II
Из свидетелей запомнилась присяжным и миссис Родд. Во всем черном, низенькая и полная, с простым домашним лицом, она расположила к себе присяжных, еще не успев открыть рот. Все они почувствовали — вот здравомыслящая почтенная кухарка и честная добрая женщина, на которую можно положиться. Бородавка с кустиком волос — и та, казалось, прибавляет ей надежности. Она говорила почтительно, но твердо, как подобает прислуге, которая не только знает свое место, но и знает ему цену. Мистер Прауди, не всегда понимая, что наигрывает, тем не менее смог представить ее типичной верной прислугой старой закваски, да так убедительно, как если бы этим занялся сам сэр Айки.
— Если я не ошибаюсь, вы готовили для покойного сэра Генри Аркрайта? — вопросил он, понизив голос, словно не хотел напоминать миссис Родд об одной из тяжелейших утрат, что ей довелось пережить в жизни.
— Да, сэр, готовила, — тихо ответила она и кивнула — нет, склонила голову.
— И сколько лет вы ему прослужили?
Мистер Прауди нашел верный тон, и у миссис Родд хватило сообразительности ему подыграть. Когда она затем стала рассказывать, как Филипп и тетушка не ладили между собой и историю с кроликом, мистеру Прауди даже не пришлось ее направлять. Рассказ сам по себе тронул присяжных, один лишь доктор Холмс счел его сентиментальным. Овдовевшая еврейка миссис Моррис, к величайшему своему удивлению, обнаружила, что готова расплакаться, а ведь со смерти Леса она ни разу не плакала. У нее не осталось слез, она понимала это. И вот, надо же, в глазах у нее все расплылось, и одна слезинка покатилась вдоль носа, оставляя зудящий след. Бедный, бедный малыш, сидел на корточках и напевал кролику, единственной родной душе на всем белом свете. А нелепая эта одежда! Миссис Родд не без злости расписала пресловутый норфолкский костюмчик, но из всех присяжных это произвело впечатление только на миссис Моррис. Нарочно придумала, чтобы несчастный ребенок выглядел пугалом. Миссис Моррис сердито посмотрела на Розалию, но та сидела, низко опустив голову, так что лица не было видно.
Миссис Родд со всеми подробностями поведала об умерщвлении кролика в духовке. В ее изложении содеянное предстало во всей чудовищной жестокости. Когда же она описала истерику Филиппа из-за гибели зверька, миссис Моррис снова стало не по себе. Несчастный одинокий малыш, подумалось ей. У меня вот нет ребенка. Я бы сумела о нем позаботиться. Я бы все поняла. Эта женщина отняла у мальчика и убила единственное существо, которое он любил. Я-то знаю, каково это. Тут можно сравнивать, ничего нелепого в этом нет. Ребенок способен отчаянно любить какое-то время, очень глубоко чувствовать. Правда, его чувство живет не так долго, вот и вся разница. Мальчик вполне мог любить своего кролика так же — понятно, если сделать скидку на возраст и все остальное, — так же, как я любила… Хватит! Послушаем, что говорит защитник.
Против ожиданий, сэр Айки, казалось, отнюдь не стремился смягчить впечатление от рассказа миссис Родд. Скорее он даже подчеркивал привязанность Филиппа к кролику. Но он привлек внимание к одному факту, судя по всему, пока единственному, который свидетельствовал в пользу его подзащитной. Что заставило миссис ван Бир убить кролика? Миссис Родд довольно кисло признала, что, насколько она понимает, так распорядился доктор. Нет, сама она от доктора ничего такого не слышала.
— Нельзя ли еще раз пригласить доктора Паркса для уточнения этого факта? — сказал сэр Айки, обращаясь сразу и к судье, и к мистеру Прауди.
Судья вопросительно посмотрел на мистера Прауди.
— Разумеется, — ответил последний. — С удовольствием окажем моему ученому коллеге такую любезность.
— Однако мне нужно задать свидетельнице еще два-три вопроса, — продолжал сэр Айки. — Разрешите сперва с этим закончить.
Судья кивнул.
— Вы не помните, миссис Родд, как звали кролика?
— Помню, сэр. Он звал его Королем Зогу, но потом вдруг стал называть по-другому, каким-то странным именем.
— Соберитесь с мыслями и попробуйте вспомнить.
— Что-то вроде Штедна Бирса… как Вирсавия, в Библии есть такая царица, вы знаете. А точнее не вспомню.
— Что-то вроде Штедна Вирса. Я не хочу вам подсказывать, миссис Родд, но ответьте: не Средний Ваштар?
— Да, сэр. Правильно. Точно так он его и называл.
— Благодарю вас. У меня нет вопросов.
Вызванный повторно доктор Паркс глядел на сэра Айки с явной опаской. Но на сей раз ястреб был кроток. Сэр Айки мягко спросил:
— Вы помните случай с кроликом, доктор Паркс?
— Да, помню.
— Вы действительно распорядились уничтожить животное?
— Нет. Нет, не думаю, чтобы я мог так прямо сказать. Может, мне лучше объяснить подробнее, если будет позволено.
— Прошу вас.
— Мальчик отличался далеко не крепким здоровьем, меня тревожило, что он не по годам слабый. Это, считал я, могло быть вызвано разными причинами. В частности, его тетя обратила мое внимание на привычку мальчика содержать животных не в самых чистых условиях и часто брать на руки. Я посчитал это нарушением санитарных норм…
— Прошу простить, что я вас перебиваю, но хотелось бы сразу спросить: озабоченность тети его здоровьем была в порядке вещей или в данном случае ее вмешательство явилось исключением?
— Отнюдь не исключением. Она всегда очень тревожилась за здоровье Филиппа. В этом нет никакого сомнения. Здоровью мальчика она уделяла наивозможнейшее внимание.
— Благодарю вас.
Благодарность сэра Айки прозвучала вполне искренне. Он повернулся к жюри, уронил из глазницы монокль, который повис на шнурке, и воздел брови, как бы приглашая присяжных взять на заметку сказанное доктором.
— Прошу вас, продолжайте. Приношу извинения, что я вас прервал.
— Я предупредил Филиппа, что, если он не перестанет ласкать кролика, рискуя подцепить от него какую-нибудь инфекцию, зверька придется унести. Я и не думал распоряжаться, чтобы кролика уничтожили. На вид он был совсем здоров, я не собирался прибегать к столь крутым мерам. Но сейчас, когда я вспоминаю, как все было… возможно, меня просто не так поняли. Вполне вероятно, миссис ван Бир могла посчитать, что я… что я распорядился куда решительней, чем на самом деле.
— Понимаю. Еще один вопрос. Вы случайно не знаете, какое было у кролика имя?
— Имя?
— Да. Уверяю, я задал этот вопрос не из праздного любопытства.
— Я почти не сомневаюсь, что Филипп дал ему то самое имя, какое вы только что называли в суде.
— Средний Ваштар?
— Да.
Сэр Айки вставил монокль в глазницу и жестом предложил мистеру Прауди заняться свидетелем. Мистер Прауди отрицательно покачал головой, решив воздержаться во избежание зла. Доктор Паркс вернулся на место, а сэр Айки ухмыльнулся с видом запасного игрока в китайский бильярд, выигравшего пачку сигарет.
Присяжная миссис Моррис презрительно поджала губы. Так она и поверила, что эта дамочка заботилась о здоровье мальчика! Любому понятно, что доктор — осел. Чтобы покрыть злобный замысел этой женщины, требовался человек поумней. Она убила здорового кролика, чтобы помучить малыша, но, конечно, могла притвориться, что это для его же блага. Еще омерзительней. Лицемерка!
Доктор Холмс, напротив, считал, что история с кроликом говорит о здравомыслии обвиняемой. Детей он не любил, а домашних животных — и того меньше. Избавиться от домашнего кролика, который, вероятно, еще и вонял, было, с точки зрения доктора Холмса, весьма разумно. В его глазах вся история с кроликом характеризовала обвиняемую исключительно с хорошей стороны.
По лицам остальных присяжных нельзя было распознать, каково их об этом мнение и есть ли оно вообще.
В противоположность тому, что пишут в детективных романах, судебные слушанья редко бывают волнующими. На пять минут драматической сцены приходятся долгие часы скучного разбирательства с соблюдением положенных формальностей. Процессы об убийстве тоже подпадают под это правило, и дело «Его Величества против ван Бир» не составляло исключения. Слушанье шло своим ходом, и жюри устало. Присяжные с явным облечением восприняли известие, что суд удаляется на обеденный перерыв. Они отбыли на ленч под присмотром судебного пристава; кормили их за счет городской казны. Мистер Джордж, секретарь профсоюза, возмущался и возражал. Рабочие «Троллоп энд Колл» вполне могли уже утром объявить забастовку; в этом случае председатель стачкома наверняка обратится в секретариат с просьбой о всесторонней поддержке со стороны профсоюза. Мистер Джордж твердо рассчитывал побывать у себя во время перерыва и все наладить. В конце концов пришлось ему удовольствоваться долгим телефонным звонком; из кабинки он вышел очень расстроенный. Мистер Стэннард тревожился, что Гвен и Фред не справятся без него с наплывом посетителей, но ему не позволили вернуться в паб.
