Тогда чего ж не сразу Николаича назначить душегубом? Куда логичнее: и личные отношения, и ссора, и случилось все у него на квартире, а не у Машкина, и в предполагаемое время смерти где-то пропадал, а где – говорить отказывается. Ну?
Сергей промолчал.
– Все, хватит выдумывать дела на пятую точку, и без того завал.
И снова принялся шебаршиться, ругаясь вполголоса: «Где же эта, черт ее подери…»
– Что потерял, Саныч? – участливо спросил Акимов.
– Да фото это, генеральшиного кольца.
– На кой тебе?
– У меня такое впечатление, что гайку эту я уже видел. И даже там, где ей совершенно не место.
Акимов решил: пусть его копошится дальше. К тому же в своем негодовании старший товарищ прав. Надо делами заниматься, текучку разгребать, а не выдумывать новую. Желающих подкинуть неотложных заданий и без него, товарища и. о., хватает.
Район у них не центральный, уровень благосостояния не таков, чтобы привлечь крупную рыбу, серьезных любителей чужого добра. Скупок нет. Есть толкучка – этим-то и объясняется навал мелочи сверху. Все эти «опросить», «провести беседы», «усилить агентурную работу», «заострить внимание» и, главное, «доложить о результатах» отнимают уйму времени. Там, в главке, никому дела нет до того, что людей мало, а каждый рапорт, перед тем как предоставить, надо бы обмозговать, составить и написать.
Санычу же орудовать пером – нож острый в сердце. Акимов вздохнул и, проявляя великодушие, забрал у товарища половину стопки бумаг.
Где-то в центре бушуют африканские страсти – налеты, растраты, грабежи и прочее, – и до окраин доходят отголоски, мутные волны, как от брошенных камней.
«Генеральша уволила домработницу, не заплатив жалованья, – та снесла в скупку кольцо, наверняка трофейное, поскольку якобы тараканьей, прусской то есть, принцессы. Кто-то взял на гоп-стоп скупщика. Налицо круговорот ворованного в природе, а нам отдувайся, изволь усвоить и отрапортовать. В своем собственном доме прибраться некогда».
Сергей, вздыхая, принялся за работу.
Вот опять булькнуло – и пошли круги: сообщают, что участились эпизоды ограбления в различных районах Москвы с угрозой пистолетом (о как! не шутки…). Жертвы – одинокие женщины, грабитель орудует один. Приметы скудные, можно сказать, никакие – среднего роста, в черной полумаске. И все-таки отличительная черта имеется: на пальцах правой руки – наколка «Марк». Имя не особо распространенное.
4
Кстати, о Марках.
С легкой руки Сорокина комсомольский патруль взял на себя немало черной работы. Не без перегибов, но справлялись, расшугивая мелочь и шпану. Каждый рейд Лебедев со товарищи подтаскивали к себе на проработку хулиганье и пьяниц, оставляя старшим товарищам самых отчаянных. На улицах района на самом деле стало тише.
Насели на Веру Вячеславовну, и складское помещение с отдельным входом отвели под штаб. В нем Лебедев и развернулся согласно своему активному нраву.
Воспитательная работа была поставлена на поток и спорилась: в коридоре находились задержанные, кто скандаля с «часовыми», кто отсыпаясь в ожидании воспитательных бесед, прямо тут, на скамейках. Иные, не приходя в сознание, продолжали веселиться, хотя и не так бурно.
Шалуны попадались самые разнообразные, у патрульных даже сформировался для каждого явления собственный жаргон. Были подозрения, что это канунниковские штучки (языкастый он, шалопай), но доказать было нельзя. Словечки сами собой вживались в лексикон, и искоренить их оказывалось уже невозможно.
Вот, к примеру, по другую сторону стола торчит вылитый «боровик» – пухлый, красный, очкастый гражданин, качает права неожиданно тонким вздорным голосом:
– Что за беззаконие! Я буду жаловаться! Кто вам дал такое право? Я незаменимый работник, счетовод-бухгалтер с завода «Калибр»!..
И прочее в том же духе.
Яшка, донельзя довольный собой, ухмыляясь, подкладывает на стол рапорт: «… у станции вел себя непристойно, сходил до ветру прямо с платформы, оскорбляя нецензурно дам, делающих ему замечания».
Лебедев, собирая губы в гузку, чтобы не расхохотаться, начал обсуждение:
– Прорабатывать столь пьяного счетовода смысла нет, как полагаете?
Товарищи, которые, изучив рапорт, стали красными, как помидоры, солидно поддержали: да, мол, пожалуй, не стоит, пусть идет восвояси.
– Но на «Калибр» депешу составить надо, – напомнила Марина Колбасова, которой удалось развеселиться менее других.
– Поручим товарищу Канунникову? – сохраняя строгий вид, предложил Марк.
– Сами справимся, – по возможности нейтрально отозвалась девушка.
От красочных описаний подвигов товарища счетовода отказались, на «Калибр» отправилось сухое письмо: такого-то числа на улице такой-то «задержан ваш работник из отдела бухгалтерии Корсаков Владислав Борисович, который, будучи в нетрезвом виде, вел себя непристойно и оскорблял прохожих словами и делами. Комиссия оперативного комсомольского отряда N-ского райкома ВЛКСМ считает поведение тов. Корсакова В. Б. хулиганским и недостойным советского гражданина. Предлагаем администрации принять меры и сообщить нам об их исполнении».
Иной раз попадались и посерьезнее, в новой терминологии «щуки». Например, угонщики.
Из центра в отделение милиции пришла очередная указивка: усилить внимание на участке личного мототранспорта, поскольку участились угоны мотоциклов, принадлежащих гражданам.
Казалось бы, к чему это тут, в районе? Числилось всего-то три мотоцикла, к тому же в таком состоянии, что позариться на них мог разве сборщик металлолома. Однако как только пришло указание и об этом проведал Лебедев, он тотчас решил провернуть хитроумную операцию с элементами провокации. И примчался к сбору патруля на видавшем виды, но еще в прекрасном состоянии мотоцикле «цундап».
– Устроим засаду, – пояснял Марк, спешиваясь. – Против такой красоты ни один угонщик не устоит!
Первым пал Андрюха-Пельмень. Увидев чудо-машину, он завел глаза, вздохнул так, как будто душа разлучалась с телом, и отпросился у мастера на полчаса раньше, чего за ним ранее не водилось. Когда Лебедев и другие собрались вечером на операцию, они увидели, как Пельмень с благоговением бродил вокруг мотоцикла, ползал «под», водил руками «над», не решаясь прикоснуться к рулю, раме, крылу, бензобаку. Будучи застуканным на месте «преступления», спохватился, грабли спрятал за спину и, застенчиво моргая, пояснил:
– Красота же…
– Ладно, ладно, пора, – строго, но по-отечески снисходительно напомнил Марк.
– А можно мне хотя бы сгонять… до «Родины»? – взмолился Андрюха, робкий, как подснежник.
– Ты что же, умеешь? – удивился Лебедев.
– Умеет, умеет, – заверил Яшка, – он на всем умеет.
Марк не без опаски разрешил. В назначенный час, когда патруль на автомобиле подкатывал к «Родине», с противоположной стороны на полной скорости, победно рыча, подлетел «цундап», лихо развернулся и, всхрапывая, встал как вкопанный.
– Вот это да! – Пельмень, красный, встрепанный, с сияющими глазами, некоторое время сидел, точно переживая заново каждую минуту, не без сожаления слез с мотоцикла. И тотчас взял деловой тон:
– Марк, я что думаю. Надо бы топливо слить.
– Дело говоришь. Слей, только оставь немного.
– Само собой! Чтобы, случись что, угонщики смогли бы отъехать и
