— Да нет же!!!!! Не в этом дело!!! Организм борется с паразитами!!! А паразиты — это мы!!!
— Ага. Мы, значит, паразиты, а они, значит, хорошие, дьявол бы их побрал…
— ДА НЕТ ЖЕ!!!
— Почему и как красный смог вам позвонить?!
— Это не важно! Важно другое! Если таблетки не помогут, то он найдет другое, более серьезное лечение, и тогда нам всем конец! И белым, и красным, и синим, и серо-буро-малиновым!
— Я не понимаю…
— Да потому что вы солдафон! Немедленно устройте мне встречу с президентом!
Генерал прищурился на мгновение. Затем кивнул:
— Ладно. Пройдите на кухню и не шумите, не то разбудите всех. Я сейчас.
Анкол вернулся в свою комнату и снял трубку телефона.
— Алло. Дежурный? Немедленно комендантский взвод и «неотложку» в мой дом. Нет, со мной все в порядке, дьявол бы тебя побрал. Это профессор Хертберн. У него острая шизофрения. Похоже, красные повлияли на его мозг. Да. Объявите общую тревогу и доложите министру обороны Бигу Мистейку. Кажется, они вот-вот нападут. Все. Жду взвод и врачей как можно скорее…
* * *
Доктор пристально смотрел в медицинскую карту больного. Хмурил брови. Цокал языком и качал головой.
— Ну, батенька, вроде все было относительно неплохо. Что же вас до такого состояния довело-то?
Больной, совершенно бледный, в поту и лихорадке, лежал на кушетке и безвольным взглядом смотрел в потолок.
— Все началось с простой изжоги, доктор.
— И что вы сделали?
— Выпил пару таблеток от изжоги.
— А потом?
— Потом мне становилось все хуже и хуже.
— И вы стали пить все больше и больше таблеток. Верно?
— Верно, — простонал больной.
— И напоследок вы выпили их столько, что едва дуба не врезали. Я правильно понял?
— Я просто не знал, как быть. Мне было все хуже и хуже.
— Понимаю. Но самолечение, дорогой вы мой, это нечто вроде самоубийства, только несколько изощренного. Вы ЭТО понимаете?
— Теперь да… Доктор… помогите мне…
— Этим я и собираюсь заняться, любезный.
В палату вошла медсестра.
— Доктор, анализы готовы.
— Чудесно. И как они?
— Боюсь, слово «чудесно» тут не подойдет.
— А конкретнее?
— Эритроциты и лейкоциты вне нормы. Отмечен аномальный дисбаланс белых и красных кровяных телец. Также налицо острое химическое отравление.
— Ну, тут, я думаю, помогли — в кавычках — бесконтрольные пачки таблеток, что он принимал. Значит, так. Больного — в отделение интенсивной терапии. Немедленно! Но первым делом необходимо промыть ему желудок, равно как и кишечник.
— Сделать ему клизму?
— Совершенно верно. Прогоните через него столько воды, сколько я бы за год не выпил. Всю гадость из него надо вымыть немедленно и лишь потом приступить к лечению.
— Доктор… а может, не надо клизмы? — простонал больной.
— Простите, дорогой вы мой. Но ваша болезнь… общее состояние вашего организма не оставляет нам иного выбора. Есть такое слово — НАДО. Да вы не беспокойтесь. Вы в надежных руках…
* * *
Никой аудиенции с президентом у Альберта Хертберна так и не состоялось. Его схватили в ту же ночь, когда он разговаривал с красным ученым. И теперь бывший профессор с тоской смотрел на внешний мир через зарешеченное окно одиночной палаты психиатрической клиники. А за окном творилось что-то невообразимое: звучали торжественные военные марши, пролетали новейшие боевые самолеты, слышался лязг танковых гусениц. Все готовились к большой войне, которая теперь была неминуема.
Дверь без ручек и с замком снаружи открылась. В палату вошел психиатр в сопровождении двух громил на случай буйства пациента.
— Ну, как вы, голубчик? — ехидно улыбнулся врач.
— Послушайте! Я профессор Альберт Хертберн! Мне необходимо немедленно встретиться с президентом и сообщить ему нечто важное!
— Понимаете, президент сейчас очень занят. Но если хотите, то можете пока изложить вашу проблему императору Наполеону. Он в соседней палате.
— Я не сумасшедший, черт вес дери!
— Я знаю. Но ведь и я не доктор. Я Санта-Клаус. Вы не верите мне?
— Нет!!!
— Тогда почему я должен верить в то, что вы не сумасшедший?
— Идиот! Мы все на пороге апокалипсиса! Если все это безумие не остановить, то нам всем придет конец! Таблетки не помогают этому организму, и он сделает то, что нас уничтожит!
— Дорогой вы мой, — снова расплылся в улыбке психиатр. — Я совершенно с вами согласен.
— Правда? — с надеждой в голосе проговорил Хертберн.
— Да. Чистая правда. Я согласен, что таблетки не помогают. И что это безумие надо остановить. — Произнеся эти слова, доктор обратился к санитарам. — Вколите ему десять кубиков антишизопромопсиходролла. Немедленно.
— Нет… — замотал головой бывший профессор. — Нет! Вы не понимаете что творите!!!
Но психиатр и санитары думали иначе и были уверены в том, что уж они-то совершенно точно понимают, что творят. Они ведь делали свою работу.
* * *
Ночь была необычайно светлой. Может, так действовал на восприятие вколотый днем препарат? Альберт медленно поднялся с больничной койки и, шатаясь, побрел к окну. Где-то вдалеке из динамиков вещали о той угрозе, которую несут их обществу красные, и обещали, что скоро славная гвардия поставит их на место и покажет свою силу. Вещали о том, с каким воодушевлением резервисты создают на призывных пунктах бесконечные очереди из желающих положить конец красной угрозе. Вещали о новых танках и самолетах. О новых бомбах и линкорах, которым нет равных во всем мире. Вещали о том, что бог любит нацию и президента.
— Один прозревший среди безумцев будет самым безумным среди безумцев, — тихо простонал бывший профессор, схватившись за решетку окна. — Остановитесь! Остановитесь немедленно! Пока не поздно, остановитесь!
Послышался гул. Затем рокот. Гул нарастал. Почва вибрировала все сильнее. Снова послышались звуки бьющихся оконных стекол. Бравада из городских динамиков сменилась криками переполошенных людей, высыпавших из своих домов и не понимающих, что происходит.
Альберт отпрянул от окна вовремя — стекло вылетело снопом осколков. Вот теперь он снова прильнул к решетке и с тревогой в голосе уставился на внешний мир. Что происходит? Красные напали? Нет… Что-то другое… Странные летающие объекты?..
Нет! Не в этот раз!
Далеко на горизонте Альберт заметил странные переливающиеся блики и спустя несколько мгновений понял, что это вода. Огромная волна поднималась от линии горизонта и была уже в три раза выше самого высокого здания в городе.
Огромная волна апокалипсиса катилась по миру, сметая все на своем пути и поглощая в зловонных водах весь пафос предвоенной бравады заигравшихся силами природы сторон. Она сметала дома сильных мира сего и простых смертных, которые жили своими простыми, более приземленными и бытовыми чаяниями. Волна не разбирала, кто есть кто. Она очищала этот мир.
— А я ведь вас предупреждал, болваны, — вздохнул бывший профессор и закрыл глаза. Через мгновение волна поглотила и всю психиатрическую клинику, и его, и весь мир…
Больному сделали промывание желудка… и кишечника…
Светлана Васильева
Меломаны
Александру Родионову, меломану
— Я ведь всегда брал запасной…
— А зарядка? — просто так, на всякий случай поинтересовался Михаил.
В ответ послышался тяжкий вздох.
«Понял, не дурак…»
— Будем рассуждать логически, — взял на себя инициативу Копылов. — Рассмотрим, так сказать, плюсы и минуты. Аккумулятор разряжен, зарядки нет, зато есть электричество, ибо на дворе век двадцатый. Ну-ка, покажи разъем!
Дрожащими руками Арсений рассупонил камеру.
— Пипец!..
* * *
Если Михаилу Копылову случалось упоминать о своем кузене, любой, кто был не в теме, думал, что речь идет о младшем брате. Увы, Антоша появился на свет раньше — на целых пять лет. Поначалу разница в возрасте действительно ощущалась, потом начала сглаживаться, пока в один прекрасный момент братья не поменялись ролями. Антоша по-прежнему был весь в неосуществимых прожектах, метался из одной крайности в другую, хватался за все подряд, бросал и начинал, ныл, бил себя пяткой в грудь… короче, страдал фигней по полной. Расхлебывал его экзерсисы обычно Михаил.
Сегодня этот напудренный ишак, правда, всего лишь слезно попросил заглянуть к какому-то хмырю и забрать диски, но Копылов завелся уже с утра и, подходя к парадной, мысленно материл себя за то, что не послал дорогого братца куда подальше. И ведь на что купился!
«Блин, — брызжа слюной, разорялся Антоша, — у него винила до хренища! Настоящего, фирменного! Все нулёвые — муха не сидела! А стены обклеены „Квинами“, „Хипами“, „Пеплами“[3]… Все, блин, с автографами…»
