Если это маленькое резкое движение перейдёт в постоянный тремор, профессору Защиты останется только беспалочковая магия. Волшебная палочка не допускает дрожащих пальцев. Гарри не представлял, насколько это ослабит профессора Квиррелла – если ослабит вообще. Конечно, профессор Защиты сможет пользоваться беспалочковой магией, но всё же обычно для чего-то крупного он использовал палочку. С другой стороны, для него это мог быть исключительно вопрос удобства…
– Безумие, – заметил профессор Квиррелл и острожно глотнул из чашки, не отрывая от неё глаз и не смотря на Гарри, что для него было нехарактерно, – само по себе может быть почерком.
В небольшом кабинете профессора Защиты было тихо, комната была защищена заклинаниями от любого шума, сильно этим отличаясь от кабинета директора. Иногда они с Гарри одновременно завершали вдох или выдох, и тогда комнату заполняла тишина, звеневшая в ушах.
– В каком-то смысле я согласен, – ответил Гарри. – Если кто-то говорит мне, что все глазеют на него и что его нижнее белье посыпано гипнотическим порошком, то этот человек – психопат, потому что это стандартные признаки психоза. Но ваше утверждение, что любое непонятное происшествие указывает на вмешательство Альбуса Дамблдора, кажется мне… перебором. Если я не вижу какой-то цели, это ещё не значит, что цели вообще нет.
– Отсутствие цели? – переспросил профессор Квиррелл. – Но безумие Дамблдора – это не отсутствие цели, это избыток целей. Директор мог запланировать это, чтобы заставить Люциуса Малфоя отбросить свою игру ради мести вам… или тут может иметь место дюжина других интриг. Кто знает, какие действия директор сочтёт разумными, когда он уже натворил множество странного?
Ранее Гарри вежливо отказался от чая, даже понимая, что профессор Квиррелл догадается, что это значит. Сначала он собирался принести свою банку с газировкой, но отказался от этой идеи, сообразив, что, пусть они и не могут напрямую использовать магию друг против друга, профессор Защиты легко может телепортировать в неё капельку зелья.
– К настоящему времени я немного узнал Дамблдора, – заметил Гарри. – Если, конечно, всё, что я видел, не было ложью, то мне сложно поверить, что он мог планировать отправить любого ученика Хогвартса в Азкабан. В принципе.
– О, – тихо сказал профессор Защиты, в его бледных глазах блеснуло отражение чашки. – Но, возможно, это ещё один след, мистер Поттер. Вы ещё не поняли особенностей людей того типа, к которому относится Дамблдор. Положим, ему нужно во имя достаточно благородной цели пожертвовать учеником – кого он мог бы выбрать, как не ту, что объявила себя героиней?
Эти слова заставили Гарри задуматься. Это могло быть просто эффектом послезнания, но, тем не менее, при этой гипотезе то, что кто-то подставил Гермиону, казалось более вероятным. Подобным же образом профессор Квиррелл уже предсказал, что мишенью Дамблдора может стать Драко…
Но если за этим стоите вы, профессор, вы могли планировать подставить директора и заранее позаботиться о том, чтобы на него пало подозрение.
Концепция «свидетельства» приобретает другое значение, когда имеешь дело с кем-то, кто заявляет, что играет «на один уровень выше, чем вы».
– Я понимаю вашу точку зрения, профессор, – голос Гарри звучал спокойно, не выдавая и намёка на его мысли. – То есть вы считаете наиболее вероятным, что именно директор подставил Гермиону?
– Не обязательно, мистер Поттер, – профессор Квиррелл допил свой чай одним глотком и отставил чашку (та звонко стукнулась об стол). – Есть ещё Северус Снейп, хотя я не могу понять, какую выгоду он может извлечь из этой ситуации. Поэтому он также не является моим главным подозреваемым.
– Тогда кто это? – спросил Гарри, слегка озадаченный. Профессор Квиррелл явно не собирался ответить «Сами-Знаете-Кто»…
– У авроров есть правило, – ответил профессор Квиррелл. – Начинать расследование с жертвы. Многие так называемые преступники воображают, что если они кажутся жертвой преступления, то это ставит их вне подозрений. Этот подход так распространён, что любой из авроров постарше видел подобное с дюжину раз.
– Вы всерьёз пытаетесь убедить меня, что это Гермиона…
Профессор Защиты сузил глаза и направил на Гарри один из тех своих взглядов, которые означали, что тот сморозил глупость.
Драко? Драко допрашивали под сывороткой правды… но у Люциуса было достаточно власти, чтобы заставить авроров… ох.
– Вы думаете, что Люциус Малфой подстроил покушение на своего сына? – спросил Гарри.
– А почему бы и нет? – мягко ответил профессор Квиррелл. – Из записи показаний мистера Малфоя я почерпнул, что вам удалось добиться некоторых успехов в изменении его политических взглядов. Если Люциус Малфой узнал об этом раньше… он мог решить, что его теперь бывший наследник стал обузой.
– Я не куплюсь на это, – решительно сказал Гарри.
– Вы непростительно наивны, мистер Поттер. Исторические книги полны примеров, когда семейные распри приводили к убийствам, и происходило это из-за куда меньших неудобств и беспокойств, чем те, что доставил мистер Малфой своему отцу. Полагаю, следующим вашим аргументом будет то, что Пожиратель Смерти Лорд Малфой слишком кроток, чтобы причинить своему сыну такой вред, – сказал профессор с оттенком тяжёлого сарказма.
– Ну, честно говоря, да, – ответил Гарри. – Любовь действительно существует, профессор, это феномен, проявления которого очевидны. Разум реален, эмоции реальны, и любовь – такая же часть реального мира, как яблоки или деревья. Если вы делаете экспериментальное предположение, не беря в расчёт родительскую любовь, вам понадобится уйма времени, чтобы объяснить, почему родители не отправили меня в детский дом после Инцидента с Научным Проектом.
Профессор Защиты никак на это не отреагировал.
Гарри продолжил:
– Со слов Драко следует, что Люциус ставит его превыше голосований в Визенгамоте. Это значимое свидетельство, ведь существуют менее дорогостоящие возможности изобразить любовь, если вы хотите просто её изобразить. И нельзя сказать, что априорная вероятность того, что отец любит своего ребенка, мала. Я считаю возможным, что Люциус просто играл роль любящего отца, и что он отказался от этой роли, узнав, что Драко связался с маглорождённой. Но, как говорится, нужно отличать возможность от вероятности.
– Тем лучше преступление, – по-прежнему тихо сказал профессор Защиты, – если настоящего преступника никто не заподозрит.
– И, прежде всего, как бы Люциус изменил память Гермионы, не накладывая на неё чар? Он не преподаёт в Хогвартсе… а, вы, наверно, думаете, что это сделал профессор Снейп.
– Неверно, – сказал профессор Защиты. – Люциус Малфой не доверил бы такую миссию слуге. Но, предположим, одна из профессоров Хогвартса, достаточно знающая, чтобы наложить чары Ложной памяти, но недостаточно искусная в бою, пошла погулять в Хогсмид. Из тёмного переулка выступил Малфой, одетый в чёрное – он сделал бы это сам – и сказал ей одно-единственное слово.
– Империо.
– Скорее, Легилименс, – сказал профессор Квиррелл. – Я не знаю, среагировали бы защитные чары Хогвартса на вернувшегося профессора, на которого наложено проклятие Империус. И если я не знаю, Малфой, вероятно, тоже не знает. Но Малфой – превосходный окклюмент, и, возможно, он способен использовать легилименцию. Что касается цели… возможно, Аврора Синистра: никто не станет расспрашивать профессора астрономии, почему она гуляет по ночам.
– Или, что даже более напрашивается, профессор Спраут, – сказал Гарри. – Потому что она последняя, кого можно заподозрить.
Профессор Защиты немного поколебался.
– Возможно.
– Кстати, – Гарри демонстративно наморщил лоб, – полагаю, вы не скажете навскидку, кто из нынешних преподавателей был в Хогвартсе, когда в 1943-м году подставили мистера Хагрида?
– Дамблдор вёл трансфигурацию, Кеттлберн – волшебных существ, Вектор вела арифмантику, – тут же ответил профессор Квиррелл. – И, кажется, Батшильда Баблинг, которая сейчас преподаёт Древние руны, была старостой Когтеврана. Но, мистер Поттер, нет причин подозревать, что в том деле был замешан кто-то, кроме Сами-Знаете-Кого.
Гарри притворно пожал плечами.
– Просто решил спросить – на всякий случай. Впрочем, профессор, я согласен: возможно, что кто-то посторонний использовал легилименцию на ком-то из штата Хогвартса – и затем стёр память об этом, такое невозможно забыть. Но мне не кажется вероятным, что за этим планом стоял Люциус Малфой. Возможно, пусть и маловероятно, что вся внешняя любовь Люциуса к Драко проистекала лишь из чувства долга, и что она испарилась, как дым. Возможно, пусть и маловероятно, что всё выступление Люциуса перед Визенгамотом было лишь игрой. Люди снаружи не всегда похожи на себя внутри, как вы говорите. Но есть одно свидетельство, которое совершенно не вписывается.
