Но Дима Никифоров понимал, что заливать беду водкой — это удел слабых. Через пару дней, когда он убедился в бездействии местных властей, молодой человек отправился в прокуратуру города Киева. Но киевские бюрократы ничем не лучше, чем областные и районные. Опять же заверение на словах во всем разобраться, а на деле обычное равнодушие.
Возвратившись из Киева, Дима Никифоров убедился, что на этом его беды не закончились. Имея диплом редкого, престижного вуза, он представлял потенциальную угрозу для людей, работающих по его профилю. Удар ниже пояса не заставил себя долго ждать. Перспективного инженера Никифорова переводят в отдаленный райцентр Ильинцы на аналогичную должность. Вырисовывается такой себе Бермудский треугольник — Жмеринка, Дубовка, Ильинцы. Как говорится, дай Бог силы. Жизнь Димы становится наподобие жизни коммивояжера, который постоянно в дороге. Но что больше всего доставало Диму Никифорова, так это лицемерие и подлость большинства окружающих его людей. Вокруг него только и звучало:
— Ой, да неужели Нину посадили? Ах, а мы все ее так любили! Как же ты теперь один? Подлецы вели себя несколько иначе:
— Что ж теперь тебе, Дима, стать монахом!? Нина старше тебя, она пожила в свое удовольствие. Ты живой человек — пей, гуляй, пока молод!
Но Дима Никифоров все эти напутствия пропускал мимо ушей. Кое-что в этой коварной и прекрасной жизни бывший офицер, а нынче главный инженер газового хозяйства одного из райцентров Винницкой области, уже успел понять: “праздник закончился, пришли испытания, через которые он должен с честью пройти”.
КАМЕРНЫЕ ТАРАКАНЫ И РЫЦАРИ ПЛАЩА И КИНДЖАЛА
В замкнутом пространстве что-то происходило. Обостренный слух поначалу уловил отдаленный писк мышей. Мягкий, шевелящийся комок с верхнего яруса свалился на лоб и мгновенно исчез.
Камера спала. Взволнованная Нина села на железную койку, чувствуя, что ей уже не уснуть. Еще через минуту появился новый гость. Впрочем, огромные черные тараканы в камерах не гости, а, скорее, хозяева. Их в самом прямом смысле уважают, понимая, что эти насекомые символ терпимости и неприхотливости, как и люди, находящиеся в неволе. Насекомое подползло к ноге Нины и, словно желая что-то сказать, встало на задние лапки. Нина погладила пальцем черную глянцевую спинку совершенно не пугливого насекомого.
— Что хочешь сказать, парнишка, я внимательно тебя слушаю.
Усатый сверкнул бусинкой глаза, покачал головкой со стороны в сторону и с достоинством куда-то пополз. “А ведь это знак, — подумала Нина. — Старые зэчки говорили камерные тараканы приносят только хорошую весть.” Удивительно. Камера по-прежнему спала. Тюрьма испокон веков ведет ночной образ жизни. Народ после отбоя до утра режется в карты, передвигает нарды и шашки.
Возбужденная Нина проследила, как таракан подполз к щели возле умывальника и, что опять поразило женщину, медленно развернулся в ее сторону, и словно прощаясь, встал на задние лапки. “Господи, хоть бы плохое не случилось,” — подумала Нина, но опять вспомнила зэковское поверье — камерные тараканы приносят только добрую весть.
Нервы настолько возбудились, что она закурила. Откуда-то с верхней нары раздался голос:
— Золотоножка, ты закурила?.. Не верю своим глазам.
Заключенная спрыгнула с верхнего “этажа” и пошла на парашу.
— Не собираюсь я начинать курить, — сказала Нина, — просто нервишки сегодня сдают.
— А ты плюнь на все. Пусть будет, что будет, — послышался голос справа.
Камера просыпалась. О ночных гостях Нина рассказывать не стала. Расскажи она о мышах и тараканах, — в ее ауру полетели бы дополнительные камни. Ведь до конца никогда не знаешь, какие люди тебя окружают.
Принесли убогий завтрак. Нина с отвращением съела постную жижу, после чего выпила крутого чая из лучших цейлонских сортов. Но нервы не успокаивались. Словно в ожидании чего-то заныло сердце.
Около 11 утра металлическая дверь открылась. Показался в сопровождении охраны заместитель начальника тюрьмы. Прозвучали знакомые для всех слова:
— Никифорова, на выход с вещами!
Нервы у Нины мгновенно расслабились. Бросило в сон.
Уже на коридоре заместитель начальника сказал ей невзначай:
— Идешь на волю, Никифорова, почему не радуешься?
Нервная система, которая напрягалась тысячи раз, реагировать отказалась. Нина посмотрела в глаза майора сонными глазами и по-детски спросила.
— Честно на волю?.. А ты майор не обманываешь?
Это “честно” было для видевшего виды майора столь неожиданным, что он рассмеялся.
— Ты, Никифорова, в детском садике что ли? Я с тобой не в игрушки играю. Пошли в камеру хранения, получишь вещички и кати в свою Жмеринку.
Затем майор доверительно положил ей руку на плечо и добавил:
— Таких как ты, Нина, на моей памяти еще не было. Молодец… Никого не сдавала, прошла испытания на 5. Мой тебе совет — держись на свободе от гнилых людей подальше. Запомни, чем человек выше рангом, тем он в моральном смысле гнилее. И не обязательно, что в тюрьме не сидел. Ну да ладно об этом, — майор улыбнулся и залихватски щелкнул пальцами. — Там за тобой муж приехал с родственниками, адвокат.
Ох, и гульнешь сегодня!!!
Измочаленные нервы по-прежнему баррикадировали приход радости. Нина пока ничего не ощущала. Отсутствующими движениями она одевала на себя вольное платье, замшевый пиджак, туфли.
Когда она надела привычную одежду, в организме возник странный комплекс неполноценности. Чего-то во всем этом явно не хватало. А именно: мешали руки, она не знала, куда их деть.
— Что, Нина, — встревожено спросил майор, — чего то из вещей не хватает?
Его слова вывели ее из оцепенения. Она вспомнила. “Золото!!! Два моих перстня остались у начальника тюрьмы!”
— Все в порядке, майор, — ответила Нина. — Передайте начальнику тюрьмы, что я на днях к нему заеду с презентом. И вам, кстати, майор, также привезу отличный коньяк.
День был солнечный и теплый. За стеной Дубовского централа, на уже свободной территории, возле сверкающего лаком Мерседеса, Нину Никифорову ожидала группа родных людей. Неровным шагом Нина подошла к сыну с невесткой и молча взяла на руки Юлю. Глаза девочки смотрели куда-то в голубое небо, а лицо выражало безмятежное спокойствие. Внезапно Юля перевела взгляд на лицо бабушки и заливисто рассмеялась. Этот живой детский смех, словно растопил глыбу льда в измотанной душе Нины. Исчезла сонливость. Опять захотелось жить. Нина поцеловала внучку и подняла над головой:
— Расти большой, моя радость, пусть твоя жизнь будет счастливой и долгой!
Неподалеку от тюрьмы, в метрах сорока, стоял Джип с затемненными окнами. Двое мужчин со специфическими лицами рыцарей меча и кинжала наблюдали праздник Нины Золотоножки.
— Ну что ж, Герман Фридрихович, будем надеяться, что Мария Богуславская перед смертью рассказала Никифоровой где спрятаны картины. Вот только общались они совсем мало.
Обладатель такого же мощного подбородка, Герман Фридрихович заметил:
— Зэчки рассказывали, они в камере делали какие-то рисунки. Я приказал нашему человеку в централе ее на выходе обыскать, но старый мудак Маркушин его в смену не поставил. Теперь с паршивой перестройкой шмоны по выходу отменили. Придется включить вариант “Виктория-2”. Но Жмеринка маленький городишко, воровство на квартире Золотоножки вызовет резонанс.
— Конечно, вызовет, если ты пошлешь громил с убойного отдела. Пошли “клопа”. Сама Никифорова не поймет, что у нее на квартире побывали гости. В крайнем случае, если у нее тайник в “голове”, поедем за ней не только в Россию, но и на край света. Эти две картины на аукционе в Швейцарии потянут на миллионов 20. Недавно японец купил всего одну картину Гогена за 40 миллионов зелени. В нашем случае не хуже. Чего стоит только один Рембрандт!
— Продать будет тяжело, — бросил Герман Фридрихович. — Картины Рембрандта все на учете.
Старший по званию улыбнулся улыбкой змеи.
— Какой учет!? Бросьте ты Герман эту совдеповскую бухгалтерию. Сразу видно в ОБХЭС начинал. Есть масса полотен величайших художников мира, о которых никто не знает. Они хранятся в частных коллекциях фанатиков миллионеров, миллиардеров и Бог знает кого. Как говорится, “только свисни!” Лишь бы картины у нас были.
— Но свистеть нужно тихо, — заметил Герман Фридрихович. — Хоть в этом вы со мной согласны?
Змеиная улыбка на массивном лице обозначилась еще ярче. Открылся тонкогубый рот, показался кончик языка напоминающий жало:
— Ш-ш-ш-то-ж, Герман Фридрихович, здесь вы, пожалуй, правы.
И СЕКС И КЕКС И ПРЕЛЕСТИ СВОБОДЫ
Первые дни на свободе проходили как в тумане. С утра до вечера кухонный стол ломился от яств, а стулья от худых и толстых задниц многочисленных посетителей.
