На мгновение я заметила Тони Гаэна, но он снова исчез, прежде чем мне удалось поговорить с ним. Подали катафалк, процессия медленным шагом направилась к нему вместе с гробом. За катафалком стоял автомобиль, на его заднее сиденье усадили Эсси. На ней был черный костюм, черная соломенная шляпа с широкими полями и опущенной вуалью. Она смахивала на пчеловода, ужаленного Святым Духом. На Барбаре Даггетт был пепельно-серый костюм и черные туфли-лодочки. Пара разноцветных глаз на бледном лице, казалось, излучала электричество. Дождь усиливался, и мистер Шаронсон раскрыл большие черные зонты, чтобы люди не вымокли по дороге от крыльца до автостоянки.
Машины начали двигаться одновременно, с урчанием выхлопных труб, шуршанием гальки под колесами, пока не выехали на основную дорогу и не выстроились в длинную процессию по направлению к кладбищу, расположенному милях в двух от церкви. Там мы снова припарковали машины, хлопая дверями и выходя на мокрую траву. Это было новое кладбище с редкими деревцами — широкое поле, на котором росли только сорняки. Могильные камни, квадратные и низкие, не были украшены ни каменными ангелами, ни какими-либо другими гранитными излишествами. Территория содержалась в относительном порядке и была покрыта сетью асфальтовых дорожек, вьющихся между могильными участками, заблаговременно приготовленными для новых покойников. Удивляло, что кладбище, как и площадки для гольфа, создавались специалистами с минимальным эстетическим эффектом. Кладбище напоминало низкопробный деревенский клуб с умеренной вступительной платой для вновь появившегося покойника. Богатые и уважаемые были захоронены в другом месте, куда не сочли возможным принять Джона Даггетта.
«Уинингтон-Блейк» соорудил один навес над самой могилой и рядом с ней еще один, в два раза больший, разместив под ним складные стулья. Казалось, никто не знал, кого еще надо ждать, куда идти, поэтому образовалась толчея. Эсси и Барбару Даггетт проводили под большой навес, предоставив им первый ряд стульев, соединенных по четыре между собой. Ножки постепенно вдавливались в размокшую от дождя землю, так что людям пришлось сидеть, неловко откинувшись назад. И они напоминали загнанных в капкан беспомощных животных, озирающихся по сторонам, почти падающих со стульев и не имеющих никакой возможности что-либо изменить. Почему горе всегда сопровождается такими нелепостями.
Мне удалось протиснуться под один из навесов, но пришлось стоять. Большинство скорбящих были старше меня, и стулья им оказались нужней. Складывалось впечатление, что выразить соболезнование Эсси Даггетт собрались все члены церковного братства.
Пастор Боуэн скинул плащ и стоял с непокрытой головой. Капельки дождя собирались на лысине, терпеливо дожидаясь "друг друга, а потом ручейками стекали за воротник. Я заметила слуховой аппарат в правом ухе пастора. Он осторожно трогал его, сохраняя выражение благостной отрешенности, чтобы не привлекать к собственной персоне слишком большого внимания. Очевидно, в аппарате отказала батарейка. Легкие постукивания указательным пальцем должны были вернуть его к жизни.
В дальнем углу навеса я увидела Мэрилин и Уэйн Смитов, за ними Тони Гаэна в сопровождении тетки Рамоны. Тони выглядел как примерный школьник, настоящий юный джентльмен: серые шерстяные брюки, белая рубашка, матросский блейзер, репсовый галстук. Как будто почувствовав мой взгляд, он поднял глаза, но взгляд был пустой, отсутствующий, как у робота. В нем не наблюдалось ни тихой печали, ни ярой ненависти. Билли Поло с сестрой стояли за навесом, раскрыв зонты. Корал выглядела несчастной и жалкой. Она простыла и теперь судорожно кашляла в кулак. Ей бы лучше было лежать в постели с горчичниками на груди. У Билли был утомленный вид, он беспокойно осматривал толпу. Я проследила за его взглядом, пытаясь установить, кого же он высматривает.
— Дорогие друзья,— властным голосом произнес распорядитель церемонии.— Печальный случай, смерть Джона Даггетта, собрал нас здесь, чтобы засвидетельствовать его возвращение в тот мир, откуда он вышел, чтобы отметить его вхождение в мир Господен. Джон Даггетт покинул нас. Он освободился от жизненных забот и печалей, освободился от грехов, от своей ноши, от своей вины…
Откуда-то сзади женский голос простонал: «О, Господи!» Вторя ему, таким же тоном другой женский голос произнес: «Скотина!» Ведущий, не расслышав как следует, принял оба восклицания за библейские изречения, за выражение духовного подъема присутствующих, что побудило его к еще большему красноречию. Громким голосом, с закрытыми глазами проповедник читал наставления против греха, безнравственности, разврата, оскверненной плоти, сладострастия и растления.
— Джон Даггетт был самым большим мерзавцем из всех когда-либо живших на земле! — снова раздался тот же голос. Головы начали поворачиваться вокруг. И тут в задних рядах поднялась Ловелла. Все повернулись и удивленно уставились на нее.
Она была пьяна. Покрасневшие глаза выдавали наличие в ее организме еще и марихуаны вдобавок к спиртному. Левый глаз слегка припух, застарелые синяки немного обесцветились и пожелтели. Казалось, что Ловелла страдает больше от аллергии, чем от побоев лежавшего перед нами покойника. Волосы напоминали белый бесформенный куст, в глаза резко бросался глубокий разрез темно-красного рта. Лицо Ловеллы было залито слезами, черная тушь с ресниц размазана по лицу. Кожа покрылась пятнами, нос покраснел и хлюпал. Для этого случая она натянула черное, короткое платье с блестками, из-под которого как надутый шар, выпирала ее живописная грудь. Она была до дикости нелепой и смешной. Невозможно было понять, плачет ли Ловелла от ярости или от горя, да толпе и не было до этого никакого дела.
Я повернула голову назад и краем глаза увидела, что Билли Поло пытается пробраться к Ловелле по краю навеса. Проповедник понял, наконец, что ошибся в истинных чувствах Ловеллы и бросил недоуменный взгляд на мистера Шаронсона, который дал команду привратнику присмотреть за женщиной. Мы подошли к ней почти одновременно. Билли быстро обхватил Ловеллу сзади, скрутив ей руки. Она вырывалась, пиналась, кричала: «Скотина! Идиот!» Один из служителей поймал ее за волосы, второй схватил за ноги. Ловелла боролась и сопротивлялась все время, пока ее выносили к дороге. Оглядываясь назад, я пошла за ними. Барбару Даггетт заслоняли скорбящие, которые поднялись, чтобы лучше все видеть, но мне удалось заметить, что Мэрилин Смит с удовольствием наблюдает всю эту безобразную сцену, которую устроила Ловелла.
Когда мне наконец удалось добраться до Ловеллы, она лежала на переднем сидении «Шевроле» Билли Поло и плакала, закрыв руками лицо. Дверцы машины были распахнуты, и Билли суетился вокруг Ловеллы, утихомиривая и успокаивая женщину, поглаживая ее растрепанные волосы. Оба привратника обменялись взглядами, довольные тем, что Ловелла была теперь под присмотром. Билли рассвирепел от их бесцеремонности.
— Я присмотрю за ней. Убирайтесь! Она уже успокоилась.
Корал с зонтиком в руках обошла вокруг машины и, зайдя за нее, остановилась. Было заметно, что поведение Билли смущало Корал не меньше, чем выходка Ловеллы. И тем не менее все трое представляли собой странное единство, а у меня появилось мутное впечатление, что связь между ними была куда более тесной, чем Билли пытался меня убедить.
Погребальная церемония, участницей которой я оказалась, близилась к завершению. Из палатки доносились тонкие, высокие голоса плакальщиков, объединенные в общий хор для последних, прощальных песен. Всхлипывания Ловеллы были по-детски горьки и безутешны. Действительно ли ее так потрясла смерть Даггетта? Во всяком случае происходило что-то совсем непонятное.
— Что за дела, Билли? — спросила я.
— А никаких дел,— резко ответил он.
— Но что-то происходит. Откуда Ловелла узнала о смерти Даггетта? От вас?
Билли, не отвечая, уткнулся лицом в ее волосы.
— Корал взглянула на меня:
— Он ничего не знал.
— А вы, Корал? Не хотите ли вы что-нибудь сказать по этому поводу?
Билли метнул на нее предостерегающий взгляд, и она отрицательно покачала головой.
С кладбища доносились приглушенные голоса, чувствовалось оживление, обычно возникающее при окончании тягостных церемоний. Толпа рассыпалась, и люди двинулись в нашу сторону.
— Побереги голову. Я закрою дверцы,— сказал Билли Ловелле. Он захлопнул дверцу на стороне водителя и потянулся через сиденье, чтобы закрыть и другую дверцу. Однако ему пришлось немного подождать, пока Ловелла не уберет колени. В это время Билли рассматривал толпу, все еще копошившуюся под навесом. Толпа постепенно редела, и я заметила, как взгляд Билли на мгновение вспыхнул.
— Кто это?
Билли смотрел на небольшую группу, состоявшую из Рамоны Уэстфолл, Тони и Смитов. Трое взрослых разговаривали, а Тони, руки в карманы, прохаживался между рядами сложенных стульев, отковыривая носком ботинка грязь с их ножек. Барбара Даггетт стояла позади Тони с кем-то беседуя. Я назвала Билли их имена, и мне показалось, что его вниманием завладел Уэйн. Но нет, скорее всего это была Мэрилин.
