А ему не до Веркиного настроения вчера было. У него самого голова трещала от общения с Тайкой Хаустовой. Где тут было вдаваться в эмоциональные перепады своей собственной супруги.
Нет, главное, пару недель назад начала с отдыхом к нему приставать. Давай, мол, махнем куда-нибудь. Плевать, мол, на следствие. Отец, мол, все уладит. Никто препятствий чинить не станет и все такое.
Виталий не стал отказываться. Поваляться на белом песочке никогда был не против. Отдыхать, опять же, – не работать. Да и с Полиной все чего-то застопорилось. Та либо не понимала его, ставших уже откровенными, намеков, либо делала вид, что не хочет понимать, а давить на нее он опасался. Спугнет птичку с ветки, тогда все усилия напрасны. Ничего, время терпит. Антоха сидит, и сидеть теперь будет долго. Никуда Полина от него, Виталия, не денется. А жену обижать не следовало. Да и к морю он ездить очень любил.
Короче, согласие на отдых он Верке выдал. Скрепил договоренность затянувшимся поцелуем. Доказал свое желание быть с ней везде и всегда…
И тут буквально позавчера, прекратив носиться по магазинам и скупать всю пляжную дребедень – шорты, майки, купальники, шляпки, которые потом распихает по комиссионкам, Верка вдруг затихла. Ходила вечером по дому мрачная, на вопросы его не отвечала, на шутки не реагировала, к откровенным заигрываниям с его стороны оставалась равнодушной. Он озадачился минут на десять, затем забыл.
А вчера случилась истерика. Нет, сначала случился звонок телефонный. Виталий подошел к телефону. Звонил мужчина. Попросил Веру. Он пригласил. Та схватила трубку, вякнула в развязной своей манере:
– Слуша-аю!
Брякнулась на диван, высоко задрав ноги и не заботясь совершенно, что голышом. Снова повторила: слушаю. И потом вдруг…
Она резко села. Побледнела, забормотала что-то, чего Виталий разобрать не смог. Он вышел из гостиной, а любопытничать, вернувшись, было как-то не очень. Затем Верка разговор закончила. Побродила тенью по квартире с полчаса, а потом начала голосить.
– Сволочь! Гадина! Все из-за тебя! Ты во всем виноват, скотина!.. Сколько я для тебя старалась, все напрасно! Этот подонок… Он всю мою жизнь искалечит, да!!
В чем конкретно она его обвиняет, Виталий так и не понял. Струхнул поначалу, подумал, что Тайка его сдала. Разговор-то у него двумя часами раньше очень интересный с той состоялся. Но нет, не подтвердилось. Про Полину Верка не заикнулась даже, все каким-то неопределенным и размытым было в ее истерике. Да и звонил ей мужчина. Голос Прохоров не узнал.
Потом жена оделась(!), легла спать, и теперь старательно делала вид, что спит, хотя проснулась, кажется, и его сумела разбудить своими протяжными глубокими вздохами.
Что же ее так опечалило, интересно? Проснулась непривычно рано, вздыхает. Чудно! Непохоже на избалованную Верку. Может, в историю какую вляпалась, осатанев от безделья? А что? Запросто! Пару месяцев назад под дурью домой завалила, все ныла, чтобы он папе не рассказывал. А ему надо?
Может, с дурью этой спалилась где? Вот еще не хватало проблем.
– Вер, что не спишь-то? – Прохоров протянул руку к ее плечу, погладил осторожно гладкую смуглую кожу. – Что стряслось, малыш?
Она напряглась, но руки его не сбросила. И снова вздохнула.
– Ну! Ну чего ты, Верунь? – Виталий просунул руку ей под спину и подтащил к себе ближе. – Вчера плакала. Сегодня вздыхаешь. Расскажешь мужу или нет, что стряслось?
– Ничего, – прошептала она хрипло и всхлипнула. – Ничего такого, что могло бы навредить тебе.
– То есть? – Он полез ее целовать, но получил неожиданный отпор. – Ну, чего ты опять? Что стряслось, можешь рассказать? Малыш мне сейчас все расскажет, а папочка ее пожалеет и поможет, а?
Ни жалеть, ни тем более помогать ей он не собирался. Папаша у нее влиятельный для таких целей имелся, вот пусть и расстарается. Любопытство раздирало: с чего это супруга так непривычно себя ведет, и стала одеваться даже на ночь. Причина должна быть более чем объективной.
– Вера! Я, кажется, понял, – ахнул Прохоров от неожиданной догадки. – Ты что, изменила мне, да?! Изменила, и теперь тот подонок начал тебя шантажировать?! Он требует от тебя денег, иначе расскажет мне…
– Идиот! – фыркнула она, вырываясь из его рук и спрыгивая с кровати. – С чего это мне пугаться подобного шантажа? От тебя не убудет, коли разок-другой тебе рога наставлю!
– О, как! – воскликнул Виталий, немного уязвленный.
Про сволочную порочную натуру своей супруги он знал и иллюзий никаких не питал на этот счет. Потому, наверное, и к Полине его так тянуло: новым, ни на что непохожим и волнующим все было в ней. А тут…
Но все равно задело немного. И он даже попытался изобразить обиду. На что жена моментально отреагировала, заржав отвратительно громко и грубо.
– Хватит, Прохоров! Хватит!
– Что хватит? Обнаглела совершенно, – дул он губы, надевая домашние штаны и майку. – Уже при живом муже не стесняешься… Такие вещи говоришь.
– Я говорю правду, Прохоров. Циничную, грубую, но правду, – отрезала Верка, схватила сигареты с тумбочки, закурила и пошла размахивать руками, осыпая пеплом дорогой ковер. – Думаешь, я такая наивная дура и не знаю о тебе ничего!
– А что ты обо мне знаешь? – чуть тише воскликнул Прохоров, а внутри у него все тут же трусливо напряглось. – Что обо мне можно знать? Я чист!
– Расскажи это Полинке Пановой! – взвизгнула очередной волной смеха Вера.
– А при чем тут она! – попытался возмутиться Виталий, но голос подвел его, дрогнув предательски.
– А при том, что она, может, и поверит тебе, поскольку дура наивная! Я сначала думала, что притворяется она, корчит из себя святошу. Но нет, она на самом деле такая. Видит мир сквозь розовые стекла, и это ее вполне устраивает. И знаешь, я ей в чем-то завидую.
– В чем же? – неожиданно заинтересовался Прохоров.
Чтобы Верка кому-то завидовала, тем более Полине! Это было что-то новенькое. Верка же была самая лучшая. Самая красивая, самая удачливая и ничем не обремененная. Кто мог с ней тягаться, чтобы возбудить зависть?
– Ей легче нас всех живется, Витальча!
– Да ну! Ей, легче?!
Он, честно, не понимал, и считал Полину самой ранимой из всех знакомых ему женщин. Самой неподготовленной к ударам судьбы, и оттого самой уязвимой.
– Легче, легче, не ухмыляйся, Витальча! – Вера с шумом выдохнула дым. – Она парит надо всем тем, что называется нашим говенным миром. Она не способна замараться, она никогда не коснется его – этого житейского дерьма. Знаешь почему? Да потому, что она его не замечает! Она, повторяю, выше этого! Как можно погрязнуть в том, чего не видишь?.. Она не алчная, не злая, она просто любит своего Антошу и делает все, чтобы ему помочь. Странно, да?
– Что же тут странного? – с кислой миной поинтересовался Прохоров.
Упоминание о Полининой любви к мужу задело его даже сильнее, чем вероятность адюльтера с Веркиной стороны.
– Он же подозревается в убийстве ее тетки! Все факты свидетельствуют, что именно Панов убил ее единственную тетку. А она вместо того, чтобы осыпать его проклятиями, обивает пороги СИЗО и пироги печет ему.
– Ну… Наверное, она просто не верит, что он это сделал.
– Какой догадливый! – Вера даже дымом поперхнулась. – А не верит, потому что любит до посинения! Потому и боги на ее стороне, помогают ей.
– Почему? – не сразу понял Виталий, с тоской полазив по пустым кастрюлям в кухне, жрать на завтрак опять было нечего.
– Потому что она пытается спасти своего мужа из-за того, что любит и верит ему. – Верка оглядела его хмуро и обронила странную фразу: – А когда пытается кто-то кого-то спасти из других каких соображений, то все идет не так.
У Прохорова просто уши встали торчком. Он и про голод свой утренний позабыл, сразу решив, что позавтракает привычно в ресторане. И про досаду, вызванную воспетой Веркой любовью Полины к Антону.
В этой фразе ее, выпрыгнувшей из прокуренного, не вычищенного с утра рта, крылся, возможно, смысл ее вчерашней истерики. Так кому это она хотела помочь, интересно?
– Тебе, придурку, кому же еще. – еле выпихнула из себя Вера с клубами дыма. – Хотела помочь тебе…
– Так из каких соображений ты помочь мне хотела и в чем? – напомнил он ей, усаживаясь напротив с чашкой кофе и черствым куском бисквита.
– Я совершила самую большую в своей жизни ошибку, Витальча. – пожаловалась ему Вера с противным хныканьем. – Я хотела удостовериться в твоей невиновности, поехала туда и…
– Давай-ка все по порядку, – переполошился он, услыхав про свою какую-то невиновность. – Куда ты поехала? С какой целью? В чем ты хотела убедиться?
Оказывается, его бездельница жена неделей раньше была в гостях у папаши своего за городом. Там они долго разговаривал, пили кофе, жрали свежие миндальные пирожные, которые домработница Тереховых готовить была мастерица. И под кофе с пирожными папа сообщил дочке, что если у Панова и есть шанс выкрутиться, то он только в том, чтобы найти возможного свидетеля. Свидетеля, который мог бы подтвердить, что после отъезда Антона с фирмы Зоя Хаустова была жива. Либо, если этот свидетель не видел ее, то, возможно, видел кого-то еще, кто после отъезда Панова приезжал в фирму. И вид у папы при этом сделался такой загадочный, что дочка, поерзав крепкой попкой по креслу, решила, что тому что-то известно. Может, охранники под страшным секретом сообщили своему истинному хозяину, может, еще как, но отец каким-то образом что-то узнал.
