вздох, взгляд, каждое движение, сразу понимаешь: что-то не так.
Я не смог бы объяснить это при всем желании. Просто знал. Каждый мужчина накладывает на женщину свой отпечаток. Так же, как и женщина на мужчину. Дыхание третьего — его чувствуешь.
«У тебя кто-то был за это время?» — спросил я, уже потом, когда мы лежали рядом — но не вместе. За тысячу километров друг от друга.
«Полгода, Денис…»
Ясно. Подтвердить было страшно, отрицать — бессмысленно.
Утренний поезд до Калининграда отправлялся в половине пятого. Я встал, оделся, собрался. Полина сидела на кровати, молча кусая губы и не глядя на меня.
«Скажи, что на заставе ЧП, срочно вызвали».
Она кивнула и тихо сказала:
«Прости…»
«Уже неважно».
Это была неправда. Но… в общем, да. Неважно.
Поцеловав спящих детей, я вышел из дома и пешком добрался до вокзала. И когда приехал в Кёниг, один, родители даже ни о чем не спросили. Все было ясно без слов.
=38
В субботу я проснулся по привычке в шесть утра. За окном было так темно, словно кто-то перелистнул день и сразу начался вечер. Карниз громыхал на ветру и гудел от прямых попаданий тяжелых капель. Клочковатые серые облака неслись, обгоняя друг друга и едва не задевая крыши.
Как будто осень началась, подумал я. Хотя почему как будто? Первое сентября — и правда началась.
Полтора часа силовых и растяжки под тяжелый металл. До седьмого пота. Пока не покажется, что вот сейчас сдохнешь. Потом ката, одна за другой — на втором дыхании. Душ, завтрак и… И что дальше?
Да черт его знает. Впереди длинный пустой день. Обычно, когда было время, гулял по Питеру, весь центр исходил вдоль и поперек, километров по пятнадцать-двадцать за раз. Но в такую погоду хорошая собака хозяина из дома не выгонит.
Собака… Собака у меня была, давно. Разумеется, немец — какая еще может быть на заставе? По недосмотру привезли из питомника щенка с прибылым волчьим пальцем на задней лапе. Очень серьезный баг для служебной собаки, если не удалили в первые дни жизни. Потом — только под наркозом, и все равно такая уже считается негодной. Должны были отправить обратно, но я выпросил у отца. Кто бы возразил начальнику? Звали его Дин. Денька и Динька, говорила мама.
Мы тогда уже жили на заставе под Озерском, в Прибалтике, и я скучал по мелкому Максу, оставшемуся в Ахалцихе. Получилось, что Дин мне его заменил. Вот так и росли мы вместе. Две дочки старшины не в счет — одна совсем маленькая, вторая на четыре года старше, не компания. Парни-проводники разрешали мне заниматься дрессировкой вместе со служебными собаками, и я мечтал, что когда-нибудь мы с Дином задержим самого ужасного и опасного нарушителя границы. Утрем всем нос. Он умер через два месяца после рождения Мишки. Старый, почти слепой, но не отходил от него — охранял.
Если б я и завел собаку, то только такую же. Хотя второго такого же Дина, разумеется, уже не было бы. Но куда мне сейчас ее? С утра до позднего вечера на работе. Может, в старости. Довести до ума дом в Змеином мху и поселиться там с овчаркой. «Камин затоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить…»[1]
Подсознание с упорством маньяка-мазохиста без конца наводило на воспоминания о тех трех днях. О Наде.
Я взял телефон, долго крутил его в руках, пока чуть не уронил на кафельный пол. А потом написал — как в воду нырнул:
«После обеда буду на Гражданке. Могу заехать».
И отправил быстро — чтобы не передумать. Ответа не было долго, и я успел сожрать собственную печень. Потому что противоречил сам себе. Говорил, что не буду пытаться отбить ее у Лисицына, а сам никак не мог оставить в покое. И ведь почти получилось убедить себя в том, что она мне не нужна. Если бы не эта ее авария… Хотя, наверно, все равно бы сорвался рано или поздно. А теперь вел себя как мальчишка, который плюет в девочку жеваными бумажками через трубочку: ну посмотри же на меня! Сделай шажок навстречу!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Спасибо, не надо».
Умойся, идиот!
Хорошо хоть написал, а не приперся без приглашения. Или… надо было как раз так — без приглашения?
«Привет, Надя, был рядом, решил заехать».
Ну выгнала бы. Или просто не открыла дверь. А может, и нет. Может, и открыла бы. Только теперь поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Русским языком сказано: отстань ты от меня уже.
Сто сорок шесть процентов идиот!
Надо было сначала ей написать, а потом гантелями махать. Хоть отвлекся бы.
Шажок навстречу? Так ведь, может быть, она его и сделала. Тогда, у меня в кабинете, когда спросила, почему я так официально к ней обращаюсь. А я ее обломал резко. Кто знает, может, именно тогда она свой выбор и сделала. Нет, не между ним и мною, — кто я ей?! — а между разрывом с ним и продолжением отношений. Может, это я своим тупым игнором подтолкнул ее обратно? И теперь с этим уже ничего не поделаешь. И нет никакого смысла жевать сопли.
Встал с дивана, вытащил из кладовки тряпки, ведро, налил воды и занялся уборкой. Тоже хорошее лекарство от хандры. Тем более когда в квартире девяносто квадратов общей площади, паркет, требующий натирки, и потолки в три с лишним метра.
Квартиру эту правдами и неправдами получил мой дед, которого я никогда не видел. В семидесятые годы он занимал в горисполкоме какой-то не последний пост, связанный с капитальным ремонтом жилого фонда. Вот в одном из домов на Лермонтовском ему и удалось отхватить лакомый кусочек… с воловий носочек. От огромной коммуналки отрезали две комнаты, кухню и большую кладовку, в которой оборудовали санузел.
Сейчас все здесь было запущено до невозможности. Когда бабушка шесть лет назад умерла, мама сначала хотела квартиру продать и построить под Кёнигом большой дом. Но потом подумала, что, может, после моего увольнения мы захотим в ней поселиться.
Полина Питер не любила, а этот район — особенно. Называла унылой достоевщиной. Зато я был влюблен в него с детства. Для меня это было такое… сосредоточие питерской магии и мистики. Покровский остров — далеко не все питерцы знают его название. Рядом Никольский собор — в ясную погоду одного цвета с небом, солнцем и облаками. Голубой с белым и золотым. Семимостье: стоишь на одном мосту и видишь вокруг другие шесть. Там исполняются желания. Чуть поодаль площадь Тургенева с Покровским сквером, еще дальше — Мариинский театр. Мне всегда казалось, что где-то здесь до сих пор гуляет нос, сбежавший от злополучного майора Ковалева.
Хоть Полина и заявила, что ни за что в это болото не поедет, мама продавать не стала и нашла жильцов. Которые вполне ожидаемо превратили квартиру в помойку. Но теперь я мог снять со счета деньги, набежавшие за те годы, и сделать наконец приличный ремонт.
Что ж, вот и еще одна забота, чтобы занять руки, а вместе с ними и голову.
К вечеру, приведя в относительный порядок одну комнату и кухню, я снова влез под душ, потом заказал пиццу и пиво и рухнул на диван.
Ну, считай, выходной убит. Еще один, а там и работа. В понедельник Надя вряд ли выйдет, может, во вторник?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вот так, Денис Аркадьич, и сходят с ума. Тупо из-за бабы.
Ничего, мы этим переболеем, нам не впервой. Тогда хуже было, во много раз. И сейчас переживем.
Пискнул телефон: пришло сообщение в Вайбер. Ломанулся за ним к тумбочке, как вратарь к мячу. В финале чемпионата мира. Это был личный номер, не корпоративный, его мало кто знал. Каждый раз, когда пищал Вайбер, меня аж подкидывало: а вдруг?..
