удивился Холак. — Первый раз слышу про такие. А что, дядя заболел?
Я кивнул.
— Опасное что-нибудь? — спросил Холак.
— Не знаю. Он ведь еще с фронта болеет…
— А-а, — понимающе протянул Холак.
Мы помолчали.
— Про вас радио говорило, — вдруг вспомнил я. — Какой вы трудолюбивый и скромный…
Холак махнул рукой: ладно, мол, говорило и говорило.
«Действительно, он скромный», — подумал я.
Один из трактористов, высоченный, широкоплечий парень, усмехнулся и заговорил:
— Знаем мы эти болезни! Не сидел бы твой дядя в конторе, как крот в норе, был бы здоров. На свежем воздухе надо работать! — Он ударил себя в грудь кулаком, и мне показалось, что ударили в большой барабан. — Тут все болезни улетучиваются. А Абу целый день нюхает бумаги и перебирает костяшки на счетах: из-за этого и солнца не видит…
Мне слова здоровенного парня не понравились. Хоть он и тракторист, а задаваться нечего. У дяди Абу работа тоже важная. И работает он здорово, не зря его зовут «королем бухгалтерии»! А что касается болезни дяди, то ее даже почетной можно считать — она с фронта началась…
— И откуда только твоя бабушка достала яблоки в эту пору? — спросил Холак, кивая на мой сверток.
— У нас они в ларма хранятся, — ответил я.
— Понятно, — сказал Холак. — Запасливая у тебя бабушка. — И вдруг добавил: — Мне тетушка Хагоз вообще по душе — боевая такая, хваткая. Один недостаток — язычок у нее острый…
Между тем здоровенный парень допил чай и зашагал к трактору, который стоял за вагончиком.
— Эй, кянк, хочешь, покатаю? — бросил он на ходу.
— Хочу!
— А яблоками угостишь? — смеясь, продолжал он.
— Пожалуйста, берите! — Я протянул свой сверток.
Парень выбрал самое крупное, самое краснощекое яблоко и впился в него большими белыми зубами.
Но я уже не думал о яблоках и дяде Абу. Я думал только о тракторе. Вот он стоит: сильный, как нарт, большой, красивый — глаз от него нельзя отвести!
— Влезай! — сказал мне тракторист, усаживаясь за руль.
Я бросил сверток с яблоками ему под ноги и поспешил взобраться на трактор.
— Поехали! — скомандовал он сам себе и включил зажигание.
Мотор ожил, сначала зачихал, закашлял, но потом вдруг взревел, словно стадо диких зверей.
Трактор вздрогнул и пошел, оглушая весь мир шумом. Я держался за руль только одной рукой, но мне и этого было достаточно. Мне хотелось кричать от счастья. Я веду трактор! Он подчиняется моей руке! Смотрите, люди, я стал хозяином огромной, сильной машины!
Я еще подумал: «В этом мире не обойтись без главных бухгалтеров и без судей, но я все-таки буду трактористом, и обо мне обязательно расскажут по радио, как рассказали о Холаке!»
Мы сделали один круг. Потом второй. Наконец остановившись около вагончика, тракторист шутливо сказал мне:
— Слезай-ка, станция Березайка…
Я соскочил на землю. Трактор пошел дальше.
И вдруг я опомнился. Что я наделал! Ведь бабушка приказала мне отнести яблоки дяде Абу! Он болен, они излечили бы его от недуга… А я променял их на трактор!
«Дуралей! — ругал я себя бабушкиными словами. — Шайтан!»
Идти к дяде Абу было теперь бессмысленно. Я направился домой, с ужасом представляя себе, как встретит меня бабушка.
— Ну, сходил? — спросила бабушка, когда я появился во дворе.
— Да, — неопределенно ответил я.
— Понравились ему яблоки? — любопытничала бабушка.
— Понравились.
— Он все сразу съел? — спросила бабушка.
И тут у меня вырвалось:
— Съел и уехал…
— Куда уехал? — всполошилась бабушка. — Ведь он же больной!
Я понял, что пропал. Теперь мне ничего не оставалось, как рассказать бабушке всю историю с трактористом.
Не успел я кончить свой рассказ, как бабушка уже закричала:
— И у тебя не дрогнула рука, когда ты отдавал лечебные яблоки этому чумазому шайтану? Гяур! Дуралей!..
— Шайтан! — докончил я за бабушку.
Я и не собирался оправдываться, Покусывая губу, я думал: «Почему у меня все получается шиворот-навыворот? Почему я такой невезучий? У «Це модж» все везучие, один я невезучий. Что ж это — навсегда?»
— Не знаю, что с тобой делать! — говорила бабушка. — Ты меня в могилу вгонишь! — Она вздохнула и посмотрела на небо, будто спрашивала там у кого-то совета. — Иди лезь в ларма и достань яблоки. Это уже последние… Я буду молить аллаха, чтобы он дал мне дожить до того дня, когда ты поумнеешь…
Я даже удивился, как мало ругала меня бабушка в этот раз. Мне нужно было всего две минуты, чтобы слазить в ла́рма и достать яблоки, — я нарочно так спешил, мне хотелось угодить бабушке.
Положив яблоки в сумку, бабушка сказала:
— Хоть эти-то донеси до дяди. Или мне самой их отнести?
Я выпалил:
— Не беспокойся, бабушка, эти я донесу!..
Всю дорогу я бежал бегом и, ворвавшись к дяде, долго не мог отдышаться.
Дядя сидел за столом и водил костяшками счетов. Он даже во время болезни не хотел расставаться со своей работой. Чтобы не простыть, он накинул на себя пальто. Услышав мое шумное дыхание, дядя обернулся, и пальто его соскользнуло на пол.
Я быстро наклонился за ним.
— A-а, это ты? — узнал меня дядя. Сказав это, он снова щелкнул костяшками и произнес: — Дебет — 3572 рубля, кредит — 1368 рублей… Так, понятно…
Ему-то было понятно, а мне — нет. Что это такое — дебет? А кредит? Я вспомнил заколдованные слова тети Напсат — «ошло» и «ишком». Может, и у дяди есть свои заколдованные слова?
— Что это за слова вы говорите, дядя Абу? — не выдержал я.
— Не обращай внимания, — ответил дядя.
«Как это — не обращай внимания? — недовольно подумал я. — Тогда не надо говорить. А раз сказано — я должен знать, что к чему. Мне все нужно знать!»
Я поставил сумку на стол.
