Будем плакать? А смысл? Сколько их уже было, этих слез? Что они принесли? Ни-че-го. Да не все ли теперь равно?
Вот именно. Уже все равно. И плакать бессмысленно. Вина надо купить и отметить рождение племянницы.
Какая-то часть жизни все равно продолжается. И эта часть рано или поздно затянет ту пустоту, которая образуется в жизни Миланы из-за отсутствия в ней Марата. Милана обязательно придумает, как сделать так, что Марат Ватаев больше не был частью ее жизни. Но сегодня – сегодня она будет пить вино в честь Анны Артуровны Балашовой. Пусть ее жизнь будет счастливее, чем жизнь ее непутевой тетки.
***
Въезд на территорию жилого комплекса преграждал шлагбаум. Но что, начальник службы безопасности крупного холдинга не сможет договориться с охранником, следящим за въездом? Марат поставил машину на ручной тормоз и вышел из автомобиля. Через несколько минут шлагбаум поднялся, и большой черный джип въехал на территорию элитного жилого комплекса.
Он нажал на копку вызова консьержа – и Марату открыли. Человек на въезде предупредил, как и пообещал. Марат кивнул мужчине в темном за стеклом конторки консьержа и прошел к лифту. А потом передумал – и пошел к лестнице. Он помнил номер квартиры Миланы, но какой этаж – не знал. Расположение квартир на площадке в таких комплексах не имеет какого-то стандарта, поэтому предположить, на каком этаже квартира Миланы – сложно. Проще проверить пешком. Хотя можно было бы спросить у консьержа.
Нет, лучше – пешком.
Квартира оказалась на двадцать первом этаже. Высоковато ты забралась, Милана Антоновна. Марат стоял возле ее двери, успокаивая сбившееся дыхание. В голове не было ни одной мысли о том, что он ей скажет. Зачем он вообще приехал? Просить прощения? Что-то объяснять? Искать утешения? Самому утешать ее? Зачем?! Он не знал. Ничего не знал, кроме одного. Нет ему другого места на всей Земле, кроме как рядом с ней. Это было абсолютное бесспорное знание, и против него Марат ничего сделать не мог. Да и не хотел.
Он нажал на кнопку звонка.
***
Милана приехала домой, приняла наскоро душ, переоделась в домашнее. И когда открыла бутылку вина и занесла ее надо бокалом – раздался дверной звонок. Милана замерла.
Дверной звонок в ее квартире – явление редкое. Особенно если сама Милана никого не ждет. А она не ждет. Разве что… Артур? Он собирался вечером после работы снова к Светлане. Может быть, решил после заехать к сестре и отметить? Милана протянула руку к держателю над барной стойкой, чтобы взять второй бокал – и замерла. А если что-то случилось – со Светой, с малышкой?
И Милана быстро пошла к входной двери. В дверной глазок все же взглянула – и снова замерла.
Нет.
Не может быть.
И Милана резко открыла дверь.
За дверью был Марат. И, одновременно, как будто бы – не он. Нет, все было на месте – высокий рост и широкие плечи, черные, коротко стриженые волосы и словно вытесанное из камня лицо. Только вот глаза… что-то было с глазами. Она не могла понять – что, но Милане вдруг стало страшно.
Все равно – страшно. Мантра «Не все ли равно теперь?» прожила недолго. Милане снова страшно. Только теперь – за него.
– Что случилось? – собственный голос звучал каким-то неузнаваемым вороньим карканьем. Марат молчал. – Что случилось? – воронье карканье превратилось в звонкий крик. – Марат, не молчи!
– Рустам, – наконец, тихо ответил он.
Господи, что могло случиться с сыном Марата? Драка? Замели в полицию? Сбила машина? Что?!
Милана схватила Марата за руку и втащила в квартиру.
– Что с ним? – голос теперь звучал требовательно. И удивительно спокойно.
– Острый аппендицит. Он в больнице.
– Операция?
– Уже прошла.
– Осложнения? – вопросы вылетали из Миланы с пулеметной скоростью.
– Никаких, – так же тихо и безжизненно проговорил он. – Сказали, что операция ля… нет, ла… лапороскопическая. И что восстановление будет быстрым.
Милана с усталым вздохом привалилась к стене.
– Господи, как же ты меня напугал…
Марат продолжал стоять все с теми же какими-то… какими-то совсем не его глазами на бледном осунувшемся лице.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что она там думала про «Не все ли равно теперь?». Никогда ей не будет все равно на него. Но вот на это как раз сейчас Милане было все равно.
– Так, – она оторвала спину от стены, обошла Марата и заперла входную дверь. – Сейчас с Рустамом все в порядке, правильно? – Марат медленно и словно через силу кивнул. – Тогда снимай куртку и проходи.
Второй бокал все же понадобился. Его Милана и протянула появившемуся в гостиной Марату.
– За здоровье Рустама Ватаева. И за рождение Анны Балашовой.
Марат какое-то время молча смотрел на протянутый ему бокал.
– Вообще-то, я за рулем, – он все же протянул руку. В его огромной руке бордо на тонкой ножке смотрелся почти как рюмка. – А с другой стороны... – он поднес бокал к губам – и залпом его выпил. – Мне доктор сегодня прописал.
Пустой бокал звякнул о барную стойку.
– Что тебе прописали? Какой доктор? – Милана забыла про свое вино. Этот новый Марат ее пугал. Пугал своей абсолютной непохожестью на того Марата, которого она знала.
Впрочем, знала ли она его когда-либо?..
– Прописал сто пятьдесят грамм спиртного. И еще кое-что.
– Что?
Сначала Марат не отвечал.
А потом произошло невозможное. Немыслимое. Милане показалось, что земля ушла у нее из-под ног, мир опрокинулся, а она сама мгновенно и молниеносно попала через какую-то кроличью нору в какое-то невероятное Зазеркалье, в котором происходят немыслимые вещи.
Медленно и тяжело Марат опустился перед ней на колени.
Картина был настолько немыслимой, настолько невозможной, ненастоящей, пугающей, повергающей все устои мира Миланы… Она стояла, смотрела сверху вниз на его широкие плечи, на черноволосую макушку – и понимала, что ее Вселенная только что опрокинулась. Такие люди, как Марат Ватаев, не могут стоять на коленях. Не должны! На них никто не может смотреть сверху вниз. От этого мир может рухнуть!
Спустя секунду стоящих коленями на мягком сером ковре было уже двое.
– Ты с ума сошел! – Милана вцепилась в его плечи. – Ты сошел с ума! Немедленно встань!
Вместо этого Марат прижал ее к себе. Сильно, крепко, до хруста. Милана замерла и почему-то закрыла глаза. Она чувствовала крепость и силу рук, которые ее обнимали. Слышала неровное хриплое дыхание. Кажется, даже слышала, как стучит его сердце – где-то очень рядом с ее сердцем. И еще почему-то чувствовала, какой мягкий ковер под коленями.
Из этих деталей с шорохом, едва слышным, но отчетливым, собирался за ее закрытыми веками новый мир. Новая реальность, которая пошатнулась, когда Марат встал на колени. И она, эта новая реальность, окончательно сформировалась его коротким хриплым: «Прости».
Милана не могла ничего сказать. Какое там говорить. Она не понимала, как ей жить в этой новой реальности. Кто она сама такая вообще – в этой новой реальности.
А Марат разжал руки – и вот его большие, горячие, чуть шершавые ладони обхватили ее лицо. Большой палец погладил скулу.
– Я знаю, простить меня трудно. Может быть, невозможно. Сам я себя простить точно не смогу. Ни разу я не ударил женщину. Ни разу я больше не ударю женщину. Но ты… – его пальцы по-прежнему медленно двигались, гладя ее лицо. – Ты тот человек, который… который… – Марат замолчал, а потом выдохнул шумно – и прижал ее голову к своему плечу. – Тогда, десять лет назад, судьба сделала мне шикарный подарок – встречу с тобой. Но я оказался не готов его принять. А сейчас… сейчас… что хочешь, то и делай со мной. Но я тебя не отпущу. Ударь. Ори. Что хочешь, то и делай. Не отпущу. Никому не отдам. Моя.
Они так и стояли, утопая коленями в мягком ковре и обнимая друг друга. Да-да, друг друга. Руки Марата крепко обхватывали ее плечи и спину, а ее руки, оказывается, как-то незаметно оказались на его пояснице. Милане казалось, что так вот, в этом нелепом положении, на коленях, она может стоять бесконечно. Потому что его руки обнимают ее. А ее голова на его плече. А ведь когда-то она думала, что на его плече для нее нет места. Что никогда он не будет ей говорить своим низким голосом с мягкими рокочущими интонациями что-то… что подобное.
