года. Пойдет?
– Не. Давай тогда свежий «Пионер».
Взяв журнал, плюхнулся рядом со Светкой, не удержался, ткнул в бок:
– Нюни подбери, распустила.
– Я люблю стихи, – шепотом огрызнулась сестрица, но все-таки отвела кошачий взгляд от Ромы и уткнулась в книгу.
Санька же, шуганув ее, сам исподтишка его рассматривал, пытаясь решить для себя, что это за человек.
Обычно ходил в старой, но аккуратно заштопанной тельняшке, которую именовал рябчиком, и клешах. Легкий, быстрый, руки-ноги как на шарнирах. Голова вечно бритая, физиономия удивительно живая, иной раз как скорчит гримасу, поведет бровями – так и разбирает на хохот, ну точь-в-точь Чарли Чаплин-младший. Не имея над собой начальства, в своей будке гаерствовал на свободе, поясняя, что серьезности вредны ему по состоянию организма. Клиентов у него всегда было много, и даже спеша на работу, редко кто из постоянных проскакивал мимо.
У Сахарова был талант работать на совесть и быстро. Тщательно смахивал с обуви пыль, заботливо ограждал ботинки по-особому вырезанными картонками, чтобы не испачкать одежду. Самому делу надраивания обуви отдавался целиком, руки так и мелькали, как у барабанщика. И такой блеск наводил – аж глаза резало. Даже крем изготавливал лично для любимых клиентов, чтобы точно подходил под цвет; что до щеток и бархоток, то у него их была целая батарея.
Окончив свой труд и получив сколько следует, он нередко провожал взглядом свое произведение искусства – ботинки или туфельки – с гордостью мастера, но тотчас принимался за следующий шедевр.
Таким он был в палатке. В библиотеке имел место совершенно иной Сахаров: серьезный, в новехонькой свежей рубашке и брюках, отглаженных до рези в стрелке. Щеки гладко выбриты, руки безукоризненно чистые.
Говорил он тоже по-другому, не как на работе. Уверенно, грамотно, без этой раздражающей вывернутости звуков, когда не поймешь, то ли «ы», то ли «и», «э» вместо «е», без всех этих «шё» и «шёб», без ядовитой мягкости говора при змеином шипении.
«Прям хамелеон. Что ж не повыпендриваться, если девчата смотрят. Но это его личное дело, а по всему видать, что не бич, не кот, не шпанюк… да что с того, что не без греха. Пусть, если с его помощью можно ларь для корма наполнить».
Сахаров, потолковав еще о высоких предметах, глянул на часы, засобирался, по-товарищески пожал ладошку Оле, а вот к Светкиной ручке, к Санькиному удивлению, аж припал. И, разогнувшись, подмигнул:
– Ваша сестрица, достойная во всех отношениях дама, в таком юном возрасте имеет выдающиеся мозговые способности. До скорого свидания.
Когда брат с сестрой вместе вышли из библиотеки, Санька попытался снова поддеть:
– Что, Анчутку побоку? Теперь этому глазки строишь?
Но на этот раз что-то пошло не так. Эта мелкая «дама» нет чтобы ожидаемо надуться, отозвалась по-взрослому, со спокойствием и превосходством:
– Глупости говоришь и пошлости. Человек трудится на совесть, в деле своем мастер. Книги вот читает и не задирает нос только потому, что родился чуть пораньше, – и, подумав, добавила: – Не то что некоторые известные мне люди.
– Это какие же? – прищурился Санька.
– А вот глянь, – она вынула из кармана что-то, ткнула под нос брату.
Оказалось – зеркальце.
Санька надулся и замолчал, а Светка думала о том, что ничегошеньки он не понимает. Само собой, старший брат, всем ему в жизни обязана, но ведь – осел! Воображает о себе много, свято уверен в том, что с первого взгляда может расколоть любого.
Ничего-то он не понимает, а она, Светка, знает, что это за человек, потому что видела поболее любого. Она помнила, как ласково, бережно обращался разухабистый Рома с маленьким хорошеньким котенком, когда они – Светка, Сашка и Алешка, – проходя мимо, ну совершенно случайно заглянули в будку просто поздороваться.
Перед этим у близнецов вышла распря: из пистолетиков они охотились на ворон и галок, потом рассорились из-за того, кто больше подстрелил этих дур крылатых. Светка, которой не по нраву были эти кровожадности, от просьбы рассудить мальчишек решительно уклонилась. Обиделись и на нее. Светка вздыхала про себя: «Ох уж эти пацаны, все бы им стрелять, убивать, драться, ссориться. Вот уж точно, все беды от них. Сначала все понарошку, потом станет мало, а там и до войны недалеко».
И тут увидела картину, от которой возмущение сменилось восторгом: сидя на пороге своей будки, Рома играл с котенком. Рыжий пушистый малютка с сытым трогательным пузом прыгал за бантиком из фантика, навязанным на бечевку, припадал на пушистые толстые лапки, дергал хвостиком. Светка аж задохнулась от умиления. Обувщик, смутившись, пояснил:
– Это подкинули.
Близнецы, позабыв раздоры, с визгами кинулись к нему и к зверушке. Бедный котенок, перепугавшись, прыгнул на колени к Роме.
– Вы что творите? – вылавливая близнецов по одному и легонько встряхивая, спросил он. – Котейку пушками перепугали!
Тут Сашка с Алешкой, вспомнив свой спор, наперебой начали излагать дело, думая, что нашли беспристрастного судию.
– Вот он врет, что сто ворон настрелял!
– Этот болтает, что двести, а если одна галка, то несчитова…
– …надо две, чтобы за одну ворону сошло!
– А этот: нельзя стрелять сидячую!
Они вопили, дергая Сахарова за рукава, раскачивая так, что бедный котенок с трудом удерживался на своем покровителе и, цепляясь за тельняшку, переполз от греха подальше на плечо.
– Ну-ка цыц! – скомандовал Рома. – Как вам не стыдно!
– А чего стыдно? – с интересом спросил Сашка.
– Почему нельзя? – подхватил Алешка. И добавил: – Подари котенка.
– Ни за что! – твердо заявил парень. – Живодерам не подарю.
Близнецы удивились:
– Почему это мы живодеры?
– А вы как думали? Так и получается: сначала ворон стрелять, потом котят вешать, а потом, глядишь, и за людей приметесь. Сколько у нас людей погибло – страсть, сколько от голода умерло, без хлебушка – и не сосчитать. А все почему? Потому что с живодерства начинали. Всегда так получается.
– Гитлер ворон стрелял? – требовательно спросил Сашка.
– Да, – без тени сомнения подтвердил чистильщик обуви.
– А Гиммлер котят вешал, – утвердительно, стараясь окончательно уяснить для себя, уточнил Алешка.
– Гроздьями, – заявил Рома так безапелляционно, что у Светки мороз по коже прошел. – Не отдам вам котенка.
– Так мы не всерьез, – продолжал увещевать Сашка. – Пистолеты ненастоящие.
– Это ты так думаешь, – возразил обувщик, взяв у него игрушку, крутанул на пальце, ткнул в пузо:
– Закрой глаза – и не поймешь, настоящий или нет. Ясно?
– И что? – подумав, спросил Алешка.
– А то, что если он как будто настоящий, значит – все равно что настоящий, – веско проговорил Рома.
Близнецы колебались, ощущая некоторую несуразность в заявлении обувщика, но недолго: глянув друг на друга
