— Это из-за вчерашней стрельбы на Фонтанке?
— Из-за нее, будь она неладна! Ладно, станем надеяться на лучшее. Тем более что ничто не остывает так быстро, как энтузиазм руководства… В общем, Демидыч, мы с тобой договорились?
— Да, конечно.
— Только, Демидыч, чтоб… — Шевченко замялся. — Между нами, ладно? Никому ничего! А то, сам понимаешь, пойдут по конторе разговоры. Всякие там шу-шу-шу, хи-хи-хи!
— Я всё понимаю. Конечно.
Тарас расцвел в довольной шкодливой улыбке:
— Демидыч, ты — человек! Хочешь, я тебе завтра леща копченого подгоню? Мне брательник двоюродный на днях посылочку из Шостки с оказией передал.
— Благодарствую. Мне бы лучше, при случае, второй том достать, — Филиппов указал на книжку. — Я ведь Лебона только в ранней юности немного читал. Но совсем дурной был тогда, мало что понял.
— По части книжек заумных, это ты лучше к Жеке подкатись. Это он у нас во всяких там философах-навуходоносорах разбирается-ориентируется. Кстати, книжка, которую ты сейчас изучаешь, — это его книжка.
Иван Демидович задумался и после некоторой паузы ответил тихо:
— Положа руку на сердце, Евгений Алексеевич, он… В общем, я его почему-то боюсь… Нет, здесь скорее более уместен глагол «опасаюсь».
Шевченко посмотрел на интеллигентного бомжа с нескрываемым удивлением:
— Это с чего вдруг?
— Не могу сформулировать, — виновато пожал плечами Филиппов. — Скорее, здесь пока имеют место некие ассоциации, лежащие в плоскости индивидуального восприятия.
— Я ни хрена не понял, но могу тебе на это сказать только одно: Жека, при всей своей занудности, — свой парень, в доску. — Тут где-то в глубине коридора послышался призывный перелив звонка домофона. Тарас подскочил и захлопотал суетливо: — О, кажись пришла! Так, Демидыч, давай шустренько перебазируйся: молочко вот, книжечку свою забирай. Только ради бога — ничего там руками не трогай. Телевизор можешь включить. Если будут звонить по служебному, сразу зови меня. О’кей?
Иван Демидович покорно собрал свой немудреный скарб и направился в оперскую. Тарас, задержавшись, бегло осмотрел поляну, выудил откуда-то из-под дивана загодя заготовленную бутылку шампанского и водрузил ее на стол. Затем бросил взгляд в зеркало, пригладил волосы, проверил «хозяйство» на застегнутость и вприпрыжку помчался в коридор.
Звонок продолжал надрываться требовательной трелью.
Напоминая, что «ряд служебных моментов» отлагательства не требует…
* * *
Проезд на такси из Парголово в Автово (два лаптя по карте!) грозил влететь Анечке в очень немаленькую копеечку. А ведь потом еще надо было как-то добираться обратно. Но желание попытаться хоть чем-то помочь отцу Михаилу перевешивало любые доводы прагматического характера.
Анечка не ошиблась — в эти часы движение на КАДе было вполне себе резвое, так что такси долетело до Автовского путепровода даже с семиминутным опережением графика. Здесь они подобрали с остановки Ольгу и выдвинулись дальше: в ночь и в совершенно незнакомую для Анечки местность. Причем снова под неприлично громкую музыку «Радио шансон».
«И почему водители так любят всю эту пошлятину?» — недовольно подумала Анечка. Жизнь которой с некоторых пор протекала исключительно под классику.
— Теперь куда, барышни? — перекрикивая музыку, уточнил таксист.
— По Петергофскому шоссе всё время прямо. К бывшей школе милиции, — проложила курс Прилепина. — Вернее, сразу за ней. Сергиевское кладбище.
— Однако! Такие красивые барышни, а вот — подишь ты! Не страшно, ночью-то?
— Мы покойников не боимся! — мужественно ответила Анечка, в данном случае кривя душой: покойников она как раз очень даже опасалась.
— А ведьмы? Вурдалаки? У меня сын сейчас в школе Гоголя проходит. Про «Вия» читает.
— Не боимся. Мы сами в каком-то смысле ведьмы! — буркнула не расположенная к общению с чужаками Ольга.
— Эт-точно! Все бабы — ведьмы! Особенно жены и тещи!
— Вы не могли бы сделать музыку потише? Мне на звонок ответить нужно, — раздраженно и даже грубовато попросила Прилепина. На дисплее ее разрывающегося мобильника высветилось: «Мешечко».
— Не вопрос.
Водила приглушил звук, и Ольга, показав Анечке глазами, мол: «Тишина! Сам чего-то хочет» — ответила:
— Слушаю вас, Андрей Иванович.
— Добрый вечер, Ольга. Не отвлекаю?
— Нет-нет, говорите. Только погромче. Я в маршрутке еду.
— Ольга, я намереваюсь завтра посетить Следственный комитет. На предмет разговора с приснопамятным Артемием Жановичем. Который Тимати.
— У вас сыскалось что предъявить?
— Увы. Твердокаменной доказухи по-прежнему никакой. А оперативная информация, на то она и оперативная, что к делу не подошьешь.
— А как же показания бармена?
— Бросьте, Ольга. Ну зашел оперативник выпить кружку пива. Ну подсел к нему случайно ранее судимый, с героической автобиографией. Ненаказуемо.
— Зачем же тогда ехать? Только вспугнете.
— А я хочу этому самому Тимати в глаза посмотреть. Ну и блефануть заодно, прокачать на «понял — не понял».
— Что сделать?
— Спровоцировать и дождаться ответной реакции. Не хотите со мной за компанию прокатиться?
— Хочу. Очень хочу, — честно призналась Прилепина.
— Добре! С самого утра мне надо будет заехать в парочку мест, но к полудню, надеюсь, освобожусь. Засим договоримся так: в час дня я буду ждать вас у Исаакиевского собора.
— Принято. Буду в час.
— Вот только нашим пока ни слова. Договорились?
— Договорились.
— Тогда спокойной ночи. И — до завтра.
— До завтра.
Прилепина убрала трубку. Невесело усмехнувшись, она подумала о том, что предстоящая им с Анечкой ночь едва ли может рассчитывать на статус «спокойной».
— Ольга! — Девушка тронула ее за руку и тихонько спросила: — А вы не говорили Андрею Ивановичу о том, куда мы с вами сейчас отправляемся?
— Нет, конечно. Хочешь, чтобы начальство подняло нас с тобой на смех? Или того хуже?
— Не хочу. Но все равно — лучше бы кто-нибудь знал, куда мы едем. Так, на всякий случай. Чтобы представлять, где нас, ежели чего, искать
— «Ежели чего» — это чего? — улыбнулась Ольга.
Анечка понизила голос до шепота:
— Всякое может случиться. На кладбище и в компании сатанистов. Таксист на самом деле прав: мне действительно страшно. Немножечко, но страшно.
— Не бойся, Анюта, всё будет хорошо. Скажу тебе по секрету: у меня в сумочке пистолет, — успокоила девушку Прилепина.
— Настоящий?
— Травматический. Но при умелом использовании — тоже мощная штука. Однако, думаю, до этого не дойдет: Валера клятвенно гарантировал нам безопасность и неприкосновенность.
— А вашему ученику можно верить?
— Вообще-то я была не самой плохой учительницей. Веришь — нет?
— Верю, — искренне ответила Анечка. — А где мы сейчас едем?
Ольга осмотрелась по сторонам:
— Проезжаем бывший парк Ленина. Теперь уже совсем близко. Минут десять езды, не больше…
* * *
Иван Демидович Филиппов сидел в оперской за рабочим столом Шевченко и вполголоса слушал телевизионные новости. Чтобы растянуть удовольствие «на подольше», он отложил в сторону томик Лебона и сейчас листал впопыхах оставленную Тарасом папку с материалами служебных проверок. Вообще-то такие вещи в обязательном порядке следовало хранить в сейфе, но у воспарившего на крыльях любви Шевченко сей пункт секретной ведомственной инструкции вышибло из головы напрочь. Как перегоревшую пробку. Таким образом, в течение получаса Иван Демидович с интересом ознакомился со справками по делам зашифровки, схемами эвакуации подразделения при чрезвычайных ситуациях, актами списания средств на оперативные расходы, объяснительными записками сотрудников и прочими чрезвычайно увлекательными, хотя и не всегда понятными служебными документами. Чуть дольше Филиппов задержался на хранящейся в отдельном файловом кармашке ксерокопии фотографии некоего Зечи. Согласно прилагавшейся пояснительной записке, именно этот человек, занимавшийся проведением силовых акций по заказам лидеров ОПГ Литвина, мог быть причастен к убийству Айрапетяна<N>В.<N>С., а также к огнестрельному ранению Ильдара Джамалова. Об этой истории Иван Демидович доселе не слышал, хотя в курилках имя Зечи контекстно периодически всплывало.
С фотографии на Филиппова смотрело скуластое, волевое, умное лицо. Его можно было бы даже назвать красивым, если бы не глаза — круглые, с угадываемым даже по неважнецкого качества снимку неестественным, настораживающим блеском. Покойная супруга Ивана Демидовича в бытность свою увлекалась обывательско-восточной мистикой. В частности, физиогномикой. На память Филиппов никогда не жаловался, так что ему не составило труда припомнить, что согласно китайской классификации типов глаз, построенной на символах животных, такие глаза именуются «глазами тигра». Обладателю коих свойственны импульсивность и жестокий характер. С этих позиций — да, безусловно, такой человек в самом деле мог быть причастен к убийству. Хотя с научной точки зрения, а Иван Демидович по натуре своей был академист и атеист, всё это — чушь собачья. Или кошачья. К слову, согласно той же классификации, человек с «глазами кошки» являет собой типаж ненадежный, с отвратительным характером. Меж тем кошек покойница-супруга обожала до беспамятства.
