– Войдите, – громко сказал он.
Следователь Рунно только что закончил разговор с одной дамой, подругой массажистки Моны Грапс, той самой, которую сбили полтора месяца назад. Той самой Моны Грапс,у которой осталась тринадцатилетняя дочь; девочку забрала к себе ее сестра.
И после разговора мысли следователя настроились на философский лад.
Ничего нового он не узнал, но дама настоятельно посоветовала ему поговорить с Гражиной Грапс – сестрой Моны. А сам он решил наконец разговорить хозяина собаки, который видел наезд светлой иномарки на массажистку, выгуливая свою Альму.
Следователь знал, что про него говорят: «Тайво – тугодум» и «Рунно – старый увалень», но был просто-напросто очень осторожным человеком и решил еще раз посоветоваться с комиссаром Шинном.
– Ее сбила ночью машина – на пешеходном тротуаре... Она шла из гостей, и это случайно видел хозяин собаки, который вывел эту самую собаку погулять, – доложил он комиссару; тот кивнул.
– Машина?...
– Иномарка – старая, светлая. – Рунно привстал и вытащил из папки нужный протокол. – Похожая иномарка фигурировала в наезде на некоего Сенобабина Льва Дмитриевича, бывшего военнослужащего, а теперь – бомжа...
– Не нашли его? – уточнил комиссар.
– Нет. – Рунно развел руками. – Может быть, он уехал из города навсегда.
– А хозяин собаки?... – перебил его комиссар.
– Он – очень нелюдимый старик... Вдобавок попал в больницу месяц назад. – Рунно вздохнул. – Его выписали вчера, а сегодня вечером я к нему зайду.
Комиссар кивнул.
– И сестру надо допросить...
– Обязательно, я ждал, пока она придет в себя после похорон.
– Не хотела общаться?
– Категорически! – кивнул Рунно. – Она очень любила ее.
– Говорят, она неравнодушна к рюмке?... – подумав, спросил комиссар. – Ну, Гражина Грапс.
– Говорят, – согласился Рунно.
И этот день подходил к концу.
Назавтра в девять утра
Только я вошла в офис, как начались звонки от агентов. Я едва успевала на них отвечать, возмущенно думая, что никто все равно не оценит моего бойкого эстонского.
– Скажите, папа у себя? – передо мной стояла Деспина, я не заметила, как она вошла. – Забавно, что вы теперь работаете здесь... Вам разонравились цветы?
– Твой папа будет с минуты на минуту, хочешь, подожди его в кабинете... А я отсюда все равно уйду!..
– Папа не разрешает мне ждать в кабинете, – девочка прикусила пухлую нижнюю губку и поморщилась. – Ну ладно, я зайду попозже... Скажите, а вы не могли бы одолжить мне сто крон?
– Сто? – Я открыла свой старый кошелек. – Слушай, а хочешь десять?...
Деспина хмыкнула и по-кошачьи тихо удалилась, пробормотав:
– Феечка...
Обычный день, все было, как позавчера, но к обеду я неожиданно удостоилась похлопывания по заду... от Валду Рейтеля, который пришел за час до перерыва на обед. То есть буквально: пришел и через пять минут похлопал!.. Похоже, Белокурой Мечты ему явно не хватало!..
Я развернулась и вежливо сказала, убирая его руку со своего зада:
– Я женщина эксклюзивная, и мне нужен эксклюзивный мужчина.
Валду Рейтель, проворчав: «Какая... недоступная, ох, ты!» – убрал руку и сказал, что выпил бы кофе...
Я сварила ему кофе...
«Итак, я чувствую, что он зажегся... Однако пока что надо держать дистанцию!» – не скрою, обрадовалась я. Но зря я радовалась! На место Белокурой Мечты назавтра была вызвана секретарь с радиостанции Виола.
Мы с ней поздоровались, и я поняла, что занимаюсь самообманом, потому что пыхтенье в кабинете после работы продолжилось...
Рейтель
«Я сошел с ума?... Зачем я ее погладил по заднице? – спрашивал Рейтель себя целую минуту или две. – Она знает или не знает, что ее мужа сбила моя жена?... Похоже, знает... Или нет? По-моему – на ней нет белья, – вдруг вспомнил он тактильное ощущение горячего тела под тонкой юбкой. – Фу, черт!..»
И, разозлившись, оборвал свои мысли.
Он вышел из кабинета и поехал домой, было три часа дня – неурочное время для его возвращения.
Улица Маринеску... Дом на самом краю Тапы – за высоким забором, с садом и бассейном, и сюрреалистичный пейзаж вокруг – начала жаркого эстонского июля.
– Пошли, Бобби!.. – сказал он псу, лежащему у ворот дома.
Кабысдох поднял ухо...
– Пошли, Бобби!.. – повторил Рейтель и вошел в ворота, оставив свою машину с краю дороги.
– Оцилиндрованное сосновое бревно – для сауны в самый раз, – вели неспешный диалог двое пожилых рабочих на его участке.
Он кивнул, проходя мимо них. Остальных двух из бригады на участке не было. На открытой веранде стояла новая мебель из ротанговой пальмы, он купил ее вчера – решил сделать сюрприз.
Мотороллера дочери у дома не было, значит, Деспина поехала кататься... Он обратил на это внимание, пока вытирал ноги о циновку.
Хрупкая тишина – в кухне едва слышно гремит кастрюлями помощница по хозяйству Марта.
– Хелин, – негромко позвал он, заворачивая к спальне жены.
Закрытая дверь, при этом ощущение – там кто-то есть...
Рейтель толкнул ее рукой, проведя по ней двумя пальцами. Дверь, едва тронувшись, открылась, и он уперся взглядом... в прыщавые мужские ягодицы!.. Спиной к нему – со спущенными брюками – стоял один из строителей, мостивших его веранду... Второй в позе соития находился на кровати... И из-под него торчали нелепо-тонкие ноги жены...
Прерывистое дыхание и скрип пружин... Пржж... пржж... пржжжж... прржжж!..
Рейтель попятился и налетел на зеркало, висящее на стене; обернулся – оно отразило его лицо с трясущимся ртом.
– Кошачье место... – услышал он. – Очень интимное ласкание-е-е-е... аа-аа-аа-аа-аа...
– Что-о-о? – заполошно переспросила жена.
– Холка!..
– Что я – лошадь?...
– Да нет!..
Возбужденный смех всех троих из-за двери...
Рейтель поднял кулак и опустил его на свой рот в зеркале.
«Такие моменты не украшают семейную жизнь!» – думал Рейтель, через полминуты отъезжая от дома, – из порезанной ладони на кожаный руль медленно капала на кровь.
Через час он вернется и рассчитает всех четверых строителей... «Недостроенная веранда не имеет никакого значения», – скажет он Хелин. Строители, переглядываясь, сядут в старый «гольф» и уедут, а Хелин заявит:
– Как хочешь, а разве что-нибудь случилось?... Кстати, у нас зеркало разбилось, упало, наверное. Ты видел, Валду?...
Рейтель посмотрит на осколки стекла в углу за дверью и кивнет.
«В мире достаточно плохого, и не надо добавлять в эту кучу еще и собственную жизнь», – вдруг захочется с чувством уязвленного самолюбия сказать ему жене.
А вот заорать: «Ты – шлюха!.. Ты изменила мне!.. Я убью тебя!!!» – ему отчего-то не пришло в голову.
И он думал об этом.
«Как все запущено... – перед ужином, глядя в окно на недостроенную зимнюю веранду, размышлял Рейтель. – Как все...»
Ромашки не врут
Сандрин сидела на полу и рассматривала фотографии. На полу лежал старый портфель, из которого она горстями доставала снимки, жадно выхватывая счастливые глаза мужа и сына на фотобумаге.
В комнате было темно, шевелились от ветра занавески...
«С того самого года, как умер Игорь, у меня рот плотно сжат на фотографиях», – неожиданно разглядела она неприятную особенность своих черно-белых снимков.
«Тут я в детстве... Тут я вышла замуж... А тут мы на Новой Земле».
И ни одной фотографии бабушки, словно ее никогда и не было... Сандрин долго искала и наконец нашла единственную пожелтевшую карточку с поломанными краями.
«Я вспоминаю свои тогдашние ощущения... К сожалению, я только сейчас стала немножко разбираться в людях», – убирая фотографии, грустно подумала она.
Вчера пани Остальская пришла за котом. Соседи, по ее словам, наконец уехали отдыхать, забрав с собой к морю любвеобильного шпица.
– Я скучаю, – обвела глазами полупустую комнату Анна Рудольфовна и, взглянув на крюк, на котором висела люстра, поежилась. – И не страшно тебе здесь?...
Сандрин пожала плечами – за стеной слышалась негромкая музыка и в комнате, несмотря на пустоту, было почти уютно.
– Вот я рождена в богатстве, очень счастливо вышла замуж, а осталась одна. – Анна Рудольфовна взяла кота за лапу и потянула, тот отмахнулся и зашипел.
И снова Анна Рудольфовна перевела разговор на Рейтеля:
– Он удачно женился. – Пани подняла палец и щелкнула им кота по носу. – Он думал, что удачно, да не тут-то было...
Сандрин промолчала.
– У меня была дочь, так он не женился на ней, Сашка, – вдруг сказала пани Остальская и, вытащив кошачий ошейник, проворно надела его коту через голову; тот вздрогнул, но даже не успел мяукнуть. – У дочки жизнь не сложилась. Нет уже ее, – пани Остальская махнула рукой и сморщилась. – Ведь Деспина могла бы быть моей внучкой... Гадала? – кивнула она на карты на столе.
Сандрин покачала головой.
– Пожалуй, из всех гаданий больше всего у меня сбывались гадания на ромашках, – проворчала Остальская, перебирая в руках затертые карты с обтрепанными краешками. – Ромашки не врут, в отличие от карт, – убежденно заявила она. – Вот у меня сбылась любовь с пожилым королем!
