Однако о большинстве из тех, кому представлял Беатрис ее жених, она не знала вообще ничего: ни кто они такие, ни чем занимаются.
К их числу явно не относился королевский исповедник отец Раваго, потому что он был и хорошо известен, и весьма заметен среди тех, кто входил в окружение короля.
Беатрис попыталась разглядеть в лице этого священника что-нибудь такое, что противоречило бы его репутации необычайно сурового человека, но у нее ничего не получилось. Глаза Раваго словно бы прятались под его густыми бровями, своего рода защитным барьером, оберегавшим опасные тайны, королевские секреты, мудрость и жизненный опыт, о которых мог рассказать его взгляд. Раваго производил сильное впечатление на своих собеседников: он высказывал очень умные мысли, был осторожен, характеризуя кого-либо, умел выдержать паузу. А еще он мог полностью захватить инициативу в разговоре, вынудив всех своих собеседников лишь молча ему внимать. Наблюдая за ним, Беатрис почувствовала зависть: ей всегда хотелось обладать такими способностями — ну хотя бы в малой степени, — чтобы при необходимости продемонстрировать окружающим свою внутреннюю силу, которой у нее на самом деле не было.
В то время как отец Раваго разговаривал с герцогом де Льянесом, Беатрис, испытывая восхищение, которое вызывал у нее сильный характер этого священника, пристально его разглядывала. Она словно надеялась проникнуть в его мысли и узнать, откуда в нем берется внутренняя сила. В конце концов Раваго не выдержал и отреагировал на ее пристальный взгляд репликой, которую только она одна и поняла:
— Девочка моя, не пытайся найти ценности вне себя. Поверь мне, они находятся внутри тебя, и нужно всего лишь их там отыскать.
Дон Карлос ошеломленно посмотрел на них обоих.
— Я так и сделаю, отец Раваго, — произнесла Беатрис, бросая на священника заговорщический взгляд. — Я буду помнить ваши слова.
— Однако, если вы не найдете того, что так сильно желаете заполучить, — продолжал Раваго, перейдя на «вы», — обратитесь ко мне. Возможно, я смогу вам помочь.
Священник учтиво поцеловал руку Беатрис и, кивнув ее жениху, отошел в сторону.
Герцог с удивлением посмотрел на Беатрис. Только что услышанный им диалог показался ему странным; однако, хотя ему и очень интересно было знать, что же здесь сейчас произошло, он все-таки решил промолчать в знак уважения к тому, что, по-видимому, было исключительно личным делом Беатрис.
Девушка невольно была вынуждена признать, что герцог обладает и чувством такта, и благоразумием. Тем не менее ее отнюдь не радовала мысль о том, что этот старик с морщинистым лицом, толстым носом и лысиной, покрытой — как это часто бывает у людей его возраста — какими-то пятнами, станет человеком, с которым ей придется соединить свою жизнь, — и это при том, что она едва вышла из детского возраста.
Браулио чувствовал себя весьма неловко, слушая болтовню своей спутницы Инее де Вильянуэва, и с ужасом думал, что ему придется провести в ее обществе долгий-предолгий вечер, который еще даже и не начался. Хотя он делал вид, что слушает Инее, мысленно он был далеко и развлекался лишь тем, что время от времени выглядывал из окна кареты.
Слева от них, на большой длинной площадке, являвшейся главным подъездом к воротам дворца Монклоа, Браулио увидел сотни стоявших в ряд карет. Он с завистью смотрел на оживленных, веселых кучеров и слуг, которые окружили повозку, являвшуюся, по сути, трактиром на колесах.
Любой другой юноша на месте Браулио уже от одного присутствия рядом с ним очаровательной Инее вполне мог бы считать этот вечер одним из самых чудесных в своей жизни. А если бы он при этом еще и услышал от нее те предложения, которые она по дороге сделала Браулио, то был бы круглым дураком, если бы не решил, что ему крупно повезло. Однако Браулио жаждал видеть рядом с собой совсем другую спутницу, и, хотя его желание было неосуществимым, ни Инее, ни ее заигрывания не могли служить для него достаточным утешением, и он скорее предпочел бы присоединиться к компании лакеев, выпить с ними кувшинчик вина и поучаствовать в их разговоре о всякой ерунде.
— Я очень рада, что ты будешь принадлежать мне в течение всего этого празднества. — Инее взяла Браулио за руку, чтобы привлечь его внимание. Браулио посмотрел на нее, смущенный ее поступком, и стал напряженно ждать, что же она на этот раз еще ему скажет. — Я мечтаю о том, чтобы танцевать на этом вечере с тобой и чувствовать прикосновение твоих рук. Пусть бы этот бал никогда не заканчивался!
Инее томно прикрыла веки и приблизила свои губы к губам Браулио, ожидая от него первого поцелуя.
— Мы уже приехали! — Браулио поспешно открыл дверцу, выскочил из кареты и остановился возле ее подножки, жестом приглашая Инее последовать за ним.
Он почувствовал облегчение от того, что ему удалось выйти из этой щекотливой ситуации.
— Ты мой должник! — упрекнула его Инее. Она как ни в чем не бывало взяла Браулио под руку и направилась с ним к входу во дворец. — Надеюсь, что ты будешь вести себя как рыцарь и больше не станешь от меня шарахаться! — Она горделиво вскинула подбородок, дожидаясь ответа Браулио, и ему ничего не оставалось делать, кроме как пообещать Инее — хотя и скрепя сердце, — что он впредь и в самом деле не будет себя так вести.
Наконец Беатрис увидела, что в зал вошел Браулио — вскоре после маркиза де ла Энсенады, явившегося на бал в сопровождении целой свиты аристократов и членов правительства. Хотя появление Браулио поначалу приободрило Беатрис, она вскоре снова пала духом — когда увидела, как ведет себя его спутница Инее, которая с гордостью демонстрировала всем присутствующим своего нового спутника, словно он был для нее охотничьим трофеем. Беатрис ничуть не удивилась покрою одежды Инее, потому что знала о ее стремлении быть привлекательной. Инее явилась на бал в платье с очень глубоким вырезом. А вот украшений на ней было, как обычно, немного. Увидев, что, судя по направлению движения Браулио и Инее, они скоро встретятся с ней лицом к лицу, Беатрис резко повернула в сторону, решив пока избегать встречи с ними. При этом она увлекла за собой и герцога де Льянеса, который с удивлением посмотрел на Беатрис, не понимая, почему это ей вдруг взбрело в голову срочно поздороваться неизвестно с кем, прервав тем самым на полуслове его разговор с государственным секретарем доном Хосе де Карвахалем.
Однако не успели они сделать и нескольких шагов, как раздался громкий голос мажордома, возвестившего о прибытии короля и королевы.
— Их величества дон Фердинанд де Бурбон и донья Барбара Браганская. — Мажордом торжественно ударил о мраморный пол большим медным жезлом.
Беатрис видела короля и королеву впервые, и значительность этого события заставила ее на время позабыть обо всем остальном. Ей показалось, что лицо короля излучает доброжелательность. У него были полные губы, а нос — вздернутый и мясистый. Хотя выступающий вперед подбородок придавал лицу короля властное выражение, маленькие и очень подвижные глаза светились добродушием. Королева казалась более суровой, чем ее муж, — и уж во всяком случае, более грузной. Она не была красавицей, однако округлое лицо, чувственные губы и ясные глаза придавали ей определенную привлекательность — быть может, далекую от канонов красоты. Беатрис подумала, что ей еще никогда не доводилось видеть такое великолепное платье, какое было на королеве, — с чудесной вышивкой, сделанной золотыми нитками, и с басоном, украшенным жемчугом и цветными каменьями. На плечах у королевы, прикрывая половину спины, красовалась короткая бархатная накидка цвета морской волны, отороченная мехом горностая. При приближении короля и королевы женщины приседали в реверансе, а мужчины почтительно кланялись. Позади королевской четы шли, разговаривая, певец Фаринелли и организатор празднества герцог де Уэскар, а за ними следовали фрейлины королевы.
Как только открылись двери центрального зала дворца и в него вошли король и королева, все остальные гости тут же устремились вслед за ними, желая быть среди тех, кто откроет бал. Беатрис и герцог де Льянес умудрились войти в центральный зал одними из первых, хотя желающих оказаться впереди было достаточно.
В центральном зале Беатрис столкнулась со своей приемной матерью Фаустиной, и та мимоходом поцеловала ее в щеку, не выпуская руку своего мужа, увлеченного разговором с русским послом. Это проявление нежности со стороны Фаустины вдруг перенесло Беатрис в прошлое: она припомнила запах и нежное прикосновение, которые были связаны в ее сознании с образом родной матери. Кроме того, этим вечером наряд Фаустины был точно такого же — алого — цвета, как и платье матери Беатрис в момент ее гибели. Беатрис подумала, что ее мать почувствовала бы гордость за свою дочь, если бы присутствовала здесь, на этом балу, — не потому, конечно же, что ее дочь шла под руку со стариканом (причем не по своей воле), а потому что Беатрис уже стала взрослой девушкой, вращается в высшем обществе Мадрида и одета в дорогое платье, о котором не могла даже и мечтать в детстве. Будучи ребенком, она, играя, с хихиканьем то надевала, то снимала скромные платья матери.
