— Никогда не суйся в темное помещение, — велел Макс. — Не шляйся по стройкам.
— Не буду, — пообещал я, — одного раза хватило.
Едва я вошел в прихожую, как из коридора выглянула Таня.
— Ваняшка! Как день прошел?
— Нормально, — улыбнулся я.
— Это не ответ, — покачала головой она. — Мой руки и садись за стол. Оладьи будешь? Шикардос получились, пуховые, воздушные. Илюха уже пятнадцать штук съел.
Я не любитель всякого рода изделий из теста, но сейчас совершенно неожиданно мне жутко захотелось оладий!
Таня обрадовалась.
— Ага, вижу по глазам, угодила. Хвастаться не стану, но мои оладушки самые вкусные в Богдановске. Эй, стой! Сначала в свою спальню зарули, там тебя ждет подарок.
— От кого? — удивился я.
— От меня, — смущенно ответила Татьяна. — Пойди, глянь. Иссомневалась вся выбираючи, боялась, вдруг не впору будет.
Я отправился в комнату, увидел на кровати сверток, упакованный в дешевую подарочную бумагу голубого цвета, и прикрепленную к нему с помощью бантика из самоклеящейся фольги открытку.
— Как упаковочка? — спросила из коридора Татьяна. — Шикардос? Голубой — лучший цвет для мужика. Завертщица предложила черную, но я же не на похороны собралась! Ваняшка, можно я зайду? Очень хочу поглядеть, как ты обрадуешься.
Я не успел ответить, Таня вихрем ворвалась в спальню.
— Сначала письмо прочитай, там стихи хорошие. Чего стоишь? Ладно, давай я сама…
Она схватила открытку и нараспев продекламировала:
— «Пускай пройдет сто тысяч лет, тебя я, друг, не позабуду. Помог поверить в чудо ты, спас от душевной черноты. И я спасибо говорю, что есть на этом свете ты». Не умею я, Ваняшка, так складно изъясняться, поэтому взяла карточку с красивым стихом.
Я растрогался.
— Спасибо, Танечка, мне очень приятно.
— Сейчас еще клевее станет, — пообещала жена Ильи. — Разворачивай обертку. Внутри — вещь! Лучше ни у кого нет. Ну разве что у Илюхи такая же. Эй, ты что делать собрался?
— Упаковку разорвать, — пояснил я.
— Вот нет у тебя жены, потому глупости и делаешь, — покачала головой Таня. — Зачем раздирать бумагу? Она дорогая, надо аккуратненько развернуть, потом сложить и убрать. Наступит Новый год или Восьмое марта, понадобится кого поздравить, купишь духи и дома в эту красоту завернешь. Дело нехитрое, у любого дурака влегкую получится. Ладно, я сама… Опля! Считай, сэкономил Ваняшка сто рублей на упаковке. Ну, гляди. Как, а?
Я уставился на нечто темно-синее с белыми полосами.
— От восторга язык проглотил! — захлопала в ладоши Таня. — Илюха, иди сюда!
— Зачем? — донеслось из гостиной.
— Посмотри, как Ваняшка ликует!
— Потом.
— Нет, сейчас!
— Футбол идет.
— И чего? Сразу скажу, чем закончится — нашим голов навтыкают. Топай сюда.
Раздались шаги, в комнате возник Илья в тренировочном костюме с надписью «Atdedas». Я сглотнул слюну.
— Суперская вещь, — зачастила Таня, — купила вам с Илюхой одинаковый прикид. Свезло невероятно! За один набор хотели восемь сотен, а два за тысячу четыреста отдали. Сшито в Америке. На подкладке. Материал дышит.
— Лишь бы тряпка не храпела, — заржал Илья, — а то телик смотреть помешает.
— Вечно ты со своими шуточками… — засмеялась Таня. — Сейчас красавцем смотришься. Не вздумай снять! Мне твоя рваная футболка и штаны растянутые поперек горла встали. Изволь дома шикардос выглядеть. Я же не хожу росомахой, завсегда в аккуратном халате, кружевом его отделала. Не смей спорить, я лучше знаю, что мужику надо.
— Жарко, — закапризничал Илья.
— И хорошо, — не дрогнула жена, — пар костей не ломит. Ладно, пошла чайник ставить.
Мы с Ильей остались вдвоем.
— Эх, бабы… — вздохнул родственник. — Чего с них взять? Начнешь спорить, дороже выйдет. Я, Вань, так считаю: уступи женщине в малом, а в большом на своем настаивай. Оно, конечно, нам с тобой в старой-то футболке и штанцах разношенных удобней, но спокойно и в костюме походим. Если по каждому вопросу жене перечить, она к такому разговору привыкнет и ваще тебя слушать перестанет. Жарко, но я перетерплю, зато, когда серьезное дело затеется, тут уж кулаком по столу: мол, молчать, мужик проблему решит, сиди тихо. Вот это по-правильному будет. Как считаешь?
— Угу, — пробормотал я, разглядывая презент.
— Го-о-ол! — заорал телевизор.
— Ёжкина матрешка, пропустил, — спохватился Илья и убежал.
Я осторожно потрогал пальцем куртку. Честно скажу: гаже дряни в жизни не видел.
— Ваняшка! — закричала за спиной Таня.
Вздрогнув, я обернулся.
— Чего стоишь? Надевай.
Я изобразил на лице подобие улыбки.
— Дома жарко, боюсь вспотеть, брюки помну. Пусть пока обновка полежит в шкафу.
Лицо Тани стало несчастным.
— Не понравилось…
— Ну что ты, — возразил я, — вещь прекрасная.
— Почему тогда примерить отказываешься?
— Ну… жарко, — повторил я аргумент Ильи.
— Понятно, — горько вздохнула Таня, ссутулилась и ушла.
Я еще раз посмотрел на куртку со штанами, на голубую бумагу, бантик из фольги, на открытку со стихами, вздохнул, закрыл дверь, разделся, натянул на себя уродство, неожиданно оказавшееся мягким и уютным, и отправился в столовую.
— О, Ваняшка, красавец! — закричала Татьяна. — А я уж подумала, что не угодила, расстроилась. Не денег жалко, хоть семь сотен на дороге не валяются, хотела тебе радость доставить.
— Костюм шикардос, — выпалил я, — полный восторг. Не хотел примерять, потому что боялся помять, но не удержался. Ну, Танюша! Ну, угодила!
Она радостно засмеялась и толкнула Илью, сидевшего в кресле.
— Глянь на брата. Супер ему?
— Ага, — ответил Илья, не отрывая глаз от экрана. — Во позорники! За что им ломовые деньги платят? Стыдоба смотреть.
— К столу садитесь, — приказала Таня, — оладушки остынут. Ваняшка, слышишь звонок? Вроде твой телефон поет. Он в прихожей лежит, у зеркала.
Я поспешил в холл и увидел, что меня разыскивает Воронов.
— Не спишь? — спросил Макс.
— Чай с гостями пить собрался, — ответил я.
— Хотел тебе интересную вещь сообщить, — продолжил друг. — Кассирша концертного зала «Симфония» рассказала тебе, как на похоронах Софьи Вайнштейн некая сумасшедшая кричала, что ей должны вернуть положенную в гроб дорогую скрипку, поскольку инструмент приобрел ее муж, отец погибшей. Так?
Я сел на стул у двери.
— Да. К сожалению, кладбища и крематории приманивают неадекватных людей, те подпитываются чужими отрицательными эмоциями. Да и на открытых судебных заседаниях в залах часто сидят шизоиды, не имеющие ни малейшего отношения ни к подсудимому, ни к потерпевшим.
— Верно, — согласился Воронов. — Но я, зная дату погребения Софьи, проверил, не забирали ли кого в тот день с погоста «Бантик» в отделение. Кассирша не ошиблась, одна гражданка учинила скандал у могилы. Угадай, как ее звали? Лазарева Марина Андреевна.
— Жертва маньяка! — подскочил я. — Как и Софья Вайнштейн. Значит, две убитых связаны между собой.
Глава 24
К столу я вернулся в глубокой задумчивости.
— Положу тебе горяченьких оладушков, — засуетилась Таня. — Варенье бери. Домашнее, сама варила, не покупное барахло. Вот, сегодня банку открыла.
Я посмотрел на стеклянную емкость, увидел на ней криво наклеенную бумажку, прочитал надпись: «Джем из мозга кота» и уронил вилку.
— Экий ты неаккуратный, Ваняшка, — укорила Таня. — Ща чистую дам. Чего прижух? Сидишь тихо, словно нашкодил. Случилось что плохое? Кошелек потерял? Паспорт украли? Машину, не дай бог, разбил? Давай сама вареньица на тарелочку шмякну.
Таня схватила столовую ложку, зачерпнула из банки нечто серо-розовое с темно-бордовыми вкраплениями, плюхнула отвратительный продукт в розетку и заулыбалась.
— Праздник у нас сегодня, Ваняшка, поэтому к ужину вам с Илюхой я открою шампаньское. Лучшего ты никогда не пил — тоже домашнее. Вот!
Таня принесла из холодильника литровую бутылку с белой пластиковой пробкой, примотанной к горлышку проволокой, торжественно водрузила в центр стола и спросила:
— Ваняшка, наверное, спросить у нас чего хочешь?
Я покосился на джем, медленно расползавшийся по розетке, передернулся и не выдержал:
— Прости, Таня, не хочу есть.
В глазах ее заплескалось невероятное изумление.
— Не любишь оладьи?
— Попробуй, Ваня, Таняха лучше всех блины печет, — подал голос Илья.
— Не могу смотреть на варенье из мозга, — признался я. — Похоже, у несчастного животного случился инсульт, от которого оно и скончалось. Я не патологоанатом, но эти темные сгустки похожи на кровоизлияние.
Таня посмотрела на Илью.
— Что это с Ваняшкой?
— Не знаю, — занервничал муж. — Эй, братан, никак ты заболел?
