Ярких впечатлений у юного герцога оказался целый океан, а из воспоминаний об игривых русалках с отмелей родилась печальная, романтичная баллада о любви русалочьей принцессы и короля пиратов. Именно ее сейчас играл Кэлер, и, судя по проказливым искрам в глазах принца, тот знал, чью балладу играет. Но издевки в предложении присоединиться к исполнению Элегор не ощутил, принц играл с настоящим чувством. Поборов некоторую неуверенность, герцог присоединил свой голос к глубокому бархатному баритону Бога Барда. Голос Кэлера придавал банальной истории новую глубину и чувственность. Элегор даже не надеялся сравняться с принцем в мастерстве, но просто петь с ним на два голоса уже было честью, как и то, что Кэлер избрал для исполнения балладу герцога. Два божественно прекрасных голоса переплелись с гитарным перебором, очаровывая слушателей магией песни, уводя их в страну сказаний.
Русалки, словно загипнотизированные, все ближе и ближе подплывали к плоту лоулендцев и, открыв в восхищении ротики, замирали, слушая дивную историю. Плотогоны, побросав свои дела, тоже внимали бардам.
Когда смолкли последние звуки, еще некоторое время царило молчание, прерванное восторженным вздохом Сины. Расчувствовавшаяся русалочка утерла слезы ладошкой и взмолилась:
— Пожалуйста, спойте еще! Никогда не слышала ничего прекрасней!
— Пойте! Пойте! Пожалуйста! — с одинаковой горячностью принялись просить и плотогоны и амфибии.
— Чувствительно-то как, вот она какая любовь бывает, — зашмыгал носом Трафа, поглаживая млеющего Зубоскала. — Жарьте еще, парни!
И боги стали 'жарить'. Отыграв несколько известных во всем Лоуленде и популярных в королевской семье благодаря Кэлберту забористых песен морской тематики, вызвавших громкий смех у публики, Кэлер неожиданно для Элегора сдернул ремешок гитары с плеча и протянул инструмент напарнику со словами:
— Давай-ка теперь ты, парень. Сыграй что-нибудь свое, дай моим пальцам роздыху.
Не поверив ни на секунду в то, что Бога Бардов могло утомить столь краткое выступление, Элегор, давно мечтавший хоть подержать в руках гитару принца, с благоговением принял драгоценный инструмент. Если Кэлер доверяет ему, значит, надо играть. Герцог поискал в памяти что-нибудь подходящее веселое, о русалках и моряках, но, как назло, в голове стало звонко и пусто, там витала лишь одна единственная печально-пронзительная мелодия. Правда, строчки о воде в ней все-таки были, и Элегор заиграл, не надеясь, впрочем, на признание публики, заиграл только для того, чтобы прервать затянувшуюся паузу. Гитара Кэлера задрожала под его пальцами, рождая песню странствий бога, и души смертных затрепетали, сами не понимая, что творит с ними странная музыка Бога Странника:
На заре мирозданья веленьем ТворцаНаречен был Свободою путь гордеца.С той поры нашим душам неведом покой,Нас созвездье дороги ведет за собой.
Тихо шепчет прибой,Манит в призрачный край.Мне не нужен покойИ не нужен мне рай.Я иду за Судьбой,За упавшей звездой.
Наполняя Удачей свои паруса,Мы останемся верными ей до конца.Счастье — в ветре солёном, в смятении волн,По которым несется бродячий наш чёлн.
Тихо шепчет прибой,Манит в призрачный край.Мне не нужен покойИ не нужен мне рай.Я иду за Судьбой,За упавшей звездой.
Миг за мигом летят, оставляя лишь тень,Чья-то страсть, чья-то боль, чей-то год, чей-то день.Вьются мысли, поступки, желанья и сны,Для кого-то серьёзны, кому-то смешны.
Тихо шепчет прибой,Манит в призрачный край.Мне не нужен покойИ не нужен мне рай.Я иду за Судьбой,За упавшей звездой.
Но порой по свинцу вечереющих водОтголосок тоски в сердце к нам заглянёт,Наши буйные души осветит Луна,Та, что вечно свободна, но вечно одна.
Тихо шепчет прибой,Манит в призрачный край.Мне не нужен покойИ не нужен мне рай.Я иду за Судьбой,За упавшей звездой.(перевод на русский с лоулендского Елисеевой Ирины)
Когда последний звук песни Элегора затих, никто не сказал ни слова, только русалка Сина стерла дорожки слез со щек и попросила бога:
— Спой еще!
Кэлер одобрительно кивнул, и это показалось герцогу лучшей наградой. Лоулендцы пели и пели, а русалки и плотогоны требовали новых и новых песен. Когда настало время обеда, боги наскоро перекусили и, промочив горло, снова занялись музицированием, честно отрабатывая проезд. Элегор невольно порадовался тому, что частенько развлекался, изображая из себя бродячего барда, не будь у него опыта такого рода, герцог уже давно бы осип окончательно. Так боги тешили публику почти до самого вечера, пока Трафа, сохранивший остатки благоразумия, не взялся утихомирить разохотившихся русалок:
— Полно тебе, Сина, дай парням передохнуть чуток. Им и сходить уж скоро.
— Скоро? — удивилась Сина. — Где же?
— В Бартиндаре, — хмыкнул Трафа. — Гор, вишь ли, на двадцать русалок поспорил, что переночует в поместье, а Кэлер брательника младшего одного не пущает.
Сина неожиданно остро и без налета легкомысленной веселости глянула на лоулендцев, и мужчинам показалось, что смазливая зеленоглазая русалочка, такая глупенькая и чувствительная с виду, не поверила ни единому слову Трафа, но спорить или тем более расспрашивать богов не стала.
Трафа правильно рассчитал время, не прошло и получаса, как вдалеке показалась небольшая заводь. Берега Куррасу обильно поросли ветлами, темной осокой и тростником, но изредка виднелись свободные от растительности участки с мягким нежно-золотистым песком. Вероятно, когда за берегом следили тщательнее, их было значительно больше, и диковатые нынче места считались прекрасным местом для прогулок. У заводи несколько больших плит светлого известняка образовывали площадку, к которой спускались выщербленные ступеньки длинной лестницы, не лишенной изысканности. Через каждые несколько ступеней перила лестницы подхватывали симпатичные статуэтки русалок и тритонов.
Глава 7. Проклятие Бартиндара
Моё дело подарок подарить, а ты уж думай, что с этой хренью делать.
Масяня
— Как мне попасть в дом? — повторила Алиса громче.
— А стоит ли туда попадать? — сказал Лягушонок. — Вот в чем вопрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
