Когда молодые девушки вошли в самый лагерь, Гэтти слегка вскрикнула, заметив своего отца. Он сидел на земле, прислонившись к дереву, а стоявший против него Гэрри небрежно резал маленькую ветвь. Повидимому, они пользовались здесь полной свободой, и посторонний наблюдатель, не знакомый с индейскими обычаями, мог принять их за гостей, наслаждающихся радушным гостеприимством. Проводив свою подругу, Вахта немедленно удалилась, чтобы не помешать своим присутствием встрече, но Гэтти, не привыкшая к особым ласкам, обуздала, как нельзя лучше, излияние своего чувства. Она спокойным и ровным шагом подошла к отцу и остановилась перед ним, не говоря ни слова. Старик в свою очередь при этом внезапном появлении не обнаружил ни удивления, ни беспокойства: в этом отношении он был совершенно пропитан стоицизмом индейцев и отлично понимал, что, подражая их хладнокровию, можно всего скорее заслужить их уважение к себе. Сами индейцы при неожиданном появлении незнакомки также остались совершенно равнодушны.
Гуттер внутренно был очень растроган поведением Гэтти, хотя притворился совершенно хладнокровным. Он вспомнил ее увещевания перед отъездом из замка, и теперь, при постигшем его несчастии, ее слова получили для него глубокий смысл. Притом он знал простодушную верность своей дочери, способной на самопожертвование, и хорошо понимал причину ее поступка.
— Нехорошо, Гэтти, — сказал он, соображая вероятные последствия ее выходки, — очень нехорошо. Тебе не следовало приходить сюда.
— Скажи, батюшка, удалось ли тебе или Гэрри завладеть человеческими волосами?
— Нет, дитя мое, совсем нет, и ты можешь быть спокойна на этот счет. Я схватил было ту девушку, которая пришла с тобою, но на ее отчаянный крик сбежалась целая стая этих диких крыс, и мы не справились с ними.
— Благодарю тебя, батюшка! Теперь я могу смело говорить с ирокезами, и совесть моя будет спокойна. Надеюсь, что Генрих Марч, как и ты, не сделал никакого вреда этим индейцам?
— О, что касается меня, то можете, если хотите, успокоиться на долгие времена, — отвечал Скорый Гэрри. — Я остался круглым дураком так же, как и ваш отец. История, видите ли, вот какая: когда старый Том и я наткнулись на свою законную добычу, чтоб заработать казенные денежки, эти черти нахлынули на нас со всех сторон и меньше чем в пять минут скрутили нас обоих по рукам и по ногам.
— Однако, теперь вы не связаны, Генрих Марч, — возразила молодая девушка, бросив робкий взгляд на красивого гиганта. — На вас нет ни веревок, ни цепей, и тело ваше не пострадало.
— Еще бы! Какого чорта они выиграют, если вздумают переломать мои кости? Но дело не в том: владея и руками, и ногами, мы теперь с вашим отцом хуже всякого безрукого и безногого калеки. У всех этих деревьев есть уши и глаза: один шаг вперед с этого места, и целые десятки пуль засядут в вашей спине. Вот как, любезная Гэтти. Во всей колонии нет тюрьмы крепче той, в которую теперь законопатили нас. Это я отлично понимаю.
Но Гэтти вовсе не понимала, что такое тюрьмы, и для чего они существуют на свете. Уловив только общую мысль Генриха Марча, она отвечала:
— Потерпите, Гэрри, успокойтесь! Я пойду к ирокезам, переговорю с ними, и все кончится к общему благополучию. Никто из вас не должен за мною следовать. Я пойду одна, и когда вам позволят воротиться в замок, я немедленно сообщу об этом.
Гэтти говорила с такою наивною важностью и так была уверена в успехе, что оба пленника невольно начали рассчитывать на ее ходатайство, не догадываясь, на чем оно основывалось. Поэтому они не возразили, когда она обнаружила намерение оставить их, хотя было ясно, что она решилась подойти прямо к группе ирокезских вождей, которые в это время шопотом рассуждали в стороне, вероятно, о причинах внезапного появления странной незнакомки.
Между тем Вахта подошла как можно ближе к двум или трем старейшим вождям, которые ей оказывали в продолжение плена особое расположение. Вмешаться в разговор старшин ей, как женщине и пленнице, было невозможно. Но хитрая девушка учла, что старшины, вероятно, потребуют ее сами, если она будет около них. Так и случилось. Едва Гэтти подошла к отцу, как делаварку многозначительным и незаметным жестом потребовали в круг старшин, где тотчас же начали ее расспрашивать насчет загадочного прибытия белой подруги. Этого только и хотела невеста Чингачгука. После некоторых незначительных подробностей Вахта объяснила прежде всего, каким образом она открыла слабоумие девушки, которую без дальнейших околичностей тотчас же назвала юродивой, преувеличивая до крайности слабость ее умственных способностей. Затем в коротких словах она рассказала о поводе, заставившем молодую девушку отважиться на опасное странствование. Ее слова не долго оставались без ожидаемого результата. Вахта с удовольствием заметила, что ирокезы уже с благоговением посматривают на ее подругу. Кончив свой рассказ, она удалилась к костру и, как заботливая сестра, стала готовить обед для угощения неожиданной гостьи. Но среди этих приготовлений сметливая девушка не ослабила своей бдительности: она наблюдала за выражением лиц вождей, за движениями Гэтти и всеми второстепенными обстоятельствами, которые могли иметь влияние на интересы ее подруги, соединенные так тесно с ее собственными.
Все старшины с почтением расступились, когда Гэтти вошла в их кружок, и один из главных вождей ласково пригласил молодую девушку сесть на пень. Затем он сам занял место возле нее, а другие обступили их с величавою важностью. Гэтти немедленно начала объяснять причину своего визита. Едва открыла она уста, как старейший вождь подал ей знак к молчанию и вступил в какие-то переговоры со своими товарищами. Оказалось, что им нужен переводчик, и что самый лучший переводчик — делаварская пленница, которую таким образом потребовали вновь на этот совет.
Вахта радостно взялась за свою новую роль, решив употребить все возможные средства в пользу своей подруги. Как только она заняла место возле Гэтти, старый вождь подал знак, чтобы бледнолицая красавица объяснила свои намерения.
— Скажи им, Вахта, что я младшая дочь Томаса Гуттера, старшего из их пленников. Он владеет замком и ковчегом, плавая по широкому Глиммергласу, который принадлежит ему вместе с холмами и окрестными лесами, так как он давно поселился на этих местах. Пусть они знают, кого надо разуметь под именем старика Тома. Потом скажи им, Вахта, что я пришла убедить их, что они не должны делать своим пленникам ни малейшего зла и отпустить их с миром. Скажи им все это откровенно, милая Вахта, и не бойся ничего ни за себя, ни за меня.
Вахта перевела буквально, как могла, слова своей подруги на ирокезский язык, который был ей известен, как свой природный. Вожди выслушали ее с величайшей важностью, и двое из них, понимавшие немного английский язык, засвидетельствовали многозначительными жестами, что делаварка переводит точно.
