и все, кто находятся между нами и Индией — сухопутный коридор там вкусный, а главное — через него можно у нашего так сказать мягкого подбрюшья проблемы создавать руками местных жителей. Но это все ерунда — главное, что наши глаза и уши в оккупированном магометанами Цареграде доносят о долгих разговорах Высокой Порты с немецким посланником — этот наивный приезжает «инкогнито», но не узнать человека такого уровня невозможно. Вот последнее меня сильно напрягает — не хочет Вильгельм, чтобы мы древнюю столицу Византии освобождали да проливы держали.
— Каков мерзавец, — укоризненно покачал головой Андреич.
— Сильные мы очень стали, дядька, — подвел я итог. — Сильных боятся и ненавидят. А когда «боятся и ненавидят», носители этих эмоций как правило стараются объединиться и источник страха и ненависти придушить к чертовой матери. Если мои худшие опасения подтвердятся, придется нам воевать в одиночку со всей Европой — япошки немного помогут на Тихом океане, но туда особо никто и не полезет, сосредоточив все силы в этой части мира.
— Еще одна Крымская война, — горько вздохнул загрузившийся такими плохими новостями Андреич.
— Еще одна, но исход ее не предрешен, — подбодрил я его. — Предупрежден — значит вооружен! Я не повторю ошибок Николая, а буду готовиться к самому худшему сценарию, — выстучав пепел из трубки, я решил. — Вели чаю все-таки, да погорячее — зябко у них тут, выродившихся викингов.
— Стёпка, чаю, да погорячее! — рявкнул Андреич в раструб связывающего мой рабочий вагон с вагоном-кухней устройства.
* * *
Платье на Ксюше было нестандартного фасона — восьмой месяц беременности все-таки.
— Тебе нужно беречь себя, — с умиленной улыбкой пожурила ее Дагмара.
Вокзал Копенгагена, как и всегда при моем прибытии сюда поездом, был набит битком. Поцеловав ручку сестре, обнявшись с Кристианом — к большой радости его подданных и под вспышку фотоаппарата — я приложился к руке отстраненно смотрящей куда-то внутрь себя Аликс.
Ксения зачем-то ее притащила. Как трофей боевой или породистого питомца несчастную женщину использует — всюду требует себя сопровождать, и на людях изображать добрых подруг, видя в этом для себя как нехорошее удовольствие (типа милосердие проявляет, делая объекту причинения сомнительного добра только хуже), так и медийную пользу — вот, приняла «беженку», личной подругой сделала и всячески заботится. Ну а я не полезу — надо оно мне? Регламент отработал и хватит.
— Я прекрасно себя чувствую, — улыбнулась Ксюша матери. — Ах, я так скучала о вас! Едемте же — нам нужно о стольком поговорить, а здесь так много чужих людей!
Все такая же гиперактивная и, несмотря на царящую в Дании скуку и того еще муженька в лице чопорного Кристиана, жизнерадостная. Или просто делает вид — с той самой отповеди, когда Дагмара вербально «отхлестала» ее требованиями вести себя как подобает статусу Королевы, ни слова жалобы от Ксении никто больше не слышал.
По сформированному датскими гвардейцами «коридору», не забывая излучать улыбки и кивать кланящимся людям, мы добрались до высокотехнологичного транспорта — автомобилей нашего с Вилли концерна. Бронированная модификация, конечно — на таких теперь все дружественные нам или хотя бы нейтральные правители ездят, включая Императрицу Цыси — не отказалась от моего подарка. Для нее мы прямо расстарались, интегрировав в убранство салона элементы из нефрита — с вырезанными на нем драконами — и убрав с приборов «несчатливые» для китайцев цифры.
Мы с Кристианом, Остапом и парой адъютантов датского короля забрались в одну машину, дамы — в другую, и покатили к резиденции, по пути разговаривая о пустяках: погоды, новые постройки в Копенгагене — из интересного Центр Российской Культуры, выстроенный нами на наши деньги и призванный углублять культурное сотрудничество между нашими странами. В Москве построен его датский брат — в Петербурге уже ничего особо не строим из политически значимого, совсем скоро он столицей быть перестанет.
Ну и коммунистов ругали, как без этого? Датские спецслужбы на днях пару сотен активистов повязали, на подпольных типографиях и конспиративных квартирах — сочится с Туманного Альбиона красная зараза, не дает буржуазным нам спокойно пролетариев эксплуатировать.
— У нас тоже смуту в умы сеют всякие личности, — похвастался неспокойствием и я. — Недавно целого мастера цеха на Урале пришлось на каторгу сослать — у него, только подумай, друг мой, дом о двух этажах со слугами и миленьким садиком, личный выезд, жалование под семьдесят рублей в месяц, а он всё недоволен — отбирают, мол, прибавочную стоимость у него мерзкие капиталисты. На допросе так и сказал — он, мол, порядок в цеху держит, мужиков гоняет в хвост и гриву, а его начальство не ценит. При коммунизме, мол, все две сотни в месяц бы получал. Что характерно, о жаловании своих подчиненных и слова не сказал, зато делился с ними листовками и лично по ночам переписанными цитатами из Маркса.
— Человеческая жадность и глупость не знают пределов! — разделил мое возмущение Кристиан и перевел тему. — Поговаривают, Балканская война близится к завершению.
— Близится, — подтвердил я. — Но турки не хотят так быстро проигрывать — собирают силы для еще одного контрнаступления. Жадные они — у них в тылу раздрай, шатания и этнические погромы поверх разваливающейся экономики, а они собираются еще десяток-другой тысяч людей положить близ Андрианополя, взять который нет ни единого шанса.
Как бы возмущаюсь, но оно мне на руку — чем больше мои «коалиционеры» провозятся с турками, и чем больше по итогам «возни» ослабеют обе стороны конфликта, тем меньше вероятность Второй Балканской войны, которая чисто из-за скудоумия и жадности моих «прокси» обнулит к чертовой матери все их достижения. Жаль, но на руку оно и Францу Иосифу с внезапно решившим поплотнее с ним общаться кайзеру. Мутят что-то, собаки страшные, и меня это сильно напрягает. Нормально же общались, Вилли, зачем ты так? Съезжу-ка к шурину сразу после Дании, посмотрю в его честные глаза. Надо Марго позвонить, пусть вместе с детками в Берлин подтягивается — соскучились поди по родственникам.
Переместившись во дворец и пережив переодевание, мы собрались в столовой, обедать свининой с петрушечным соусом под тушеную капустку с картошкой, поджаренным хлебом и супом на безалкогольном пиве с фрикадельками.
— Братец, неужели совсем ничего нельзя сделать? — в очередной раз (до этого — в письмах и по телефону) спросила меня Ксения.
— С чем, сестрица? — чисто из вредности притворился я дурачком.
