Когда Зеленкин ушел — капитан в упор посмотрел на Скворцова — Понял?
— Так… точно — неуверенно сказал Скворцов — Ни хрена не понял. Пока. Но поймешь. В группе — буржуев нет. Но это потому, что я — есть. А вот ты — можешь и развести. Буржуй, Скворцов — это такая тварь, из-за которой вся группа может погибнуть. А он выйдет к своим и дальше будет гадить. Его — не грех и случайной пулей.
— Не понял? — мрачно сказал Скворцов — то есть?
— То и есть. Иди… проверь посты. Замок.
Почему-то у многих сложилось такое впечатление, что в Афганистан нас никто не звал, никто нас там не ждал, и когда мы вошли — никого кроме врагов, тайных или явных — там не было. На самом деле это было не так. В Афганистане существовала прослойка людей — и эта прослойка росла с каждым годом нашего пребывания там. Эта прослойка, увы, росла за счет того, что в афганском обществе становилось все меньше и меньше равнодушных, оно все больше и больше раскалывалось и точно так же росли ряды душманов — но она росла. Это были люди, которые искренне хотели видеть Афганистан цивилизованным социалистическим справедливым государством, без рабства и угнетения, государством, где все трудятся и получают за свой труд справедливую плату. В стране появлялись люди, которые действительно — по крайне мере сами лично — шагнули из феодализма в современный мир, победили раба в душе своей и искреннее хотели помочь сделать это всем афганцам.
Увы — но такими были не все, далеко не все. И, что самое страшное — силами феодального мракобесия пользовались, лелеяли их, холили, вооружали — те люди, которые тоже относились к цивилизованному миру. Они забыли, что волк, который съел твоего врага — не стал от этого твоим другом. И завет о том, что не рой другому яму — они тоже забыли…
Что же касается капитана Сивицкого — то свои знания и умения он Скворцову передал. Но не все. Во время командировки в Асадабад его ранили, не так чтобы тяжело — но на лечение его отправили в Кабул, в Центральный военный госпиталь. Оттуда — он уже не вышел, ходили слухи, что капитан свернул с ума и его отправили в Союз. На группу поставили Скворцова, совсем зеленого еще, больше просто некого было. Может быть именно то, что он был совсем зеленый — помогло ему наладить отношения с группой. Во время войны все прекрасно видно, кто честный, а кто нет, кто надежный, а кто нет. Скворцов был и честным и надежным, кроме того, он был умным и хитрым, что редкость — не секрет, что в спецназ обычно попадали пацаны с не самых благополучных семей. Его замок, тот самый Шило, взял на себя часть командования, вся группа учила своего лейтенанта — а лейтенант учил свою группу, потому что, например, так стрелять из СВД, как стрелял он, никто в группе не мог, и так до конца и не научился. Так, постепенно, он и врос в группу. И больше в обиду его — никто бы не дал.
Утром прошел патруль — тут были такие хреновые места, река, потом дорога и потом сразу — стенка на пятьдесят метров. С той стороны — зеленка. Мутная, недобрая, быстрая река. С той стороны — иногда били духи. Ракетами. Поэтому пограничные патрули старались тут не задерживаться.
Когда патруль ушел — пошли на переправу.
Переправа — переправа, берег левый — берег правый…
Черная, стылая, быстро бегущая вода, остатки ледка на той, афганской стороне. Пока переправишься — либо подохнешь, либо с воспалением легких свалишься. Унести может — запросто, как два пальца об асфальт. Единственное — на той стороне зеленки нет, не вылезет в самой ответственный момент, ошалевший от наглости шурави дух, не ошпарит очередью в упор. С той стороны тоже — черная, стылая земля и горы. Чужие.
Чужая земля.
— Ну, чо? — Скворцов повернулся к Шило — До Моста дружбы бегом марш — предложил Шило — Тогда задание провалим.
— А тут — яйца отморозим.
— Они нам больше без надобности будут — после такого.
— Это ты — про себя. Мне то они к делу.
Дед залопотал что-то, прислушавшись, Скворцов опознал пушту — Ты что, дед, пушту знаешь? Пашту поежи?
— На, на[41]…
Скворцов сплюнул — Долдон. Говорит на пушту, говорит, что не знает.
Дед улыбался, как улыбаются люди, которые не понимают язык, и продолжал лопотать.
— Что говорит то?
— Да что-то про тот берег. Про пещеру. Э, дед, что ты там говорил. Пещера? Дар[42]? Поежи?
— А, а! Дар! — закивал дед — Черт бы все побрал. Он говорит, что там есть пещера.
— Ты ему веришь?
— Ему тоже переправляться.
— Ему, по-моему, уже до дверцы. Парванис[43].
Двое сослуживцев посмотрели на стремительно текущую реку.
— Но переправляться надо — подвел итог Скворцов.
Лейтенант Скворцов перед тем, как переправляться — разделся догола, в мокрой одежде потом по горам идти — не дело. Уходя на дело, каждый спецназовец брал пару больших пакетов, в них можно было много что сделать, в том числе и одежд вот так положить, можно было сделать что-то типа плота и не плаву держаться. Хорошая вещь пакет, в общем.
В жизни всё фальшиво.Есть только одна истина,И эта истина — смерть[44].
Шило размотал веревку — в принципе длины той веревки, которая была у каждого, хватало, сращивать не пришлось…
Однажды господин спросил у Мусаси:
— Что означает «Тело словно скала»?
Мусаси ответил:
— Пожалуйста, велите позвать моего ученика Тэрао Рюмасукэ.
Когда Тэрао явился, Мусаси велел ему немедленно покончить жизнь вскрытием живота. Тэрао уже занес меч, но тут Мусаси остановил его и сказал господину:
— Вот что такое «Тело словно скала».
Жизнь есть вечное ожидание смерти. Самое главное в жизни — с честью умереть. Если перед тобой есть выбор — жизнь или смерть — лучше всего выбрать немедленную смерть и шагнуть ей навстречу. Вот чему учил Скворцова и таких пацанов как он, тех, кого он увидел как воинов в стрелковой секции мудрый московский сенсей.
— Старшой. Ты чего на холоде стоишь?
Для Скворцова — не было холода. Не было страха. В конце концов — именно так переправлялись самураи в двенадцатом веке через горные реки, которых в Японии немало.
Ничего не говоря — лейтенант обвязал вокруг пояса предложенный конец веревки — и шагнул в ледяную воду.
Течение реки захватило его, властно и плавно повлекло за собой. Японцы верили. Что в каждой реке есть Бог и в каждом дереве есть Бог и у каждой деревушки, какой бы малой она не была — есть небесный покровитель. Когда он шагнул в ледяную воду — он пошел против природы, против ее законов и сил, потому что вода не для того, чтобы человек плыл в ней, и река, тем более зимняя река — не место для человека. Вспарывая бурлящую воду короткими, резкими гребками, он плыл к противоположному берегу, таща за собой веревку — а вода с температурой около нуля обнимала его тело как горячее мокрое полотенце. Вот что такое — тело как скала.
Когда почувствовал, что больше не может — просто закрыл глаза и продолжал грести. Нужно просто делать… делать это так, как будто ты хочешь переплыть океан…
Серые, шуршащие, давно высохшие камыши врезались в руки, он схватился за них, пополз на берег. Вода властно тянула его назад, не желая отпускать добычу.
Когда по тросу на тот берег переправили пакет с одеждой — он не смог сазу ее одеть. Все закоченело, даже скорее задеревенело…
Когда переправились Шило и дед — Скворцов как сумасшедший метался по берегу. Собирал высохший камыш, складывал в кучу.
— Ты чего? — вытаращился на него Шило — Собирай. Там костер разожжем — еле выговорил Скворцов- иначе подохнем.
Пещера и в самом деле была совсем недалеко, до пещеры добрались легким бегом, почти ничего не видя перед собой и таща в охапке кучи сорванного сухого камыша. Наверное, если бы душманы задумали в этот момент остановить их автоматным огнем — они бы и то прорвались к пещере.
Пещера была маленькой, всего на несколько человек — но сюда не задувал ветер, и было тепло. Тепло было от костра, который разожгли — удивительно — но тут был готовый очаг, видно было, что им уже пользовались. Дым от разожженного костра уходил куда-то вверх, в трещины — они вышли и не увидели, чтобы было заметно костер по дыму. Видимо, природа здесь устроила своего рода дымоход, который охлаждал и рассеивал дым.
Собрались у костра — все втроем. Тут были деревья, немного, но были — немного обогревшись, они вышли, наломали веток, принесли в костер. Камыш сгорал очень быстро, хоть и давал тепло.
Сели — спиной к зеву пещеры, чтобы не выпускать тепло.
— Хорошо… — сказал Шило, и это были первые его слова больше чем за час. До этого он не говорил — стучал зубами.
— Выживем.
— А деду — хоть бы хны.
