*
Надеяться не на что.
Танатос тонул в раскалённой, обжигающей боли. Ничего удивительного: было бы странно, позволь ему Эласто после такого промаха просто болтаться в космосе, ожидая эвакуации.
Впрочем, бьющая по нервам боль, расползающаяся от места соединения тела с маской, была, если честно, почти что облегчением. Она отвлекала от отчаянного осознания катастрофы.
Амано не отвечал. Флагман был разворочен, и одному космосу известно, сколько придётся потратить времени на его починку — что, учитывая предполагаемую роль в восстании, самая настоящая катастрофа… Впрочем, даже не это было самой настоящей проблемой. Хуже всего было другое: он не смог. Слил бой под прицелом камер, фиксирующих программ и прочего, на глазах у буквально всех.
Вот это — катастрофа.
Это не оправдаешь отвлечением, сбоем системы или случайной ошибкой: вирт моделировал ему правильные варианты, но Танатос совершенно осознанно поступил наперекор, подыгрывая противнику.
Хотя, конечно, “осознанно” — слово громкое и в данном случае неуместное. Потому что, если бы его кто-то спросил, о чём он вообще думал, ответить бы вот так сразу не получилось. Прискорбное “Ни о чём”, пожалуй, было бы точнее всего. Но и оно не стало бы правдой… Не совсем правдой.
Правда в том, что он открылся ей, не думая и не сомневаясь.
Правда в том, что в один ослепительный, отвратительный, обжигающий миг он вдруг понял, что не может убить её. Не может. Даже если знает, что так правильно, даже если ненавидит, даже если злится, даже если на кону всё на свете и даже немного больше. Потому что каким-то неведомым образом она стала больше всего остального мира для него.
Всем миром для него.
Вопреки программе, вирту, правилам, игре с огромными ставками. Вопреки логике, стратегической целесообразности и причинно-следственным связям. Вопреки всему, чему его учили. Вопреки всему, что они оба уже сделали…
Он не мог перейти эту последнюю черту, и на этом точка.
Он трус.
Понимал ведь прекрасно, что она умрёт всё равно, пусть даже он и постарался придать ей максимально удачную траекторию. А если выживет, то подберут её альды — с совершенно очевидными последствиями… И теперь убить её будет не так уж просто.
Даже если она сама будет в итоге об этом просить.
Танатос закрыл глаза, ощущая, как нечто, подозрительно напоминающее слёзы, закипает в глазах. Боги новой эры не умеют плакать… В чёрную дыру это всё. Любить боги новой эры тоже не умеют. И вот, пожалуйста, взгляните на него — наглядную демонстрацию того, что любить они могут.
И как такая любовь может закончиться.
Он знал прекрасно, что своим малодушием не спас никого. Он просто окончательно и бесповоротно подставил под удар всех. Идиотизм высшего сорта.
Ещё и Амано… Тот, кто использовал корабль Ли, оказался той ещё ловкой, предусмотрительной тварью с парочкой сюрпризов в мешке. Он сумел достать Амано, и Танатос теперь не знал, что будет с его другом, который был по совместительству опорой, защитой и центральной фигурой восстания. А ведь Амано сунулся во всё это ради него, Танатоса. Всё это закрутилось, потому что Танатосу страх как захотелось почувствовать себя человеком. Почувствовал? Понравилось? Плати цену.
В этом трижды проклятом мире всё приходит с ценой.
Его тошнило. С помощью камер он наблюдал, как Амано грузят в медкапсулу. Танатос не был особенно хорош в молитвах, но прямо сейчас он бы, пожалуй, помолился, если бы мог.
Впрочем, он, конечно, не мог.
У него не было особенных иллюзий по поводу того, что сейчас последует. Потому он не удивился, когда в голове зазвучал голос… Голос. Маска лишила его подвижности, заставила оцепенеть безвольной, совершенно беспомощной куклой.
“Как я должен это понимать?! — Голос был в ярости. — Как?! Как подобное могло случиться?!”
Танатосу очень легко было представить, как перекосило его лицо, как летит во все стороны слюна, как выпучились глаза идеально-синего цвета… В последнее время Эласто, “образец хладнокровия генетически правильного человека”, вдали от глаз общества всё чаще срывался в совершенно безобразные истерики.
А в данном случае, собственно, повод был вполне соответствующим, так что реакция ожидаема. Как и ослепляющая, заставляющая тихо скулить боль, пронизывающая все нервные окончания разом.
“Ты ответишь мне! Как оказалась возможна такая ситуация?! Повторяю вопрос: как?! Что с твоими настройками, ошибка ты лабораторная!? Я выпотрошу твою тупую башку, но ты мне всё объяснишь!”
Танатос не знал, что ответить. Боль слепила, мешая думать — не упоминая уж о том, что ситуация была тупиковой. Чем нечто подобное можно объяснить? Во имя всего, чем?!
Он отправил Фобосу отчёт о случившемся сразу, как только оно, собственно, случилось. Теперь всё, что приходило в голову Танатосу — тянуть время.
“Имели место вирт-помехи неизвестной природы. Мой сигнал вирта был искажён.”
“Приборы не зафиксировали никаких вирт-помех, идиот!”
“Я был введён в заблуждение помехами”.
“Что за бред? Не было там никаких помех! Говорили мне: вас надо списывать в первые пять лет. И вот он, результат. Проклятье!”
“Я жду приказаний. Я умру, если вы прикажете,” — это было бы не худшим итогом.
Но так легко он не отделается.
“Так легко ты не отделаешься, — подтвердил Эласто, постепенно успокаиваясь. — Ты умрёшь, когда скажу я! Ты помнишь об этом, кукла?”
“Моя жизнь принадлежит только вам, Канцлер.”
“Вот и хорошо. Танатос, ты отозван на Олимп для тестирования и отладки. Отправляешься при первой возможности. До тех пор, пока состоится проверка, управление моторикой передаётся контролирующему устройству.”
Танатос прикрыл глаза, чувствуя, как маска пробивает в его черепе дополнительную пару дыр.
Этого следовало ожидать. Следовало ожидать.
“Где эти бездельники? Чем они там заняты? Какой чёрной дыры тебя не подбирают? Они что, думают, у меня богов неограниченное количество, и они могут ими разбрасываться, как пожелают?.. Я работаю с идиотами!”
Не будь вопрос риторический, Танатос сказал бы, что произошла разгерметизация части казарм, и прямо сейчас спасатели и должны быть заняты спасением доброй сотни модов. Но также Танатос знал, что производство рядовых модов по сути своей не такое уж дорогое, оно фактически поставлено на поток.
А вот боги новой эры стоят намного дороже. Прямо сейчас они, фактически, бесценны.
“Ну наконец-то, — пробормотал Эласто, увидев спасательный шлюп. — Не прошло и недели. Кажется, пора мне наведаться с ревизией к этим дармоедам. Программа! Инициировать аватар “Танатос”!”
Танатос почувствовал, как по нервам проносится нечто чуждое, как дёргается тело, как сжимаются-разжимаются его-чужие руки.
Он ненавидел это.
Он ненавидел это больше лабораторий, и пыток-проверок, и жёсткой отладки,
