– Очнись, Савва, теперь ты видишь и слышишь, открой глаза, Савва.
«Это мне, – понял Он. – Это я – Савва».
Он открыл глаза и увидел вновь сурового старика с седыми мохнатыми бровями.
– Ну, – спросил старик, – належался, Савва? Пора вставать, надо начинать жизнь. Если ты меня понял, скажи «да».
– Да, – откликнулся Савва.
Старик перекрестился, и лицо его помягчело.
– Попробуй-ка подняться. Только не торопись.
Он подставил руку, и Савва медленно сел на постели, потом спустил ноги на дощатый пол, потом, держась за стариковскую руку, встал, и мир перед ним пошел кругом.
– Это ничего, – ободрил старик, – скоро привыкнешь. Меня зовут Антоний, ты в моем доме, я тебя выходил.
– Спасибо, – отозвался Савва, снова сев на жестковатую постель.
– Благодаришь, стало быть, голова варит, – слегка обрадовался чему-то старик. – Но ты ее эти дни не напрягай, пусть привыкает. А сейчас – спи.
И едва Антоний дотронулся до него, как Савва опять впал в глубокий сон. Только на этот раз сон был не болезненным, а легким и сладостным.
Проснувшись в отсутствие старика, он сделал несколько самостоятельных шагов по комнате и подошел к маленькому мутноватому оконцу. Перед ним была небольшая поляна, дальше текла река, а вокруг стоял лес.
– Изучаешь? – спросил тихо появившийся в дверях Антоний. – Это хорошо. Пойдем, выйдешь на волю, вдохнешь свежего воздуха, а завтра дам тебе работу.
Савва с помощью старика вышел за дверь и зажмурился от яркого дневного света. Когда его снова шатнуло, Антоний посадил страдальца на завалинку.
Рядом на двух невысоких рябинах свисали красные тяжелые кисти. За домом был огород.
– Вот так, подыши пока, – проговорил, едва скрывая тихую радость, дед.
Савва еще раз оглянулся вокруг на уходивший полукругом к реке лес и ощутил беспокойство. Вроде бы ему надо было куда-то идти..
– Что я тут делаю? – спросил он с недоумением. – Или я к вам лечиться приехал?
– То тебе лучше знать, – ответил со спокойной рассудительностью старик. – Только голову попусту не напрягай. Что надо – само вспомнится, а что не надо – то и забудется.
– Подождите, а вы-то кто? Вы мне родственник или как?
– Родственник, – согласился дед. – Мы на земле все родственники. Пойдем-ка назад. Поспи малость еще, а завтра, как силы в тебя войдут, станешь мне помогать.
Дед ввел Савву в дом, посадил на постель. Теперь Савва разглядел и ее. Это была сколоченная из досок лежанка, не ней – сенной матрас и вместо белых больничных простыней – что-то цветастое, ситцевое. Он хотел еще о чем-то спросить старика – о чем, даже и сам толком не знал, – но что-то неясное его сильно мучило. Однако старик на мгновение легко дотронулся до плеча, Савва ощутил едва заметный укол и немедленно погрузился в сон.
Выздоровление Саввы шло быстро. Уже на другой день после первого выхода на свежий воздух он помог деду пилить дрова. Потом, после недолгого отдыха, выкопал остаток картошки из огорода.
– Помощник, это хорошо, – несколько раз с удовольствием повторял Антоний. – Иногда так третья рука нужна, а где ее взять! Завтра пойдем в тайгу, одолень-трава поспела.
Однако завтра уходить никуда не пришлось. К вечеру, когда дед решил поколоть распиленные дрова (жильцу он это дело пока поручать не желал), Савва почувствовал неожиданное беспокойство, а потом сообщил деду:
– Кто-то к нам едет, то есть, я хотел сказать, плывет.
– Да ну? – удивился Антоний и, отложив топор, ненадолго замер и согласился. – А и в самом деле плывут. – Потом, взглянув на Савву пристальнее, чуть дотронулся до плеча и попросил:
– Ты попробуй-ка рассмотреть: кто плывет, на чем и зачем? Только глаза прикрой, тут другой, внутренний нужен взор.
Савва послушно закрыл глаза, и то, что его беспокоило, стало проступать неясными силуэтами, словно видения из тумана.
– Плывут, точно плывут! – сообщил он. – Что-то большое, словно баржа.
– Верно, сухогруз называется, – согласился дед. – Еще всмотрись.
– Люди, как раз про вас говорят, какие-то коробки, прикрыты и рядом собака. Да… собака!
– Молодец! Ну, молодец! – обрадовался дед. – Все разглядел! Тогда утром никуда не пойдем, будем встречать гостей. Сложи пока дрова.
Старик показал, куда класть колотые, куда отбросить пиленые. Пока Савва занимался этой работой, Антоний делал другое – готовил посылку для судна.
Посылка состояла из довольно легких больших картонных коробок, внутри которых были плотно уложены двойные мешки с сухими травами: внутренний – из брезента, внешний – из полиэтилена.
Савва помог и в этом деле: дед писал чернильным карандашом на листах белой бумаги крупными буквами этикетки, а он крепил их на коробки и обклеивал скотчем, чтобы не промокли.
Скоро все пространство сеней с дощатого пола до потолка было заставлено коробками.
– Это – лекарю в город, – объяснил дед.
Утром сухогруз, на корме которого было написано «Лена-28», хрипло гуднув, осторожно приблизился правым бортом к высокому берегу, где была солидная глубина. Вахтенный бросил Антонию с Саввой два тонких конца с грузиками, к которым были привязаны более толстые корабельные канаты. Швартовы замотали вокруг ближних сосен, вахтенный выдвинул сходни, по ним сошел судовой стармех, пожал Антонию руку, приветственно похлопал его по плечу, а потом, немного подумав, пожал руку и Савве. Матросы в это время перенесли на берег по пружинящим сходням несколько тяжелых мешков и картонных коробок.
Коробки с травами стояли уже под соснами в полной готовности к погрузке.
– Что, старина, никак жильцом обзавелся? – весело спросил стармех.
– Обзавелся, – согласился дед.
– А у меня к тебе просьба. Капитан опять занемог. Так скрючило, что команде показываться не хочет. То ли просквозило где, то ли повернулся не так.
– Пойдем выпрямлю. И ты, Савва, со мной иди, пригодится.
Стармех провел их по судну вдоль борта к капитанской каюте. Постучав, открыл дверь, сунул голову и объявил:
– Привел, Андреич! Ты там как, готов?
– Готов, – тоскливым голосом отозвался капитан. Он лежал на койке, в длинных цветастых трусах, спиной кверху.
– Ну, дед, хоть вешайся! Так искорежило, что если сесть, так уже и не встать. Прямо посреди вахты. Еле до каюты добрел. Ты тогда, помнишь, два года назад меня полечил, так был полный о' кей!
– Ну и сейчас выправлю, не тот случай, чтоб вешаться, – проговорил Антоний, приблизившись к загорелой, в рыжих волосиках капитанской спине.
На несколько мгновений он замер, уставившись в верхний левый угол, словно что-то незримо там спрашивая или набираясь энергии, а потом медленно сверху вниз провел несколько раз ладонью вдоль больного позвоночника, почти не касаясь его. После этого он соединил обе стариковские ладони, наложил их на спину больного, видимо, на воспаленное место, и слегка надавил ими.
Капитан ойкнул.
– Чего ойкаешь, вставай, будешь бегать как молодой, – объявил Антоний.
Капитан стал осторожно подниматься и вдруг счастливо вскочил:
– Полегчало! Вся боль схлынула. Ну, дед, тебе бы президентов с этими, с олигархами, лечить, на «Мерседесе» бы ездил! Давай в город перевезу!
– Нет, в город я не желаю, – серьезно ответил Антоний.
– Как же тебя благодарить? Магарыч не берешь…
– Пуд соли доставь, если сподручно будет…
– Так это я тебе сейчас. Нам теперь и торговлю разрешили. – Он вышел из каюты и громко распорядился:
– Снеси на берег соль, двадцать кэгэ, запишешь на мой счет.
Матрос пронес по сходням ящик с пачками соли, а за ним сошли и Антоний с Саввой.
Минут через пять судно, взбурлив под кормой воду, отошло от берега и пошло вниз по реке.
– Теперь мы с запасом! – радостно проговорил дед. – И греча есть, и овес, и аж растительное масло.
– А как называется река-то эта? – спросил вдруг Савва, встав в остолбенении.
– Так и называется, как звалась испокон веков, – Обь.
– Ага, – стал что-то соображать Савва. – Значит, я сейчас – на берегу Оби, в Сибири.
– Ну! – согласился Антоний. – Не в Америке, чай.
– Так это я что – тут всегда жил? Я твой родственник, что ли?
– Опять голову хочешь напрячь! Считай, что сродственник. А голову не напрягай, она у тебя должна быть свободной и легкой. А станешь напрягать – опять придется тебя выхаживать. Я и так больше месяца возле тебя просидел, все дела забросил, сколько дальних трав и кореньев не собрал! Хорошо, всегда есть запас.
Савва голову напрягать не стал и принялся перетаскивать грузы от берега к дому.
Осень в этих местах была короткой. Еще на днях грело солнце, а утром замерзшие тонким льдом лужи неожиданно присыпало снегом. В середине дня снег повалил гуще, а к вечеру кругом уже лежали сугробы.
– Так это что же, зима? – спросил Савва.
– Зима, милый, – согласился дед. «Если зима – значит, Новый год», – возникла неизвестно откуда мысль, и Савва спросил:
