При виде монсеньера Колетти его высокопреосвященство ничуть не огорчился, зато при виде монсеньера де Келена в добром здравии его преосвященство Колетти впал в глубокую печаль.
Так уж было угодно судьбе: sic fata voluerunt. Визит архиепископа в Тюильри означал крушение всех честолюбивых иллюзий монсеньера. Итак, с мыслью об архиепископстве приходилось расстаться или, во всяком случае, отложить ее до греческих календ.
Встретившись и обменявшись вопросами о самочувствии, оба прелата стали подниматься по лестнице, которая вела в королевские покои.
Их свидание было недолгим — для монсеньера Колетти, во всяком случае. Ведь он увидел собственными глазами, что его высокопреосвященство пышет здоровьем.
Он поспешил раскланяться с королем под тем предлогом, что его величеству необходимо, очевидно, переговорить с монсеньером де Келеном, и приказал срочно везти себя к графу Рапту.
Каким бы хорошим актером ни был новоиспеченный пэр Франции, ему огромного труда стоило скрыть досаду, когда он услышал о его преосвященстве Колетти. Тот заметил, как граф сдвинул брови, но не обиделся и не удивился. Он почтительно поклонился графу; тот неохотно ответил на его любезность.
Епископ сел и, прежде чем заговорить, стал выбирать, обдумывать и взвешивать слова. Господин Рапт молчал. Прошло несколько минут, а оба они так и не обменялись ни словом. Наконец Бордье, секретарь г-на Рапта, вошел с письмом в руке и передал его графу, после чего вышел из кабинета.
— Вот письмо, которое пришло как нельзя более кстати, — сказал пэр Франции, указывая епископу на штемпель.
— Письмо из Рима, — зардевшись от удовольствия, заметил монсеньер Колетти, так и пожирая глазами конверт.
— Да, ваше преосвященство, это письмо из Рима, — подтвердил граф. — И, судя по печати, — прибавил он, переворачивая конверт, — оно от его святейшества.
Епископ осенил себя крестным знамением, а г-н Рапт едва заметно усмехнулся.
— Вы позволите мне распечатать письмо от нашего святого отца? — спросил он.
— Пожалуйста, пожалуйста, господин граф, — поспешил с ответом епископ.
Господин Рапт распечатал письмо и торопливо пробежал его глазами, в то время как монсеньер Колетти не сводил горящего взора со святого послания, находясь в лихорадочном возбуждении, словно преступник, которому читают приговор.
То ли письмо было длинное или непонятное, то ли пэр Франции решил доставить себе злобное удовольствие и помучить епископа, но он так долго был поглощен письмом, что его преосвященство Колетти счел себя вправе заметить ему это.
— У его святейшества неразборчивый почерк? — начал монсеньер Колетти.
— Нет, уверяю вас, — возразил граф Рапт, протягивая ему письмо. — Вот, прочтите сами.
Епископ с жадностью схватил его и пробежал в одно мгновение. Письмо было кратко, но весьма выразительно. Это был безусловный, ясный, простой, категорический отказ сделать что-либо для человека, чьи поступки, по мнению римского двора, давно требовали сурового наказания.
Монсеньер Колетти изменился в лице и вернул графу письмо со словами:
— Господин граф, не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас о поддержке в этом неприятном положении?
— Я вас не понимаю, монсеньер.
— Мне, по-видимому, оказали плохую услугу.
— Вполне возможно.
— Меня оклеветали.
— И это не исключено.
— Кто-то воспользовался доверием его святейшества и очернил меня в его глазах.
— Я тоже так думаю.
— Господин граф! Имею честь просить вас употребить все ваше влияние, а оно безгранично, и вернуть мне расположение его святейшества.
— Это невозможно, — сухо произнес пэр Франции.
— Нет ничего невозможного для человека ваших способностей, господин граф, — возразил епископ.
— Что бы ни случилось, человек моих способностей, монсеньер, никогда не ссорится с римским двором.
— Даже ради друга?
— Даже ради друга.
— Даже ради спасения невинного?
— Невинность несет собственное спасение в самой себе, ваше преосвященство.
— Итак, вы полагаете, — поднялся епископ, смерив графа полным ненависти взглядом, — что ничего не можете для меня сделать?
— Я не полагаю, монсеньер, я утверждаю.
— Словом, вы наотрез отказываетесь выступить моим посредником?
— Решительно отказываюсь, ваше преосвященство.
— Вы объявляете мне войну?
— Я ее не объявляю, но и не избегаю, монсеньер. Я принимаю ее и жду.
— До скорой встречи, господин граф! — бросил епископ, внезапно устремившись к выходу.
— Как вам будет угодно, ваше преосвященство, — улыбнулся граф.
— Ты сам этого захотел, — вместо прощания глухо пробормотал епископ, с угрозой взглянув на хозяина дома.
Он вышел, полный желчи и ненависти, мысленно выстраивая тысячи планов мести.
Приехав к себе, епископ уже знал, что делать. Он придумал, как отомстить врагу. Его преосвященство отправился в рабочий кабинет, взял в одном из ящиков стола бумагу и торопливо развернул.
Это было обещание графа Рапта, написанное за несколько часов до выборов. В нем он заверял, что, став министром, добьется назначения монсеньера Колетти архиепископом.
На губах его преосвященства мелькнула дьявольская ухмылка, когда он прочел документ. Если бы его увидел в эту минуту Гёте, он узнал бы в нем своего Мефистофеля. Монсеньер Колетти снова сложил письмо, сунул его в карман, сбежал по лестнице, вскочил в карету и приказал кучеру ехать в военное министерство, где несколько минут спустя он спросил маршала де Ламот-Удана.
Через несколько минут секретарь доложил, что маршал ждет его.
Маршалу де Ламот-Удану было далеко до дипломатической тонкости своего зятя, еще дальше ему было до лицемерия монсеньера Колетти. Однако вместо лицемерия и коварства он обладал другим качеством. Его способностью была откровенность; его сила заключалась в прямоте. Он знал епископа только как исповедника и духовника своей жены. Но о его политико-религиозных интригах, тайных кознях, скандально известных поступках он понятия не имел — настолько его прямодушие, широко распахнутое для добра, было наглухо закрыто для зла.
Итак, он принял епископа как священника, которому была доверена величайшая ценность — душевное спокойствие его жены. Маршал почтительно поклонился гостю и, подойдя к одному из кресел, жестом пригласил монсеньера сесть.
— Простите, господин маршал, — начал епископ, — что я отрываю вас от важных дел.
— Мне слишком редко выпадает возможность увидеться с вами, монсеньер, — отвечал маршал, — а потому я принимаю вас с радостью. Какому счастливому случаю я обязан честью принимать вас у себя?
