Но да; она видела кое-что.
Ее жизнь была довольно упорядоченной, если ничего иного не случалось, и каждый вечер, между 9.30 и 10.00, она выносила две пустые бутылки из-под молока на порог дома, перед тем как надежно запереть дверь, делала себе чашку какао, смотрела новости в десять, и ложилась спать. А в понедельник вечером она видела кое-что. Если бы тогда она подумала, что это может быть важно! Необычно, конечно, но только потом она поняла, что было точно необычно: ибо никогда она не видела до этого женщину, стучавшуюся в дверь Бэйнса. Возможно, женщина ушла? Миссис Томас не думала, что это так, но она смутно помнила, что свет горел в гостиной Бэйнса позади выцветших желтых занавесок. Правда заключалась в том, что ей стало очень страшно. Если женщина, которую она видела, была той, кто?.. Если она на самом деле видела... убийцу? Сама мысль об этом заставляла ее дрожать. О, Боже, пожалуйста, нет! Такая вещь никогда не должна была случиться с ней. И, когда ее охватила паника, она снова начала задаваться вопросом, не приснилось ли ей все это, в конце концов.
Все это было слишком страшно, тем более, что есть одна вещь, она это знала, которая может быть очень важной. Очень важной, на самом деле.
– Вам бы лучше войти, офицер, – сказала она.
В первой половине дня она чувствовала себя гораздо менее непринужденно, чем когда делала признание констеблю. Человек, сидящий напротив нее в черном кожаном кресле, был довольно приятным, обаятельным даже; но его глаза были пронзительны, и в них была неспокойная энергия, которая звучала и в его вопросах.
– Можете ли вы описать ее, миссис Томас? Что особенного было в ней? Что отличало от других.
– Я заметила только пальто, – больше ничего. Я сказала констеблю...
– Да, я знаю, что вы сказали; но теперь скажите мне. Скажите, миссис Томас.
– Ну, на самом деле – это было розовое пальто, так же, как я сказала констеблю.
– Вы совершенно уверены в этом?
Она с трудом сглотнула. Ее одолевали сомнения. Она думала, что она была уверена; она была уверена на самом деле, но она могла просто ошибаться, не так ли?
– Я... – я абсолютно уверена.
– Какой розовый?
– Ну, вроде... – Видение теперь быстро таяло, от него почти ничего не осталось.
– Давайте, вспоминайте! – рыкнул Морс. – Если вы понимаете, о чем я. Фуксия? Цикламен? Ну, сирень? – Он пробежал по всем оттенкам розового, не получив никакой помощи от миссис Томас.– Светло-розовый? Темно-розовый?
– Это был довольно яркий цвет...
– Да?
Все было очень плохо; и Морс сменил тактику... и снова... и снова менял ее. Волосы, рост, платье, обувь, сумка – и так далее, и тому подобное. Он допрашивал ее в течение двадцати минут. Но как ни старался, миссис Томас теперь была совершенно не в состоянии воспроизвести любой мысленный образ кого бы то ни было, заходившего поздно ночью к Бэйнсу. Внезапно она поняла, что сейчас расплачется, и ей отчаянно захотелось домой. Как вдруг все изменилось.
– Расскажи мне о своем коте, миссис Томас.
Как он узнал, что у нее был кот, об этом она не имела ни малейшего представления, но напряжение покинуло ее, как гной из абсцесса, проколотого стоматологом. Она рассказала ему, счастливая, о своем котике с голубыми глазами.
– Вы знаете, – сказал Морс, – один из самых значительных физиологических фактов о кошках настолько очевиден, что мы часто склонны забывать об этом. Морда кошки плоская между глазами, так что ее глаза могут работать одновременно. Это назвается стереоскопическим зрением. Теперь, это очень редко встречается у животных. Вы только подумайте. Большинство животных имеют...
Он продолжал говорить в течение нескольких минут и миссис Томас увлеклась. И более того; она была возбуждена. Все вдруг стало так ясно, что она остановила его лекцию на лицевой структуре собак, и сказал ему об этом. «Розового цвета пальто – это могло быть типа цвета вишни, без шляпы, среднего роста, каштановые волосы. Без десяти десять». Она была почти уверена о времени, потому что...
Она ушла вскоре после этого, с радостью и облегчением, и хороший полицейский мог бы увидеть, как она благополучно вернулась в свою уютную гостиную, где короткошерстый белый кот праздно возлежал на диване. Всего на мгновение он открыл свои загадочные, стереоскопические глаза, чтобы поприветствовать возвращение своей любимицы.
Вишневый. Морс встал и проконсультировался с Оксфордским толковым словарем. «Цвет яркий, ярко-красный, как цвет вишни». Да, это было. В течение следующих пяти минут он смотрел отсутствующим взглядом в окно, сидя в позе Родена Аристотеля; и, наконец, слегка поднял брови и медленно кивнул. Пришло время двигаться. Он знал это пальто, хотя видел его только один раз – цвет ярко-розовых вишен в летнее время.
Глава двадцать четвертая
В семье Филлипсонов финансовые механизмы были предметом четкого разграничения. Сама миссис Филлипсон имела небольшой личный доход от начисления процентов, получаемых с имущества ее покойной матери. Этот счет она хранила строго отдельно от всех других денег; и хотя ее муж знал о сумме первоначально унаследованного капитала, он имел представление о годовом доходе своей жены не больше, чем она о личных средствах мужа. Сам Филлипсон также имел личный счет, на котором он накопил далеко не ничтожные ежегодные суммы от своих обязанностей исследователя в одном из национальных советов, от гонорара за умеренно успешный учебник, написанный пять лет назад об истории Британии девятнадцатого века, а также от различных льгот, связанных с его директорством. В дополнение к этим доходам была еще, конечно, зарплата Филлипсона как директора школы, и это составляло общий счет, из которого и тратились деньги и выписывались чеки для обычных статей расходов на домашнее хозяйство.
Система работала превосходно, и по любым меркам семья была хорошо обеспечена, финансовые споры никогда не омрачали брак Филлипсонов; на самом деле финансовые вопросы никогда не вызывали ни малейшего беспокойства ни у одной из сторон. Или еще не делали этого до недавнего времени.
Филлипсон хранил чековую книжку, выписки из банковских счетов и всю свою финансовую переписку в верхнем ящике бюро в гостиной, и он держал его запертым. И при нормальных обстоятельствах в голову миссис Филлипсон не приходила даже мысль о том, чтобы заглядывать в этот ящик, или открывать частные и конфиденциальные письма, которые приходили от экзаменационной комиссии. Это было не ее дело, и она была бы совершенно счастлива сохранить все по-прежнему – в нормальных условиях. Но в эти последние две недели обстоятельства стали далеки от нормальных. Она прожила с Дональдом более двенадцати лет, и знала его настроения и его тревоги. Потому что она спала рядом с ним каждую ночь, и он был ее мужем, и она знала его. Она знала с виртуальной уверенностью, что все, что тревожило так сильно его ум в эти последние несколько дней, не было связано ни со школой, ни с инспектором, чей визит таким странным образом его расстроил, ни даже с призраком Вэлери Тэйлор, который порхал постоянно в сумеречной зоне его подсознательных страхов. Это было связано с человеком. С человеком, которого она считала вместилищем злобы и мерзости. Этим человеком был Бэйнс.
Не было никаких конкретных инцидентов, которые заставили бы ее открыть ящик своего мужа и изучить документы; это была скорее агрегация многих незначительных инцидентов, которые привели ее живое воображение к такому итогу. Знал ли он, что у нее был собственный ключ от ящика? Конечно же, нет. В противном случае, если бы он хотел что-то скрыть, то хранил бы доказательства вины в школе, а не дома. И она просмотрела их – только на прошлой неделе, и многие вещи стали теперь такими пугающе ясными. Несомненно, она боялась, и все же посмотрела и теперь догадалась о правде: ее мужа шантажируют. И как ни странно, она обнаружила, что может решительно смотреть правде в глаза: это имело для нее меньше значения, чем она смела надеяться. Но одно было совершенно точно. Никогда бы она не сказала об этом ни одной живой душе – никогда, никогда, никогда! Она была его женой, и она любила его, и будет продолжать любить его. И насколько возможно, она будет защищать его; до последней унции своей энергии, до последней капли своей крови. Она могла бы даже сделать что-то. Да, она могла бы даже сделать что-то...
Она, казалось, не удивилась, и не испугалась, увидев его, потому что она многое узнала о себе за последние несколько дней. Мало того, лучше столкнуться с проблемами жизни, чем убегать от них или отчаянно притворяться, что они не существуют; это тоже оказалось гораздо проще.
– Мы можем поговорить? – спросил Морс.
Она взяла его пальто и повесила на вешалку за входной дверью, рядом с дорогим зимним пальто, цвета созревшей вишни.
Они сидели в гостиной, и Морс снова обратил внимание на фотографию наверху массивного бюро красного дерева.
