…Левша стоял на лестничной площадке перед старой, обшарпанной двустворчатой дверью, обитой неопределенного цвета дерматином. Вертикаль разномастных дверных звонков свидетельствовала, что квартира коммунальная. Невзирая на безумно модные ныне инновационные технологии Питер продолжал устойчиво держать первое место в стране по количеству жителей, проживающих в коммуналках. Ноги этого феномена росли с конца века девятнадцатого, когда в бывшей столице империи понастроили безумное количество доходных домов с дворами-колодцами. Квартиры в которых при новом режиме с портновской смекалкой перекроили в коммуналки. «А пять шапок сошьешь?» — «Сошью». — «А семь?» — «Могу и семь». — «А десять?…» Ну и так далее. По списку…
Он нажал кнопку наугад, и через некоторое время дверь, прохрипев, открылась. На пороге объявился человек с ярко выраженной кавказской внешностью: в трениках, майке и шлепанцах на босу ногу.
— Чего надо? — смачно зевнул жилец.
— Здороваться надо. Калугина Людмила Петровна дома?
— У нее другой звонок. Вот этот.
Кавказец показал какой именно.
— А мне, знаешь ли, монопенисуально какой у нее звонок. Я спросил: дома она или нет?
— Направо, вторая по коридору дверь, — проложил курс жилец, равнодушно запуская гостя.
Левша вошел в длинный сумеречный коридор коммунальной квартиры, добрался до нужной двери, постучался и, не дожидаясь ответа, толкнулся внутрь.
Внутри оказалась большая, метров двадцать, не меньше, квадратной формы комната, с высоким потолком и двумя большими, чисто вымытыми, что для местных обитателей само по себе подвиг, окнами. Внутреннее, более чем скромное, убранство полностью отвечало стилистике женского холостяцкого общежития с четко обозначенной претензией на конфликт поколений. За молодое отвечали компьютер, плакаты с Димой Биланом и Сережей Лазаревым. За старое — старорежимная кровать с панцирной сеткой и бесчисленным количеством подушечек поверх плюс — выцветшие семейно-архивные фотографии в дешевых пыльных рамках.
Представительница молодого поколения в данный момент отсутствовала. Ее мать — Людмила Петровна Калугина — женщина чуть за пятьдесят по паспорту и за все шестьдесят по изможденному виду и затрапезного вида халату, сейчас с удивлением и отчасти с испугом уставилась на бесцеремонно ввалившегося в комнату незнакомца.
— Не запираетесь? В принципе, логично. Потому как, если кому очень нужно будет войти, так того и закрытая дверь не остановит. Верно?
— Кто вы? И что вам нужно?
— Я-то? — Левша весело прищурился. — Почтальон Печкин. Привез маляву от вашего мальчика.
Калугина его веселья не разделила и возмущенно заклокотала:
— Какого еще мальчика? Вы что, издеваетесь?! Немедленно выйдите отсюда. А не то… я… Я соседей позову!
— Ладно, не горлопань. Я сам от соседа. От Маркелова. Не забыла еще такого?
— Так вы?… Так вы… оттуда? О господи! — Людмила Петровна побледнела и, ощутив подступающую к горлу дурноту, бессильно опустилась на стул.
— Ага, два дня как. Оттуда, — подтвердил Левша, присаживаясь напротив. — Вот, письмо вам привез. Марчелыч просил просто в ящик в Питере кинуть, но я подумал: а ну как перебои с почтой? Уж лучше лично в руки. Так что с вас, хозяюшка, причитается. За доставочку, сколько не жалко.
Он протянул Калугиной потрепанный, смятый конверт. Та схватила письмо, разорвала надвое и брезгливо бросила на провонявший кошками зашарканный ковролин.
— Я не собираюсь читать никаких писем! Уходите!
— А как же?… — Левша щелкнул прокуренными пальцами, изображая характерный жест.
— Уходите немедленно!
— Вот и делай после этого людям доброе дело. Правильно наш смотрящий говорил: «Не делай добра — не получишь зла». Ну, тады прощевай, тетка! — Левша поднялся и, напевая под нос «письмецо в конверте погоди, не рви», лениво направился на выход. Однако задержался возле одной из фотографий. — Твоя девка? Та самая? Хороша! — Одобрение прозвучало недобро, даже зловеще. — Ты, тетка, следи за ней лучше. Щас время такое — по улицам всякие ходют. Опять же соседи…
…Калугина бросилась к двери, неслушающимися пальцами щелкнула замком. Замок был из разряда тех, о котором незваный гость высказался: «Кому надо — того не остановит». Людмилу Петровну буквально колотило от страха. Вперившись потерянным взглядом в брошенный на пол конверт, она какое-то время раздумывала, колеблясь. Но затем опустилась на корточки, вынула две половинки разорванного листа, сложила вместе и близоруко вчиталась.
Изученный текст добил ее окончательно: на смену страху пришла самая настоящая паника. Не с первого раза справившись со шпингалетом рамы, Калугина дернула на себя створку окна и, перевесившись, глянула вниз. Гость «оттуда» успел добрести до детской площадки и теперь, притормозив, закуривал.
— Мужчина, подождите!
Левша повернул голову и зыркнул на женщину делано вопросительно. Так, словно бы заранее знал: не даст ему хозяйка уйти несолоно хлебавши. Обязательно захочет расспросить, узнать подробности из первых рук.
— Подождите, я сейчас спущусь!
Как была, в домашнем халате и тапочках на босу ногу, Людмила Петровна выскочила из подъезда и бросилась к затормозившему гонцу…
— …Чего сказать забыла, тетка?
— Скажите, а разве Маркелов… Он что… скоро освобождается?
— За бесплатными справками обращайтесь в Информационный центр ГУВД.
— Вот, пожалуйста, возьмите, — Калугина протянула тысячную купюру.
— Дней через десять здесь будет. Если на радостях не забухает, конечно, — кивнул Левша, пряча деньги. — Так что можете начинать готовиться к встрече.
Людмила Петровна посмотрела растерянно:
— Но ведь он… Он должен был сидеть еще минимум три года?!
— На УДО выходит. За примерное поведение и активное пассивное участие в жизни коллектива петушатника.
— Какого петушатника? — не поняла Калугина.
— Того самого! — заржал Левша. — А как ты хотела, тетка? С той статьей, которую вы ему по-соседски обеспечили, у него других вариантов не было. Уж такое он вам за эти годы спасибо готовил!.. Я потому тебе и балаболю: за девкой приглядывай. Да и сама стерегись-опасайся. Потому как, — гонец окинул женщину блудливым взглядом: стара была тетка и, на его вкус, страшна как смерть. Но для недавно откинувшегося сидельца и такая — королевна. — Потому как зуб большой у Маркелыча на твое семейство имеется. И не только зуб… Ну всё, прощевай. За бабки спасибо. Встану на ноги — верну. — Левша выплюнул сигарету и отправился восвояси.
Пройдя с десяток метров, он вдруг обернулся и, улыбнувшись желтыми зубами, хохотнул:
— А я ведь тебе говорил, тетка! Письмецо в концерте погоди, не рви…
* * *
Любой оператор сотовой связи во всем мире, а Россия с некоторых пор вполне официально является составной его частью[9], подчиняется правилам, установленным СОРМом — системой оперативно-розыскных мероприятий. Именно СОРМ предусматривает, что любая интересующая силовые ведомства информация перекачивается с компьютеров сотовой связи в компьютеры специальных технических служб этих ведомств. Как именно устроен сам процесс перекачки — нам знать нужды нет. Здоровее будем. Иное дело, что с некоторых пор даже сами сотрудники правоохранительных органов не могут, руководствуясь одним лишь своим усмотрением, явиться в свои технические подразделения и «зачерпнуть» информацию. Потому как на всё отныне есть соответствующая процедура. Со временем она менялась и усложнялась, формально все больше и больше защищая наши с вами права и интересы. Процедура эта упирается в надлежаще оформленное постановление суда, получить которое можно лишь путем многочисленных согласований и подписаний. А это всегда, минимум, хлопотно, максимум — нереально. Однако любой иной алгоритм является незаконным, и полученные подобным способом результаты в дальнейшем не принимаются ни следствием, ни судом. Но вот в качестве «информации для размышления» вполне себе сойдет и так, без подписей. Главное, иметь возможность присосаться к живительному источнику, беспрекословно штампующему интересующие тебя биллинги.
В этом смысле Мешечко свезло необычайно, так как неформальный (это важно!) доступ к подобному источнику у него был. Был в лице старшего оперуполномоченного УСТМ, капитана милиции Гены Певзнера. В кабинет к которому Мешок двадцать минут назад и зарулил. И от которого он, со скорбно-виноватым выражением лица, сейчас стоически огребал по полной. Огребал за абсолютно неджентльменское, по мнению Певзнера, поведение. Типа, «правильные пацаны так не поступают».
— …Короче, свинья ты, Мешок! Сам свинья, так еще и мне свинью подложил!
Певзнер, выдохшись, оборвал гневную тираду и принял горделивую позу оскорбленной добродетели.
