П. Правда.
К. И конечно надлежащий предмет искусства исполнять обеты и исповедания может каждый узнать безошибочно не иначе, как только чрез закон; ибо написано, что «Слово Твое–светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс.118, 105). В самом деле, разве не законом Божественным световодимся мы, и не тогда ли каждый идет прямым и безошибочным путем, когда имеет как бы светильником своим лучи, от него исходящие?
П. Как же иначе? Ибо и божественный Давид поет; «заповедь Господня светла, просвещающая очи» (Пс.18, 9).
К. Но каким образом стяжаем мы славу, проводя жизнь доброхвальную и всечистую и, как светлый дар Богу принося Ему образцы высшей честности, об этом ты узнаешь, и весьма ясно и из других изречений заповедующего нам Бога. Именно в книге Чисел говорится так: «И сказал Господь Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым и скажи им: если мужчина или женщина решится дать обет назорейства, чтобы посвятить себя в назореи Господу, то он должен воздержаться от вина и [крепкого] напитка, и не должен употреблять ни уксусу из вина, ни уксусу из напитка, и ничего приготовленного из винограда не должен пить, и не должен есть ни сырых, ни сушеных виноградных ягод; во все дни назорейства своего не должен он есть ничего, что делается из винограда, от зерен до кожи. Во все дни обета назорейства его бритва не должна касаться головы его; до исполнения дней, на которые он посвятил себя в назореи Господу, свят он: должен растить волосы на голове своей. Во все дни, на которые он посвятил себя в назореи Господу, не должен он подходить к мертвому телу: [прикосновением] к отцу своему, и матери своей, и брату своему, и сестре своей, не должен он оскверняться, когда они умрут, потому что посвящение Богу его на главе его; во все дни назорейства своего свят он Господу. Если же умрет при нем кто–нибудь вдруг, нечаянно, и он осквернит тем голову назорейства своего: то он должен остричь голову свою в день очищения его, в седьмой день должен остричь ее, и в восьмой день должен принести двух горлиц, или двух молодых голубей, к священнику, ко входу скинии собрания; священник одну [из птиц] принесет в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его от осквернения мертвым телом, и освятит голову его в тот день; и должен он снова начать посвященные Господу дни назорейства своего и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни пропали, потому что назорейство его осквернено» (6, 1–12).
П. Не легко прозреть в эти слова откровения, и совсем невозможно, если закон этот не будет подвергнут тонкому исследованию: потому что не брить волосы на голове, а отпускать их длинными и разбрасывать их, удаляться от вина, уксуса (оцта), от грозда сухого, а также и от виноградных зерен, — все это к какому виду служения Богу может относиться?
К. Поистине ни к какому, Палладий, если рассматривать это дело всецело само по себе, по его природе. Нельзя однако не удивляться цели закона, весьма искусно изменяющего эллинские обычаи на более приличные и кажущееся суетным превосходно прелагающего в образ жизни евангельской. Итак, если бы у кого была цель очиститься пред Богом по великому обету, то есть жить по образу высшего жительства и идти прямою и непорочною стезею совершенной правды, тот должен далеко бежать от вина и сикера, то есть освобождать дух от всего, что имеет силу опьянять и помрачать его. Это суть, как я думаю, мирской помысл, земные похотения, плотские попечения, суетные развлечения. Некоторых из священников, подвергшихся сему, слово пророческое оплакивает в таких словах: жрец и пророк «шатаются от вина и сбиваются с пути от сикеры» (Ис.28, 7). Также и о других пророк говорит: «Ибо виноград их от виноградной лозы Содомской и с полей Гоморрских; ягоды их ягоды ядовитые, грозды их горькие; вино их яд драконов и гибельная отрава аспидов» (Втор. 32, 32–33). Говорится и о некоторых других, что они «напаяют подруга своего развращением мутным» (Авв.2, 15). Так (закон) удерживает ум освященных от всего, что может опьянять. Говорит он очень ясно и о том, что не должно прикасаться к уксусу, называя уксусом, как думаю, противоестественные и извращенные удовольствия. Запрещает употреблять еще виноградные грозды сухие и зерна, не дозволяя нашему уму уклоняться даже, так сказать, к старым остаткам присущих нам влечений к удовольствиям. По этим–то, как я думаю, а не по иным причинам отвергается законом вино и все, что из него делается. Что же наконец может означать то, что должно было отпускать длинные волосы для Бога, об этом мы скажем теперь, предварительно заметив вот что: неразумнейшие исчадия эллинские, следуя противоестественным своим обычаям и проводя жизнь бессловесных животных, отпускали волосы, основываясь на том, что выращивают их для своих божеств, но по временам обстригали их, одни —для горных нимф, другие — для речных, и это дело у них было одним из видов богослужения. Мудрый же Моисей, или лучше чрез Моисея премудрый и преискусных художник — Бог тоже самое установил в законе и для израильтян, которым трудно было очиститься от египетского заблуждения, — мало–помалу, посредством древних обычаев и образа жизни, как бы посредством образов и теней, переводя их к тому, чтобы воздавать почитание уже не демонам, но всех Богу. По сей–то причине Он установил и законы о жертвах и принимал, неохотно впрочем, кровавые жертвы. И Он ясно говорил устами Исайи: «кто бо взыска сия из рук ваших?» (Ис.1, 12.) Итак, у эллинов был неразумнейший обычай, а закон научает лучшему, и даже то, что кажется суетным, разумно преобразует в доброе. Желаешь ли, мы скажем и о каждом в отдельности, сколько возможно?
П. Весьма желаю.
К. Разве ты не знаешь, — припомню тебе прежде сказанное, — что Слово Божие полагало голову образом ума, как жилище ума? Ибо так именно приемлет богодухновенное Писание.
П. Согласен. Но что же из того?
К. То, что волосы суть как бы плоды головы и выходят из нее наподобие посаженных в землю ростков: равным образом и мысли, и все, что происходит из ума, суть плод ума; они возвращают нам закон и как бы служат приличными ему прекрасными и цветущими волосами. Посему нам должно иметь в себе ум не обнаженный и лишенный благих мыслей, но, так сказать, обильный растительностью и возращающий для Бога, как волосы, точное ведение всего наилучшего, с помощью которого он может исследовать и самую Божественную красоту, — в чем она состоит, ясно усмотрит как бы сокрытое в глубине и приобретет весьма правильные понятия, так что будет в состоянии получить вполне безукоризненное знание о Боге и идти непогрешительною стезею, — говорю о стезе ко всему похвальному. Разве ты не скажешь, что таковый проникает как бы уже к вершине всякой похвалы?
П. И очень.
К. Что же? Разве обритие и снятие с головы обрезываемых до корня волос не наводит на мысль о бесчестии тех, с кем бы это случилось?
П. Согласен.
К. Ты знаешь, что говорит Бог матери иудеев, то есть Иерусалиму: «Сними с себя волосы, остригись, скорбя о нежно любимых сынах твоих; расширь из–за них лысину, как у линяющего орла, ибо они переселены будут от тебя» (Мих.1, 16); потому что острижение волос есть дело позорное и приносящее бесчестие и более всего приличествует сетующим.
П. Ты сказал правильно.
К. Так и ум как бы обнажен и весьма обесчещен, и исполнен позора, если не имеет в себе того, чем достигается уважение. Сюда относятся, и весьма справедливо, люди малосмысленые и имеющие превратное понятие о Боге, так что поклоняются камням и неразумно дерзают приносить почитание твари, вместо Создателя и Творца, мыслят и говорят нечто совсем развращенное и, отвергая истинную и непорочную веру, устремляются напротив к тому, что можно пустословить только по неразумию, потому что не имеют ума, украшенного благими помыслами.
П. Превосходно ты сказал.
К. Итак, да будет ум наполнен правыми помыслами и изобретением мыслей, направленных ко всему похвальному, будучи как бы украшен волосами: ибо таковый ум в высшей степени мудр и способен к водворению в себе просвещения, получаемого во Христе верою. Человеку, проводящему столь прекрасную и отменную жизнь и отличающемуся таким умом, Божественное откровение предписывает удаляться от всего оскверняющего, устраняться от плотских дел и как можно дальше отбрасывать все, что ведет к омертвению и тлению. На это самое, конечно, указывает нам заповедь о том, что не должно подходить к умершим и оскверняться прикосновением к мертвецу; закон совершенно воспрещает это, поставляя угодное Богу выше уважения даже и к родителям: к отцу, говорит он, и к матери «да не внидет» (Чис.6, 7): потому что при упражнении в добродетели пусть удалена будет плотская любовь, и да будет выше и дороже родства по крови Бог. Это говорит и Сам Христос: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10, 37–38). А что Божие выше уважения к родителям, об этом научил нас и Сам Спаситель. Некто из вновь поступивших в число учеников Его приступил к Нему, говоря: «Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф.8, 21–22). Мертвыми, думаю, называет Он тех, которые хотят помышлять о мирском и не воздерживаются от дел мертвости.
