запричитал Тарас, увидев моё лицо, — я им сейчас!
Он приготовился прыгнуть на балкон квартиры, видимо, чтобы поквитаться с теми, кто посмел так обойтись с его барином.
— Стой! — я схватил его за плечо, — их уже задержали. Плюс, я их подельника с балкона выкинул. Он внизу лежит с той стороны дома. Нам нужно вернуться к машине, как можно быстрее: тут летает офицер.
Тарас кивнул. Худо-бедно мы добежали до края крыши по направлению к машине. На следующую крышу Тарас подкинул меня Яром, как на батуте, а затем запрыгнул следом. Таким же образом мы спрыгнули с крыши на дорогу, у обочины которой стоял наш автомобиль.
Мы быстро погрузились в него и отправились домой. Там я сбросил костюм и отправился в душ. Когда я вышел, меня встретил Тарас, который начал обрабатывать мои ссадины и мазать бодягой мои синяки. За этими занятиями я совершенно забыл о том, что мне нужно отменить встречу с графиней Воронцовой. А зря.
Раздался звонок в дверь.
— Кто там ещё? — заворчал Тарас и пошёл вниз.
Через секунду у меня в гостиной из интеркома, — да, у нас был интерком, но в неофициальной обстановке мы предпочитали перекрикиваться, — раздался голос Тараса:
— Матвей Михайлович, графиня Воронцова.
— Проводи, Тарас, я приведу себя в порядок и выйду, — ответил я.
Я молниеносно прыгнул к своему гардеробу, находящемуся в спальне, и выхватил какой-то домашний костюм, расшитый жар-птицами. Когда я вышел, юная графиня уже сидела на стуле боком к столу, за которым я обычно обедал и за которым обычно играл на ноутбуке Тарас.
— Добрый вечер, Анастасия Владимировна, — поприветствовал я её. Ручку целовать я не только не стал, а даже и не ждал, что она её протянет. Я же пустышка. Так и вышло: она просто кивнула.
— Здравствуйте, Матвей Михайлович, — и, даже не поинтересовавшись, почему у меня всё лицо в синяках, ссадинах и бодяге, затараторила: — я очень беспокоюсь за Валери, скажите, это правда? Что его вызвал на дуэль граф Озёрский, якобы за то, что он попал теннисным мячом в его спутницу?
— Послушайте, Анастасия Владимировна, я ничего не знаю, ни о какой дуэли, — постарался сказать я как можно убедительнее своими разбитыми губами.
— А кто тогда вас избил? — она наконец отметила мой потрёпанный вид, — ах, я знаю! Валери заступился за вас, и поэтому подстроил так, чтобы граф Озёрский вызвал его на дуэль!
Вот что с нормальной неглупой девушкой может сделать излишняя восторженность, вызванная чтением глупых романов и просмотром глупых фильмов о Большой Любви.
— Ну что вы такое говорите, графиня, — как можно мягче сказал я, — ну разве может быть такое, чтобы мой кузен что-то подстраивал. Подумайте, разве мог он специально так послать мяч, чтобы он угодил в даму?
Её глаза расширились от такого кощунственного предположения.
— Конечно же нет! — не будь я пустышкой, она мы хлопнула меня по руке. Увы, девушки трогают только тех, кто им нравится. — Как вы можете такое говорить, Валери никогда бы не причинил боль даме.
«Отлично, теперь я ещё и виноват».
— Так ведь это же вы можно сказать, такое утверждаете, когда говорите, что мой кузен Валерий подстроил ситуацию, чтобы получить вызов на какую-то дуэль, — ответил я.
— Я бы никогда! Никогда! Никогда бы такого не сказала, Матвей Михайлович! — вспыхнула графиня Воронцова.
— Ну так, значит, никто ничего не подстраивал, меня никто не избивал и никакого вызова на дуэль не было? — спросил я.
— Получается так… — протянула она, — да что вы меня путаете! Признавайтесь, откуда у вас синяки, почему ваш телефон разбит?!
— Я катался на скутере и не смог вписаться в поворот, резко затормозил и перелетел через руль, — ответил я.
— Это правда? — спросила она, — я по глазам могу увидеть, когда человек лжёт.
«Да сколько же можно это слушать».
— Я бы никогда не обманул такую прекрасную даму, как вы, — я выпучил глаза: пусть определяет лгу я или нет, сколько влезет.
Это её успокоило.
— Я вижу, что вы говорите правду, Матвей Михайлович, — кивнула она с важным видом.
— Ну вот и хорошо, — сказал я с облегчением, — чаю, может быть, или кофе?
— Какой кофе? — всплеснула руками Анастасия Владимировна, — когда два безумца готовы поубивать друг друга из-за глупой склоки! Ах, почему же меня не было с ними на этой злополучной игре в теннис?!
— А, собственно, почему? — поинтересовался я.
— Я примеряла костюм для тенниса и в последний момент, когда я узнала, что там будет Валери, я перестала себе в нём нравиться, — ответила молодая графиня.
Она бы никогда не была бы такой откровенной перед человеком, которого воспринимала бы как мужчину, но я, пустышка без Яра, другое дело. Стесняться меня для неё — то же самое, что стесняться домашнего попугайчика.
— И что же? — пригласил я её продолжить.
— Я поехала в центр, покупать себе новый теннисный костюм, немного задержалась, а потом мне позвонила подруга и сказала, что игра закончилась, потому что этот гадкий граф Озёрский вызвал нашего Валери на дуэль, а вас, Матвей Михайлович, назвал своим секундантом.
— Анастасия Владимировна, — снова обратился я к ней, — если бы я был секундантом, то как секундант я не имел бы никакого права разглашать ни условия дуэли, ни сам факт её проведения.
Это заставило её задуматься.
Глава 14
— Если бы даже какая-нибудь подобная дуэль проводилась, зная ваш характер, я уверен, вы бы первой о ней узнали, — сказал я.
И, чтобы уже распрощаться с ней, я добавил:
— И, если бы даже какая-нибудь подобная дуэль проводилась, я даю вам моё слово, я бы сразу вам сообщил об этой дуэли и о её результатах.
Она встала.
— Я поняла вас, Матвей Михайлович, — произнесла она. — Вы правы, я всегда чувствую такие вещи… Это приходит само…
Удивительно, что смысл моих слов вообще пробивался через её затуманенный любовными сериалами мозг. Она, кажется, правильно поняла мой намёк о том, что я не расскажу ей прямо о том, что намечается дуэль, так как связан правилами, но обещаю рассказать ей о поединке, когда он закончится.
Впрочем, графиня всё же поняла меня как-то по-своему, раз заговорила о каком-то своём сверхъестественном чутье.
— Спасибо вам. Хорошего вам вечера, — начала прощаться она.
— Я провожу вас до двери, графиня, — я открыл перед ней дверь на лестницу, и, спустившись вперёд неё, предложил ей руку, чтобы сойти с последней ступеньки. Это была лишь дань этикету, так как я понимал, что моя рука ей не нужна. Другое дело, если бы ей предложил помочь
