Поэтому двойник героя характеризуется им абсолютно одинаково: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне. / Эх, тоже мне — летчик-ас!» = «Мой наездник у трибун в цене, — / Крупный мастер верховой езды».
Вообще тема негативного двойничества, подобно оппозиции Я — власть, зачастую сводится у Высоцкого к противостоянию Я-Он.
Вот борьба с внутренним двойником: «А тот, который во мне сидит, / Изрядно мне надоел!» /2; 87/, «И я борюсь, давлю в себе мерзавца» /2; 186/, «Я весь матч борюсь с собой» /3; 64/, «Но я себе мгновенья не прощу, / Когда меня он вдруг одолевает» /5; 226/. А вот борьба с внешним негативом, который часто является персонифицированной советской властью: «Но понял я: не одолеть колосса» /3; 143/, «И не волнует, кто кого — он или я» /3; 121/, «Он сдавил мое горло рукой» /3; 112/, «Он, потрудясь над животом, / Сдавил мне череп, а по^(^1^1…» /5; 78/, «Он вонзает шпоры в ребра мне» /2; 267/, «Вот дыра у ребра — это след от ядра» /2; 271/, «Когда давили под ребро..» /5; 77/, «Но думал Буткеев, мне ребра круша…» /1; 199/, «Я хорошо усвоил чувство локтя, / Который мне совали под ребро» /5; 156/, «Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины» /5; 227/.
Поэтому лирический герой желает своему двойнику смерти: «Убит! Наконец-то лечу налегке» /2; 88/, «Искореню, похороню, зарою, / Очищусь, ничего не скрою я! / Мне чуждо это ё-мое второе! / Нет, это не мое второе “я”» /2; 187/. Избавляется он от двойника (но только уже не внутреннего, а внешнего) и в «Беге иноходца»: «Что же делать? — остается мне / Выбросить жокея моего…».
Теперь сопоставим «ЯКа-истребителя» с «Бегом иноходца» и песней «Ошибка вышла».
Во всех трех случаях мучители лирического героя являются профессионалами своего дела: «Эх, тоже мне — летчик-ас!», «Крупный мастер верховой езды», «Он дока, но и я не прост», — так же как главврач в «Письме с Канатчиковой даче», Борис Буткеев в «Сентиментальном боксер», Сэм Брук в «Марафоне», джинн в «Песне про джинна» и Фишер в шахматной дилогии: «Отвечайте нам скорее / Через доку главврача!», «Противник Смирнов, мастер ближних боев», «Вот он и мастерится», «Стукнул раз — специалист, видно по нему!», «Он даже спит с доскою — сила в ём».
И самолет, и иноходец говорят о нанесенных ранах: «Уйду — я устал от ран!» = «Мне набили раны на спине» (эта же тема разрабатывается в «Балладе о брошенном корабле» и в песне «Штормит весь вечер, и пока…»: «Так любуйтесь на язвы и раны мои! <…> Мне хребет перебил в абордаже», «В душе предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет…»). Да и в песне «Ошибка вышла» главврач избивает героя: «Потом ударили под дых, / Я — глотку на замок» /5; 391/.
И в «.ЯКе-истребителе», и в черновиках песни «Ошибка вышла» внутренний двойник подстегивает лирического героя: «Но тот, который во мне сидит, / Я вижу, решил — на таран!» = «Какой-то бойкий бес во мне / Скакал и понукал» /5; 399/, «Я злую ловкость ощутил, / Пошел, как на таран» /5; 85/. А в «Беге иноходца» так же ведет себя и внешний негатив — наездник: «Он вонзает шпоры в ребра мне»[1953].
И самолет, и пациент вынуждены делать то, что им велят летчик и главврач: «Но снова приходится слушаться мне» = «Беспрекословно снял штаны, / Шепчу про протокол» /5; 377/. Но вместе с тем в обеих песнях герои хотят покончить с этим рабством: «Я больше не буду покорным, клянусь!» = «И не намерен я сидеть, / Сложа худые руки» /5; 399/, - хотя их силы на исходе: «Бензин — моя кровь — на нуле!» = «Зачем из вены взяли кровь? / Отдайте всю до капли!» /5; 398/
Одинаково в обоих случаях характеризуется и общая атмосфера: «Летчик убит, я лечу налегке / Вон из содома» /2; 385/ = «Шабаш калился и лысел».
Однако если в ранней песне герой говорит: «Последние силы жгу!», — то в поздней он уже понимает, что надо экономить силы, иначе не выдержать пыток: «Нет, надо силы поберечь, / А то ослаб, устал».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
***
Среди высоцковедов бытует мнение, что «ЯК-истребитель» и «Бег иноходца» посвящены взаимоотношениям Высоцкого и Любимова. Признаться, я также в свое время пал жертвой этого заблуждения. Однако, как было показано выше, к «Бегу иноходца» главный режиссер Театра на Таганке не имеет никакого отношения, а в появлении «ЯКа-истребителя» он послужил не отрицательным, а положительным прототипом!
Обратимся сначала к воспоминаниям священника Михаила Ходанова о концерте Высоцкого у него дома зимой 1970 года, когда ему было двенадцать лет: «Когда застолье подошло к концу, Высоцкий спел новую песню — “Бег иноходца”: “Я скачу, но я скачу иначе…”. Все были потрясены. Его голос проникал в подсознание и сжимал сердце. Исполнив песню, поэт сказал, что накануне утром он был на приеме у министра культуры Фурцевой. Она предложила ему быть более лояльным к власти. В ответ на это и был написан “Иноходец”. “Бег иначе” отразил принцип жизни поэта. Впервые на людях эта прекрасная песня, прославившая высокий идеал независимости, прозвучала именно в нашем доме. На следующий день соседи просили нас переписать “пленку”, которую мы “крутили” накануне, — “больно запись чистая!”»297.
По тем временам эта песня была довольно острой, о чем говорят воспоминания администратора Виктории Лабинской, организовавшей около 50 концертов Высоцкого: «.. я очень любила песню “Бег иноходца”. И он пел ее, и он знал, что поет для меня, даже глазами искал меня в зале, если это было возможно. Это, как правило, было возможно, потому что сидели мы всегда хорошо, в первых рядах, и были видны. Но были места, когда Володя говорил: “Сегодня я тебе ее не спою, потому что этого делать не следует!”. А иногда он говорил так: “Вот видишь — я рисковал!”»[1954] [1955].
Что же касается «ЯКа-истребителя», то он также появился после разговора с чиновниками, но только не Высоцкого, а Любимова: «Володя писал эту песню прямо после разговора с Юрием Петровичем Любимовым, — вспоминает Людмила Абрамова, — причем разговор был очень хорошим. <…> Откуда-то они возвращались — с какого-то обсуждения? Это же были годы, когда Любимова без конца таскали: он не вылезал из райкома, из Управления культуры, и, естественно, нигде спасибо не говорили, а как раз наоборот… Откуда-то они шли. Сначала Володя провожал Юрия Петровича, потом наоборот; долго-долго они ходили пешком. И Володя пришел в каком-то восторге — до эйфории! Изображал, показывал, как Любимов ему рассказывал про одного человека, потом про другого — и по свежим следам»299.
Так что наездник, который мучает главного героя в «Беге иноходца», это персонифицированная советская власть. То же самое относится и к «ЯКу-истребителю», где наряду с персонификацией власти в образе фашистов представлен мотив «власть во мне». К тому же вскоре будет написана другая песня с «внутренним» образом негативного двойника — «Про второе “я”».
Таким образом, этот самый двойник — что внутренний, что внешний — заставляет лирического героя действовать против его воли: «Опять заставляет в штопор» («ЯК-истребитель»), «Стременами лупит мне под дых» («Бег иноходца»). Этот же мотив реализуется в прозаическом наброске «Парус» (1971): «Ветер дует в мою бога душу, рвет и треплет, и подгоняет, чтобы быстрей, быстрей». Да и в песне «Про второе “я”» герой говорит, что его негативный двойник «стремится прямо на бега».
Поэтому намерение героя выбросить жокея и избавиться от летчика имеет, в первую очередь, социально-политическую подоплеку. Как вспоминает сокурсница Высоцкого по Школе-студии МХАТ, народная артистка Южной Осетии Эвелина Гуг-каева: «Его не устраивал политический строй, он не любил, чтобы кто-то доминировал над ним. Будучи бунтарем, Высоцкий чувствовал что-то близкое в нашем взрывном менталитете и очень тепло относился к осетинам»[1956].
