Наконец откуда-то зазвучала-полилась тягучая заунывная музыка и из-за склепа в центр полукруга вышел человек в длиннющем, до пят, черном балахоне с факелом в правой руке.
— Похоже, это он и есть. Именинник, — шепнула Прилепина на ухо Анечке.
Брат Петр медленно обвел взглядом собравшихся и загрохотал хорошо поставленным тенорком:
— Сегодня все силы ада снизойдут на землю, дабы обагрить нас знамением святого Иуды Иерусалимского, сына мученика Божия, преподобного Люцифера. И да пребудет с нами Сатана отныне и во веки веков. Хвала Вельзевулу!
«Слава Вельзевулу!» — слаженным хором рявкнули собравшиеся. Откуда-то из темноты к брату Петру шагнула обнаженная, подросткового телосложения девушка в легкой прозрачной накидке с капюшоном. В одной руке она несла ветку папоротника с прикрепленной к ней белой розой, а в другой — чашу с напитком. Она протянула чашу брату Петру, и тот, слегка пригубив, пустил ее по кругу. Заметив, что с губ именинника капает алая жидкость, Анечка в ужасе прижалась к Ольге:
— Это что, кровь?
— Не знаю, — неуверенно отозвалась Прилепина. — Хочется верить, что это всего лишь спецэффекты.
Сделав круг, чаша возвратилась обратно к брату Петру. Приняв «посуду», он отложил на землю факел, вынул из-за пояса здоровенный тесак и, не произнеся ни слова, вонзил его в ближайшую из распятых кошек, провернув железо. Народ восхищенно взвыл и зашелся почти в экстазе. А вот Анечке от увиденного сделалось совсем дурно: с глухим стоном «Мамочки!» она торопливо отошла в сторону и присела на корточки.
— Чудо свершилось! — провозгласил брат Петр, собирая в чашу кровь замученного животного. Он снова отпил и во второй раз пустил чашу по кругу, начав на этой раз с противоположной стороны. После чего по-хозяйски приобнял голую, годившуюся ему в дочери девицу и вместе с нею растворился в ночи.
«Братья и сестры Вельзевула» принялись с удовольствием лакать горячую кровь — на спецэффекты списать сей напиток было уже невозможно. Ольга, с немалым усилием подавив в себе чувство брезгливости и тошноты, отвернулась и двинулась на помощь к Анечке. Та уже облегчилась и теперь с безучастным потерянным взглядом сидела прямо на земле, обхватив голову руками. В глазах у девушки стояли слезы. Порывшись в сумочке, Прилепина нашла упаковку бумажных платочков и протянула их Анечке:
— Вот, держи.
— Спасибо, — жалобно всхлипнула девушка и принялась утирать лицо, пальцы ее нервно дрожали.
— Как ты?
— Ужасно!
— А ведь я вас предупреждал! — отделившись от компании, шагнул к ним Валерий.
— Иди ты к черту! — огрызнулась Ольга.
— Иоланта Николаевна, сегодня такая ночь, когда черти приходят сами. Ладно, если готовы, пойдемте. Он ждет вас. Только сразу предупреждаю: свои морально-этические оценки и установки держите при себе. Могут неправильно понять…
…Аудиенция с именинником происходила метрах в пятидесяти от места проведения шабаша. Где народ, судя по доносившимся воплям и визгам, пустился во все тяжкие. «Приемная» брата Петра располагалась за оградкой одной из довольно богатых и ухоженных могил, так что здесь имелись и маленький столик из нержавейки, на котором сейчас стояла початая бутылка вина, и деревянная скамеечка. На скамеечке сидел именинник, держа на коленях давешнюю голую девицу.
— …Вы, я так понимаю, первый раз на подобной вечеринке? И как впечатления? — не представляясь, первым заговорил брат Петр.
— Отвратительно! — заявила как отрезала Анечка.
— Немного отдает Голливудом. Ужастиками категории «Б», — попыталась сыграть в дипломатию Ольга.
— Ну, для категории «А» и бабки нужны другие, — согласился именинник. — Ритуал черной мессы — штука во всех отношениях затратная.
— Понимаю. Рекламодателей под такое дело найти нелегко.
— Отчего же? Жертвователей хоть отбавляй. Просто мы, в отличие от официальной церкви, у всех без разбора не берем. Потому как это, если судить вашими мерками, аморально.
— Нет, вы только поглядите на него! — возмущенно заклокотала Анечка. — Человек, который в XXI веке режет на кладбище живых кошек и пьет их кровь, еще имеет наглость рассуждать о морали!
Девица, сидящая на коленях старшого, ожгла их испепеляющим взглядом. Однако сам старшой оставался абсолютно спокойным:
— А я и не рассуждаю. Я всего лишь использовал слово из вашего христианского сленга. На самом деле сатанизм отрицает всякую мораль. Но так ведь мораль отрицает и сама природа. Согласитесь, что есть эволюция как не природная аморальность, благодаря которой сильное вытесняет и живет за счет слабого?
— То есть, по-вашему, окружающая нас природа существует лишь благодаря тому, что служит злу? — уточнила Ольга.
— А я не знаю, что такое зло, — брат Петр натянул на морщинистое лицо подобие улыбки. — Добро, зло… Это всё ваши, придуманные для вас попами социальные мерила. Мы их не признаем, и нам абсолютно по фигу, служителями чего нас считают. По большому счету, сатаниста волнует лишь одно мнение — свое собственное.
— Равно как день рождения только одного человека — себя любимого! — фыркнула Анечка.
— Ну, если лично вас, барышня, в большей степени радуют дни рождения Владимира Владимировича или Дмитрия Анатольевича, не смею вам перечить… Ладно, всё это софистика, давайте ближе к делу: Валерий сказал, что у вас имеется ко мне какой-то интерес. Коли так — спрашивайте и уходите. Или вы полагаете, что ночные диспуты с двумя пользованными тетками занимают меня больше, чем хороший трах с этой аппетитной девственницей?
От последней фразы Анечка едва не захлебнулась от негодования. Довольный произведенным эпатажем, брат Петр демонстративно стиснул девушку еще крепче и попытался укусить за сосок. Но та, ловко увернувшись, соскользнула с его коленей и попросила капризно:
— Я пока к ребятам схожу, ладно? А то они там всю траву скурят. И вообще, я дико замерзла.
— Иди, я через пять минут буду.
Девушка удалилась, а брат Петр вопросительно посмотрел на визитерш:
— Ну и? Вы слышали? Пять минут. Время пошло.
— В ночь с пятницы на субботу был совершен поджог храма в Парголово! — сурово начала Анечка.
— Ах, вот вы о чем! Ясно. Что ж, возможно, я вас разочарую, но мы не имеем к этому отношения. Вы ведь об этом хотели спросить?
— У нас на этот счет иное мнение! — Насупившись, Анечка продолжала гнуть свою линию.
— Очень любопытно. Поделитесь?
— За месяц до пожара на кладбище, примыкающем к храму, была замучена кошка. Теперь мы точно знаем, кто именно это сделал.
— Кошка была. Кошку я не отрицаю, — спокойно подтвердил брат Петр. — Но то была разовая, точечная акция. Так что никакой связи я пока не вижу.
— Затем, в течение месяца, к алтарю храма были подброшены три записки с сатанинскими текстами. Содержание которых можно рассматривать как прямую угрозу.
— Что за бред? Какие записки?
— Вот эти! — Анечка достала из заднего кармана брючек смятые листы и горделиво потрясла ими в воздухе. — Можете ознакомиться, если хотите. Только сразу предупреждаю — это копии!
— А я и не собирался сожрать их у вас на глазах, — Брат Петр принял из рук девушки листки, бегло просмотрел. — Фигня полная! Одно из двух: либо это идиотская шутка, либо четко спланированная подстава.
— Почему вы так решили? — спросила Прилепина.
— Здесь надерганы куски из Валентина Скавра. Я в курсе, что на периферии сей шарлатан весьма популярен. Но у нас, в Питере, народ пообразованнее будет.
— В каком смысле «пообразованнее»?
— Продвинутый питерский сатанист никогда не станет цитировать белиберду Скавра. В концептуальных вопросах мы, знаете ли, больше придерживаемся классических учений «Верховного Жреца» Энтони Ла Вэя и «Великого Зверя 666» Алистера Кроули. А это… — Брат Петр брезгливо возвратил листки Анечке. — В принципе, я даже могу предположить, где именно человек, писавший эти записульки, поимел исходники.
— И где же? — недоверчиво покосилась на него Анечка.
— Зайдите в Интернет и наберите в «Википедии» слово «сатанизм». Вам откроется ссылочка на бездарнейший анонимный комментарий, обильно сдобренный цитатами Скавра. Кстати, цитаты эти наколочены с массой элементарных орфографических ошибок. Учитывая, что ошибок в ваших записках — предостаточно, можно предположить, что некий малообразованный человек тупо перекатал тексты из Сети.
Брат Петр говорил спокойно, уверенно. Вот только переубедить Анечку было не так просто:
— Складно у вас получается. Только учтите, я все равно вам не верю!
— А мне, знаете ли, не жарко и не холодно от того, верите вы мне или нет. Могу лишь повторить: мы к поджогу отношения не имеем.
— Ой ли?
— Ли ой! Нам нечего делить с Православной церковью. Она нам не конкурент. Мы не ловцы душ человеческих. Напротив, это сами души, грешные ли, задумавшиеся ли, ловят нас и приходят к нам.
