У домашней кошки есть одно уникальное свойство, отделяющее ее не только от остальных кошачьих, но и от всех животных: она мурлыкает, она так специфически реагирует на контакт с человеком. Очевидно, что это чисто эволюционное приобретение, безусловный рефлекс. В природе он бессмыслен, он нужен, чтобы приручить человека. Эволюционно этот звук был настроен так, чтобы человеку было комфортно, приятно, очень приятно. Также объясняется, почему «мяу» котенка так близко по частотному диапазону со звуками кричащего ребенка. Земледелец шел к кошке, он дал ей кров и защиту, потому что это был верный союзник в борьбе с его главными врагами — грызунами, но и кошка шла к земледельцу, к дому, где всегда было зерно, а значит, и грызуны и где всегда можно было найти добычу. Но чтобы попасть в этот дом, надо было быть не просто хищником, диким зверьком, а войти в доверие, приглянуться и особенно детям, страх у которых еще инстинктивный, природный. Поразительная, в отличие от всех других животных, прирученных человеком, кошачья чистоплотность, ненавязчивость, даже независимость и, конечно же, ласкающее слух «мур-р». Это гениальный эволюционный ход, но для эволюции требуется время и, самое главное, этого времени требуется гораздо больше, чем те смехотворные несколько тысяч лет, которые прошли, как утверждает официальная наука, с одомашнивания кошки. Для биологической эволюции таких высокоорганизованных млекопитающих, как кошачьи, требуется времени на порядок больше, и это еще раз доказывает, что домашние кошки необозримо старше собак (у них все еще условные рефлексы, простая дрессировка), но также и то, что спутник кошки, земледелец, необозримо архаичнее скотовода-кочевника, спутника собаки. Последнее, что можно к этому добавить — «кот» и «мышь» единственные животные, имена которых осталось неизменным практически во всех языках белой расы (Katze (нем.), cat (англ.), gato (исп.), chat (фр.), catus (лат.), Maus (нем.), mouse (англ.), mus (лат.), муш (санскр.)) со времен единства. Ни конь, ни пес не обладают такой древней и единой родословной, и это понятно, они появились уже много позже распада Севера, после падения индоевропейца до скотовода-кочевника. Общекоренные для всего Севера кошка с мышкой — это еще один факт, подтверждающий, что северная раса, белая раса, в начале своем и в сути своей раса земледельцев, раса Каина.
* * *
Из чего сделан человек? Из воздуха, который мы вдыхаем, из солнечных лучей, которые мы поглощаем, из воды, которую мы пьем, из пищи, которую мы едим. Если воздух и солнце это то, что нас объединяет, то вода и пища — возможно, то главное, что нас разъединяет.
Мясная пища, бекон, ветчина, колбаса, даже на завтрак, на начало дня, на начало жизни, на еще чистый желудок, для европейца уже жизненно, генетически необходимо, и это генетическая программа кочевника и скотовода. Для русской деревни первая половина дня по определению всегда постная, это каши, овощи, молочные продукты, пища мясная по утрам считалась «барской» блажью, но в целом и русскому дворянству было несвойственно плотоядство.
И, наконец, самая дьявольская «мелочь», которая делает пропасть между русским-земледельцем и индоевропейцем-кочевником бесконечной, это сырое мясо. Представить его на русском столе принципиально невозможно, по опять же принципиально генетическим причинам, связанным с конституцией, русский желудок просто не переварит его, если, конечно, его не вырвет. Но вы до сих пор можете увидеть в немецком магазине бутерброд с сырым фаршем или «мясо по-тюрингски», в итальянском «карпаччо», а также национальное английское (может, единственное собственно англосаксонское) блюдо — кровавый бифштекс, лишь чуть, поджаренное сырое мясо, еще с кровью.
Далее, грибы, еще одно системное отличие желудка и стереотипа поведения скотовода и земледельца. Индоевропеец не собирает грибов и лесных ягод, и пища эта для него скорее из ресторанной, чем из «домашней» кухни. Тем более что для него грибы — прежде всего трюфели и шампиньоны, которые на русский слух и вкус — пища малоприятная, да и видано ли есть вслед за свиньями да с навозной кучи? Да и зачем, когда в русском лесу более сорока видов съедобных грибов, названий которых, кстати, даже нет в индоевропейских языках. Лесная ягодно-грибная пища — это самая домашняя, самая народная русская кухня. Очевидно, что она для русского еще более древняя и архаичная, чем хлеб и злаковые.
Разделение homo на подвиды земледельца и скотовода уходит далеко в палеолит, к главному выбору пути существования и всего будущего бытия, к собирательству или охоте, к энергии фотосинтеза или крови.
Стара истина, что человек есть, то, что он ест, но мало кто о ней помнит. Мало кто осознает банальный медицинский факт, что все человеческие клетки делятся и умирают и что через каждые 12 лет человек рождается «заново», он уже состоит из новых, уже совершенно других клеток. Но откуда могут взяться эти материальные субстанции, конечно, не из воздуха и солнечного света, а только из тех клеток, которые мы засовываем себе в рот. Если мы питаемся хлебом, то становимся «хлебной душой», «духом Осириса», если плотью, то перелицованными свиньями, баранами, петухами, быками с человеческим лицом.
Скотовод и земледелец — это два разных класса позвоночных, два разных вида млекопитающих, и разница между ними в том, что скотовод обречен убивать, а земледелец свободен от этого проклятия.
* * *
На Руси, а именно в русской деревне, никогда не было профессиональных охотников, охота всегда считалась барской, а в новейшее время — городской забавой. Из записок XIX века Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева «Быт великорусских крестьян-землепашцев» по Владимирской губернии: «Летом ходят в лес за грибами, ягодами, а также «по траву», которую сушат и продают в аптечный магазин. Охотничий промысел отсутствует»; следующий корреспондент: «Охотой и рыбной ловлей занимаются мало»; еще запись: «В лесу собирают только грибы. Охота и рыболовство не развиты.»; от другого корреспондента: «Из диких полезных животных есть только лоси, из хищных животных есть медведи, волки, лисы. Промысловая охота не развита во всем Меленковском уезде»; еще от следующего: «Из всех девяти деревень Ильинского прихода занимается охотой лишь одна семья, все же прочие считают охоту «пустой забивкой ног»».
Даже из практических нужд, живя в самом суровом европейском климате, русский крестьянин не носил шкуры ли, меха зверей. Русский никогда не любил оружия, он не носил кинжал, как финн, он не знал, что такое кольт, он вообще последний узнал порох. Русский фольклор, даже народные сказки не знают героя-охотника, тогда как у европейских детей охотник — это главный герой. Вспомним один из самых распространенных сюжетов русской сказки, где герой как только пытается убить медведя, волка, сокола и даже рыбу, они сразу «одушевляются», говорят человеческим языком и в конечном итоге являются помощниками, но не жертвами. Русский волк или медведь никого не ест, даже лиса никак не может задрать петуха, в русских сказках вы не найдете звериной крови, даже человеческой там больше, и это самое поразительное отличие от немецких, французских и английских сказок. В русских сказках о зверях какое-то странное, до боли знакомое чувство, какого-то колхоза, лесного коллективного хозяйства. Помните, «кто в тереме живет»? Или как удалось вытащить репку? Русский все еще несет в себе генотип и стереотип поведения человека-собирателя, антиохотника, прапредка земледельца.
* * *
Собирательство естественным образом подразумевает и бортничество, мед еще одна характерная грань, разделяющая славянство и индоевропейство. Русский единственный сохранил само слово с общих арктических времен (на санскрите оно звучит точно так же «med»), русский язык не знал слово «сахар», и русская деревня последняя из северной расы узнала загадку «сладкий, но не мед». Сахар на Руси вплоть до середины XX века считался заморским, барским лакомством и был всегда дороже меда. Если сахар на Руси мерился на головки и фунты, то мед исключительно на ведра и бочки. Не было русской деревни без пасеки и со времен летописных Русь всегда была главным экспортером меда в Европу. Реконструкция индоевропейского языка показывает, что индоевропейцы знали мед, точнее, напиток из меда, но у них не было названия пчелы, то есть дикий мед они собирали, а вот пчел не разводили, что естественно при кочевой жизни. Европейцы, конечно, тоже знали мед, но он никогда не был и не есть определяющий элемент их кухни, его место точно определяют те 5 грамм запечатанного в пластик меда, который вам подадут в европейской гостинице на завтрак. Европейская кухня не знает медовых пряников, сбитня и понятии «мед» в значении медовухи. Отличие русского от европейца не только в том, что он ест, но и в том, что он пьет. Русский всегда, по крайней мере, до тех пор, пока Петр не завез из Европы водку, а затем установил на нее госмонополию, пил мед[19]. Он совсем не знал вина и плохо знал пиво, как его понимают сейчас. «Пиво» на Руси значило буквально «то, что пьется» и было, по сути, вторым названием более архаичной, ведической «браги». А главной и долгое время единственной на Руси брагой была медовая, по-нашему медовуха, а по-старорусски просто мед. Пиво, как ячменная бражка, пришла на Русь массово лишь в XIX веке вместе с немецким влиянием, на Руси ведь ячмень сеяли, если ничто другое не росло, на пару, это была четвертая или пятая культура, и это понятно, ячмень как пища для земледельца малоприятен, но он весьма важен для скотовода. Индоевропеец выращивал ячмень, конечно, для скотины, но не выбрасывал остатки и отходы, он научился делать из них свое любимое, национальное индоевропейское, пиво. Именно пиво и никак не мед, скотоводческой по духу и началу своему индоевропейской цивилизации пчеловодство противоестественно, ибо по началу своему подразумевает собирательство, а по духу оседлый образ жизни. Индоевропейцы, как и положено скотоводам, предпочитают ячмень (пиво и виски), но не знают кваса, пожалуй, самого архаичного ведического (вспомним бога Квасуру), и, как бы сказали сами европейцы, аутентичного напитка Севера. Хотя что может быть проще, примитивнее ржаной бражки? Впрочем, что близко земледельцу, то далеко кочевнику, и наоборот. Русский так и не додумался до хитромудрых кока-пепси-колы, фант, лимонадов и прочих газировок. И так было всегда, что русскому близко, то для немца далеко, и в этой корневой русской пословице вся правда о земледельце и скотоводе.
