Умолкнув, дед еще постоял в этой позе минуты две, так и не произнося больше ни звука, а потом медленно распрямился и открыл глаза.
– Слышали, что сказали вам духи? – спросил он по-русски, чтобы было понятно и Савве, чем он только что занимался.
Однако дальше заговорил снова по-эвенкийски.
О чем не спорят физики и лирики
К вечеру линолеум был заменен. Причем, когда поехали выбирать новый, удивительным образом всем сразу понравился один и тот же – темно-зеленый.
Как ни странно, но аллергия у Пуни явно уменьшилась уже к вечеру. Кошка за один день чудесным образом пошла на поправку.
– А я панически боюсь ремонтов, – говорила Ольга за ужином, на который был приглашен и Савва.
– Это естественно, – кивнул он. – Кому хочется, чтобы вокруг него рушился сложившийся мир. Это своего рода микрокосм. Но иногда это необходимо. Сложившаяся атмосфера может быть и не очень благоприятной.
Ольга выразительно посмотрела на Павла, который, как всегда, когда собиралось больше трех человек, хранил полное молчание.
– Да, кое-кому бы очень не мешало произвести ремонт в своей комнате.
На это Павел пробормотал нечто нечленораздельное.
– Вы посмотрите, что у него творится, – сказала Ольга.
– Давайте посмотрю, – неожиданно для всех согласился Савва и отставил чашку. – Но только если хозяин не возражает.
Павлуша-Торин, до сих пор воспринимавший слова матери как риторические высказывания, забеспокоился. Он не ожидал, что кто-то изъявит желание осматривать его жилище.
– Может, чай допьем, – пробормотал он, стараясь оттянуть момент осмотра и надеясь, что эта затея как-нибудь сама собой забудется.
За чаем Ольга рассказывала о том, что происходит в гимназии, перескочила на Нину Евгеньевну, на устаревшие программы, а с них на клонирование, генную инженерию, короче, на своих любимых коньков.
– Скоро динозавры будут гулять по муромским лесам, – засмеялся Петр. – Как только их генетический код прочтут. А до этого уже просто рукой подать.
– А потом можно будет воспроизвести гномов, гоблинов, эльфов и других, – сказал Павел. – Их генетический код утерян, но его можно восстановить и по внешним данным.
– А вот интересно, что можно клонировать? – спросил Савва. – Только телесную оболочку? Как же тогда обстоит дело с душой? Ведь душу клонировать нельзя. Будем ли мы уверены, что, копируя тело, скопируем душу?
– Ну, понятия души в биологии не существует, – улыбнулась Ольга. – Говорят – разум, психика, психологические особенности конкретного индивида, наконец, личность. Это, правда, уже чистая психология, то есть другая наука. Душа, наверное, по ее части. И психолог, скорее всего, скажет вам, что психологические особенности личности, не все, конечно, но многие, закладываются при рождении, то есть записаны в генах.
– Слушай, если основы личности не заложены уже в генах, то, значит, и новая личность будет такой же, – сказал Петруша, который, будучи сыном учителя-энтузиаста, разбирался в данном предмете. – Поэтому если кого-то клонировать, вырастет такой же человек: добрый – злой, жадный – не-жадный, поэт – прозаик.
– Раньше говорили «физики и лирики», – заметил Савва.
– Ну это вы шестидесятые вспомнили! – воскликнула Ольга, и у нее промелькнула мысль: сколько же ему, получается, лет? На вид нет и сорока, но тогда о «физиках и лириках» он может помнить только по самым младенческим воспоминаниям. Спросить об этом вслух она не решилась, а сам Савва не стал уточнять этот вопрос.
На самом деле он этого не знал сам. «Действительно, шестидесятые… Откуда же я об этом знаю?» Он пытался что-то вспомнить, но, как всегда, натыкался на стену. Значит, пока ему ничего знать и не надо. Савва верил в причинность всего сущего. Он снова прислушался к тому, что говорилось за столом.
– Ты не прав, – говорила Ольга. – Далеко не все заложено от рождения. Это уже какой-то фатализм. Тогда зачем кого-то воспитывать, если все заложено заранее?
– Зачем вообще кого-то воспитывать? – бурчал Паша-Торин.
– Нет, не совсем уж все-все заложено, – продолжал отстаивать свою точку зрения Петр. – Но девяносто процентов. Вот если удастся клонировать человека, тогда эта проблема и будет решена.
– Ага, – кивнул Торин. – Одного – в Нью-Йорк, в семью Рокфеллера, другого – в Бразилию, где много диких обезьян, а третьего – в наш интернат. А потом посмотреть, кто лучше получится.
– Но разве можно ставить эксперименты на людях?! – возмутилась Ольга. – Это противоречит правам человека, просто элементарной нравственности, всему на свете! Это категорически недопустимо.
Внезапно Ольга замолчала. Она вспомнила свой разговор с учителем истории.
– Конечно, Петруша, ты во многом прав. Человек, как вид, не изменился с каменного века, конкретный человек, сложившаяся личность очень мало меняется в течение жизни. Все это согласуется с представлениями современной генетики. И в то же время это совершенно не основание для крайнего фатализма. Тут уже один шаг до понятия «рок», «судьба», «предопределение». Тогда зачем вообще что-либо делать, если все заранее предначертано? Давайте сидеть сложа руки. Но человек почему-то борется, к чему-то стремится…
– Я в одной книге прочитал такую мысль, – сказал Савва. – «Неверно, что человек – пленник своей судьбы, но он пленник своей темы». «Тема» – это повторяющийся мотив, как в музыке. Я бы сказал так: складывается личность, которая мало подвержена изменению, и ее поступки не предопределены, но они ограничены некими рамками. Психологическими рамками этой личности. Трудно себе представить, что вы, Ольга Васильевна, с легким сердцем пойдете грабить на большой дороге, да что там грабить, вы не способны даже таскать мелочь из карманов своих сослуживцев. И не из-за трусости и боязни наказания. Вы на это не способны органически, это ваше неотъемлемое свойство. А для кого-то это совершенно нормальный поступок. И он обычно не делает этого только потому, что боится быть пойманным. Точно так же замкнутый, обидчивый, не склонный прощать человек с гораздо большей долей вероятности останется один и будет страдать от одиночества, чем дружелюбный, общительный и относящийся ко всему наплевательски. В сущности, я упрощаю. Но в общем схема такова.
– Все один черт, – подал голос Торин. – Родился гномом, будешь жить как гном, совершать гномьи поступки. А если эльф – то и будешь как эльф.
– Но есть разум, – сказала Ольга. – Иначе мы не судили бы преступников. Кому-то ничего не стоит выйти и грабить на большой дороге, его личность вполне пригодна для этого. Но тогда тебя должен остановить разум. Иначе что в нас человеческого? И где свобода воли?
– У гнома тоже есть разум, но он гномий, – ответил Паша-Торин. – У него понятия другие.
– Другая этика, – пояснил Савва. – То есть представление о том, что хорошо и что плохо. И мы преступника пощадим на основании того, что у него другая этика. Что он не считает, что грабить и убивать нехорошо.
– Ну а что, каннибалов Новой Гвинеи под суд отдавать? – поинтересовался Петруша. – Они друг друга едят и нахваливают, и никто из них не считает, что кушать человека плохо.
– А это зависит от того, где он ест и нахваливает, – сказал Савва. – Если это происходит в маленькой квартирке посреди Парижа или Нью-Йорка, то придется его отдать под суд, а если у себя в живописной деревушке нагорья, так пусть ест, пока самого не съели.
– Вы хотите сказать, все зависит от того, какие правила приняты у окружающих людей, я правильно вас поняла? – заметила Ольга. – Но как же тогда общечеловеческие ценности?
– А есть ли они? – спросил Савва. – Это не риторический вопрос, я действительно спрашиваю.
– Конечно есть! – внезапно категорично сказал Павел. – Потому что есть ценности общеэльфийские, есть общегномовские, общехоббитовские, общекроличьи, общекоровьи… Ну и общечеловеческие!
Все дружно расхохотались.
– Совершенно убойный аргумент! – сказал Петр.
Ольга посмотрела на своего младшего. Как давно он не принимал участия в общем разговоре. Уткнется, бывало, в тарелку и молчит, а если отвечает, то каким-то бурчанием или сопением. И вдруг он слушает, спорит, говорит! Просто поразительно, как он внезапно переменился.
«Переменился!» – пронеслась в голове у Ольги непрошеная мысль. «Люди не меняются в принципе», – сказал где-то в глубине души голос Пети Сосновского. Неужели это опять Савва Морозов… Да кто же он?
– А ты, я смотрю, серьезно изучаешь иные формы разума, – спросил Торина Савва. – А что особенно тебя интересует?
– Язык, – ответил тот. – Я составляю словарь эльфийского языка и стремлюсь восстановить его в тех чертах, которые восстановить возможно. Это называется «лингвистическая реконструкция».
– Надо же, эльфийский язык! Интересно было бы посмотреть… Ну и насколько далеко ты продвинулся? Там и грамматика есть? – задал очередной вопрос Савва.
