Александр сделал гораздо больше, чем просто продемонстрировал, каким образом конница может решить исход битвы, – благодаря безжалостной погоне после боя при Гавгамелах он показал, что она способна сделать само сражение решающим. Здесь следует привести цитату из труда Уильяма Тарна: «Александр придерживался тех же взглядов на составляющие победы, что и Нельсон; люди и кони могли упасть с ног от усталости, но он продолжал преследование до наступления темноты, отдохнул до полуночи, снова ринулся в погоню и не отпускал поводьев до тех пор, пока не достиг Арбелы, располагавшейся в 56 милях (примерно 89,6 км. – Пер. ) от поля боя. Он был уверен, что противник больше не соберет новое войско» [212] . Однако победоносная кавалерия проигрывала сражения, когда заходила слишком далеко, продолжая при этом придерживаться той же тактики, в то время как она была нужна в другом месте [213] . Александр не допустил этой ошибки, и его последователи совершали ее крайне редко. В большинстве битв эллинистического периода первое и последнее слово были за конницей [214] . Мармон утверждал, что бой, выигранный без ее помощи, не может быть решающим. Это высказывание, хотя и не всегда справедливое, более применимо к эпохе, наступившей после смерти Александра, чем к какому-либо иному периоду древнегреческой или македонской военной истории.
Вернемся к афоризму Мармона [215] . Он делает совершенно справедливый вывод о преимуществе кавалерии, которое заключается в том, что для ее переброски требуется весьма незначительное время. Наиболее актуальны его слова для легковооруженной конницы, действовавшей при его жизни, в эпоху Наполеоновских войн. Начиная с периода правления шведского короля Карла XII она обретала все большую способность маневрировать на высокой скорости. То, что в битвах Фридриха Великого кавалерия оказалась крайне эффективной, связано с тем фактом, что его конница сумела достичь этого под командованием Цитена и Зейдлица. Момент, подходящий для решающей атаки, может быть очень кратким, и то, что кавалерия способна использовать его, превращает ее в крайне действенный род войск. Как Александр, так и его преемники активно использовали в сражениях легковооруженную конницу. Единственным талантливым греческим полководцем, командовавшим ею и жившим до возвышения Македонии, был Пелопид из Фив, который мог быстро организовать кавалерийскую атаку. Несмотря на то что у эллинов и македонян не было таких же прекрасных коней, как те, которых разводили на Востоке, а их лошади не умели столь же хорошо ходить под селом, как персидские или бактрийские, они были более пригодны для выполнения некоторых задач, и вот по какой причине. Когда очень важен контроль, породистые боевые кони могут закусить удила. Будучи воплощением спокойствия и здравого смысла, герцог Веллингтон, предаваясь воспоминаниям в разговоре со своим другом Стэнхоупом, произнес весьма уместную в этой связи фразу. «Французская кавалерия, – сказал он, – лучше английской, потому что ее всегда можно держать под контролем и остановить одной командой. Частично это связано с тем, что наши кони лучше и содержатся в хороших условиях» [216] .
Пожалуй, о конях и их всадниках сказано достаточно. Теперь мне следует перейти к рассказу о более величественных воинах – слонах и их погонщиках. Я считаю, что он вполне обоснован, ибо одного появления слона и его рева было достаточно для того, чтобы перепугать всех лошадей, которые не были специально обучены сражаться вместе с ними или против них. Вскользь следует добавить, что появление верблюдов и их запах действовали на коней таким же образом. Верблюды периодически входили в состав древних армий, а в VI веке до н. э. они помешали действиям знаменитой лидийской конницы Креза [217] . Однако, несмотря на все их отвратительное обличье и мерзкий запах, они не обладали такой прекрасной особенностью, как толстая шкура. В итоге слоны (вернемся к рассказу о них) в период раннего эллинизма использовались для того, чтобы нейтрализовать превосходящую конницу противника. К примеру, в битве при Ипсе, произошедшей в 301 году до н. э., шеренга этих животных применялась для того, чтобы помешать победоносной кавалерии Деметрия снова вступить в бой [218] .
Нам неизвестно, как сам Александр использовал бы слонов. Ему пришлось всерьез столкнуться с ними лишь однажды – когда они ожесточенно противостояли ему в сражении при Гидаспе. Во время битвы при Гавгамелах в состав персидского войска входили пятнадцать этих животных, но по неизвестной нам причине они не принимали участия в бою. Возвращаясь из Индийского похода, Александр вел с собой более сотни слонов, однако ему так и не удалось использовать их в битве. Большинство его преемников, особенно Селевк, сражавшийся против них в битве при Гидаспе и сделавший слона символом своей династии, содержали огромное число этих животных [219] . Сам Селевк уступил значительные территории индийскому царю Чандрагупте в обмен на пятьсот боевых слонов, большинство из которых он весьма эффективно использовал в битве при Ипсе. Антигон I попытался внезапно напасть на слонов своего врага Евмена из Кардии и захватить их, но, будучи хорошо выдрессированными, они сумели постоять за себя [220] . Птолемеи основали город Птолемаиду Зверей (Птолемаиду Ферон) [221] , которая должна была стать базой для охотников, отправлявшихся в походы за этими ценными животными. Некоторым полководцам периода эллинизма пришлось применить всю свою находчивость для того, чтобы заставить их оправдать свою репутацию. Слоны использовались совместно с легковооруженными солдатами, причем им прекрасно удавалось защищать друг друга, или размещались между подразделениями фаланги таким образом, чтобы строй в целом напоминал стену, снабженную башнями. Иногда их использовали в качестве прикрытия для конницы, входившие в состав которой лошади были обучены не бояться их; а порой – как своего рода авангард для пехоты, чтобы сломать или задержать вражескую атаку. В 317 году до н. э., в сражении при Парайтакене, таким образом, судя по описанию строя войск, сохранившемуся в сочинении Диодора, использовались как все 114 слонов Евмена, так и 65 этих животных, входивших в состав войска Антигона I. Однако далее, в описании самого сражения, о слонах ничего не сказано. Возможно, это связано с ошибкой, допущенной Диодором при переписывании сведений из источников, которыми он пользовался.
С другой стороны, в битве при Газе, произошедшей примерно через пять лет, Птолемей, в войске которого не было слонов, сумел сдержать этих животных, входивших в состав армии его противника Деметрия, используя передвижную конструкцию из шипов, соединенных кольями и цепями [222] . Животные наступали на острия своими нежными и уязвимыми ногами. Аналогичное приспособление использовалось в Греции за шесть лет до этого при обороне города. Шипы не удавалось увидеть прежде, чем почувствовать. Таким образом, они служили своего рода минным полем, которое при этом можно было передвинуть.
Все же в тот искушенный век, когда радостно приветствовалось каждое новое приспособление, военачальники не спешили расставаться со слонами. Подобно гигантским кораблям, они плыли в тумане войны; однако при этом они никоим образом не обеспечивали победу. По сути, проанализировав все сражения, в которых применялись эти животные, можно утверждать, что они чаще способствовали поражению, чем успеху. Предположение о том, что они были танками древности, соблазнительно, но не соответствует действительности [223] . Здесь, возможно, следует обратить внимание на то, что если на них умело напасть, то они могут податься в бегство. Именно это произошло во время Первой Пунической войны, когда была предпринята атака на римскую армию [224] . Кроме того, они подвержены панике и могут затоптать солдат, входящих в состав того же войска, как это произошло во время битвы при Магнезии. Они действительно были крайне ненадежными бойцами и требовали большого мастерства от своих погонщиков. Чтобы проиллюстрировать данный вывод, приведу в качестве примера одну довольно забавную ситуацию, в которой после демонстрации боевой силы слоны оказались в одном месте, а их наездники – в другом [225] .
В те времена, как и в наши дни, слонов эффективно использовали для разрушения слабых укреплений, например частоколов, а однажды спартанский военачальник Ксантипп, находившийся на службе у Карфагена, сумел весьма успешно применить их против плотной шеренги пехотинцев. Но в большинстве сражений, за исключением случаев, когда они являлись основой тактических приемов, направленных против кавалерии, они оказывались гораздо более ненадежными воинами, чем можно было от них ожидать. Наиболее ярких успехов в сражениях против пехоты им удавалось достичь, если солдаты противника никогда их до этого не видели, например против галлов в знаменитом «сражении слонов» 275 году до н. э. [226] или в бою с римлянами, принесшем первую победу Пирру. О том, что последние до этого не имели об этих животных ни малейшего представления, свидетельствует сделанное ими странное описание слонов, названных ими «луканийскими коровами», а также высказанное Ксантиппом, о котором я уже говорил выше. Периодически они появлялись то в одном, то в другом войске. Во время сражения при Кинокефалах, состоявшегося в 197 году до н. э., возможно, именно из-за них произошла катастрофическая задержка при построении македонской фаланги. Цезарь обучал своих солдат атаковать слонов, входивших в состав войска нумидийского царя Юбы [227] . Прибыв в Британию, чтобы своим присутствием там подчеркнуть масштаб уже одержанной им победы, император Клавдий к своей гордости добавил достоинство нескольких слонов. Правда, впоследствии они перестали упоминаться в источниках, посвященных этой войне. Отдав слонам должное за те успехи, которых они периодически достигали, мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что они полностью выполнили свое предназначение.
