Когда она добралась до Пурпурной Гавани, старик уже устроился поудобней за своим обычным столом в суповой лавке и торговался с корабельным капитаном, пересчитывая монеты из кошелька. Высокий худой охранник нависал над ним. Толстый же сидел у двери, с хорошим обзором на всех входящих. Это не имело значения. Она не собиралась входить. Вместе этого она забралась на деревянные сваи в двадцати ярдах от лавки. Неугомонный ветер тянул её плащ призрачными пальцами.
Даже в такой холодный серый день гавань была забита. Она видела моряков, рыскающих в поисках шлюх, и шлюх, рыскающих в поисках моряков. Вдоль пристани прошла, шатаясь, пара помятых бравосцев, облокотившихся друг на друга, мечи бряцали на их боках. Мимо пронёсся красный священник, его алые и карминовые одеяния хлопали на ветру.
Только ближе к полудню она увидела нужного ей человека — зажиточного судовладельца, уже трижды заключавшего сделки со стариком. Большой, грузный и лысый, он был одет в тяжёлую, отороченную мехом накидку из роскошного коричневого бархата и коричневый кожаный ремень с серебряными звездами и луной. После какого-то несчастья его левая нога не сгибалась. Он шёл медленно, опираясь на трость.
Он будет не хуже других и лучше многих, решила уродливая девочка. Она спрыгнула и двинулась вслед. Дюжина широких шагов — и она уже прямо за ним, с ножом-когтём наготове. Его кошель был у правого бока, на ремне, но плащ закрывал его. Сверкнуло лезвие, плавно и быстро, — один глубокий разрез на бархате, а он ничего не почувствовал. Рыжий Рогго улыбнулся бы, увидев это. Её рука скользнула в брешь, резнула коготком кошель, золото наполнило кулак…
Здоровяк повернулся.
— Что за…
Из-за этого разворота рука запуталась в складках плаща, когда она пыталась её вынуть. Монеты сыпались у их ног.
— Вор! — Здоровяк замахнулся на неё тростью.
Она пнула его в больную ногу, отскочила и, пока он падал, бросилась наутек, проносясь мимо матери с ребенком. Ещё больше монет посыпалось сквозь её пальцы, прыгая по земле. Крики «вор, вор» раздавались позади. Проходящий мимо пузатый трактирщик сделал неуклюжую попытку схватить её за руку, но она увернулась, пролетела мимо смеющейся шлюхи и устремилась к ближайшему переулку.
Кошка-Кэт знала эти переулки, и уродливая девочка их вспомнила. Она метнулась влево, перескочила низкое ограждение, перепрыгнула через небольшой канал и проскользнула сквозь незапертую дверь в какой-то пыльный склад. К тому времени звуки погони уже исчезли, но лучше убедиться наверняка. Она затаилась за ящиками и ждала, обхватив руками коленки. Она просидела большую часть часа, прежде чем решила, что уже безопасно уходить, вскарабкалась наверх по стене здания и направилась через крыши, почти такие же длинные, как Канал Героев. Теперь судовладелец уже подобрал монеты и трость и захромал к суповой лавке. Может, он попивает горячий бульон из чашки и жалуется старику на уродливую девочку, которая пыталась стянуть у него кошелёк.
Добрый человек ожидал её в Черно-Белом Доме, присев на краешек храмового бассейна. Уродливая девочка села рядом и положила монетку на борт между ними. Эта была золотая, с драконом на одной стороне и королём на другой.
— Золотой дракон Вестероса, — сказал добрый человек. — И как ты дошла до такого? Мы не воры.
— Кражи не было. Я взяла одну у него, но оставила одну свою.
Добрый человек понял.
— Этой и остальными монетами из кошелька он заплатил определённому человеку. Вскоре после чего у этого человека остановилось сердце. Было так? Очень грустно, — священник взял монетку и бросил в бассейн. — Тебе ещё учиться и учиться, но, может статься, ты не безнадёжна.
Той ночью ей вернули лицо Арьи Старк.
Они также принесли мантию, мягкую плотную мантию служителя, чёрную с одной стороны и белую с другой.
— Когда ты здесь, носи это, — сказал священник, — но знай, она не особо понадобится тебе в ближайшее время. Завтра ты отправишься в Изембаро, чтобы начать обучение. Одежду возьми внизу в катакомбах. Городская стража ищет одну уродливую девочку, которую часто видели в Пурпурной Гавани, поэтому лучше, если у тебя будет и новое лицо, — он взял её за подбородок, повернул её голову и так, и этак, кивнул. — И хорошенькое на этот раз, я полагаю. Хорошенькое, как твоё собственное. Кто ты, дитя?
— Никто, — ответила она.
СЕРСЕЯ
Тянулась последняя ночь заключения, и королеве не спалось. Стоило закрыть глаза, как её одолевали дурные предчувствия, она всё пыталась представить себе завтрашний день. Со мной будет стража, говорила она себе. Стражники будут удерживать толпу в отдалении. Никому не будет позволено прикасаться ко мне. Столь многое согласился пообещать ей Его Воробейшество.
И всё равно ей было страшно. В день, когда Мирцелла отплыла в Дорн, в день хлебного бунта, золотые плащи были расставлены вдоль всего пути следования процессии, но толпа прорвала их ряды, старого жирного Верховного Септона разорвали в клочья, а Лоллис Стоукворт изнасиловали полсотни раз. И если уж эти животные возбудились от вида бледного, мягкотелого, тупоумного существа, одетого с головы до пят, какую же похоть пробудит в них вид королевы?
Серсея ходила по келье туда-сюда, без передышки, как ходили по клетке львы, которых она видела в детстве в недрах Утёса Кастерли, где их держали со времён её деда. Они с Джейме подбивали друг друга влезть в львиную клетку, и однажды она набралась храбрости, просунула руку между прутьями и дотронулась до одного огромного рыжевато-золотистого зверя. Она всегда была храбрее брата. Лев повернул к ней голову и пристально посмотрел на неё огромными золотыми глазами. Потом он лизнул её пальчики. Его язык был шершавым, как тёрка, но она не отдёрнула руку, во всяком случае, пока Джейме не схватил её за плечи и не потащил прочь от клетки.
«Теперь ты», — сказала она ему после, — «Слабо дёрнуть его за гриву?» Но он так этого и не сделал. Это я была рождена для меча, не он.
Она ходила взад—вперёд, босая, накинув на плечи тонкое одеяло, и её тело сотрясала дрожь. Она с нетерпением ждала наступающего дня. Завтра вечером всё уже будет кончено. Небольшая прогулка, и я снова буду дома, с Томменом, в своих покоях в Твердыне Мейегора. Дядя сказал, что иного способа спастись нет. Но было ли это так на самом деле? Она доверяла своему дяде не больше, чем новому Верховному Септону. Я всё ещё могу отказаться. Я всё ещё могу объявить себя невиновной и поставить всё на испытание поединком.
Но Серсея не была готова предстать перед судом святой веры, как Маргери Тирелл. Молодой розе этот суд, быть может, и сослужит хорошую службу, но у Серсеи практически не было сторонников среди септ и воробьёв, приближенных к новому Верховному Септону. Испытание поединком было её единственной надеждой, и для него ей нужен был защитник.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
